ВДОХНОВЕНЬЕ У периуд мокрой атмосхверы, Заплывая гразью до ушей, Не суваешь носу из квартеры, Бо на двори, бачьте, ще хужей, И такое маешь вдохновенье Через той осадок мокроты, Что, просю звинять за выраженье, — Исты юшку забуваешь ты. И обратно тычешь самописку В полпустой чернильный пузирек, Та обратно, як галушки в миску, Насыпаешь добре гарных строк. А наружный дощик хлеще шибки, А на двори некультурный граз… Хорошо б тепер покушать рыбки Та придумать много разных фраз? ТОСТ
Одному известному ученому, которого я никогда не видел, — по случаю его долголетия. Являясь профаном по части науки, Боюсь напороть невозможную чушь, А вот издавать гармоничные звуки — Мой тягостный жребий: его я не чужд. Сегодня опять предоставился случай, — Ученого мужа поздравить спешу За то, что ученый, вдобавок — живучий. Что делать поэту? Сажусь и пишу. Мне нравится — сидя (не лежа, не стоя) Подыскивать слово: нашел и — в строку. Хочу подбодрить и утешить героя, А вдруг да полюбится стих старику. Нальют мне в серебряный рог цинандали, И мудрый механик, грузинский Ньютон, Дрожащей рукой поправляя медали, Со всеми, как принято, в лад, в унисон, Гортанно затянет картвельскую сагу, А я, не терзаясь незнанием нот, По слуху начну заносить на бумагу, Как только луна над застольем взойдет… НЕОБЪЯСНИМОЕ О дожде мечтали мы знойными ночами, — Звали всеми порами тела и души: Ждали горожане, жаждали сельчане, — Не идет! Хоть кол на голове теши. Если б только мог я! Был бы я шаманом, Я бы дождик выкамлал бубном и обманом, С диким воем корчился по асфальту пыльному, Дабы снизошел он к жалкому, бессильному… Где уж мне? Не поп я, не колдун, не знахарь, Не метеоролог, даже и не пахарь. Ладно. Делать нечего. Сочиню стихи я. Сел к столу. Без мысли и без веры в чудо. Вывел строчку. Вялую. И подумал: Худо… Зачеркнул… И вдруг как сорвалась стихия! Как с небес посыпались капли. Вот такие! РАССТОЯНИЕ Вглядимся в нашу юность, удивляясь: Где страсти, где томленье той поры? И сразу — невдомек, что, удаляясь, Мы видим только силуэт горы. Обрывы, повороты — их не видно. А крутизна тропинок — где она? А лес, где мы блуждали? А ущелье, Где клокотало бешеное зелье? Все спряталось — громаде стыдно, Как будто вся обнажена… . . Ты слишком близко подошла ко мне. ЗЕРКАЛО Ненарочно в зеркало взгляну. Тяжко, словно кто меня обидел: Желтое лицо и седину Лучше бы не видел! Или вовсе нет иных зеркал? Дайте мне волшебное — такое, Чтобы взор по-прежнему сверкал, Не молил: «Оставь меня в покое…» Чтоб не леденела белизна Немотой высокогорной, Чтоб играла красная весна С чернотою непокорной. Не желтела б острая скула, Чтобы все смуглело и круглилось… Уберите к черту зеркала, Окажите милость. «Вот закончу эту книгу…» Вот закончу эту книгу И стихам кладу предел, — Обольстительному игу Предпочту иной удел. Да и то сказать, пожалуй, Баловаться ни к чему С музой, ветреной и шалой, Ветерану-ворчуну. Чтоб меня не засмеяли В нашей гвардии седой. Да и музе нужен я ли — Старый, стреляный, дурной? Ей такого надо, чтобы Обезуметь, умирать От тоски, ревнивой злобы, От боязни потерять. Было время — было дело, И любовь была… Ну что ж: Раньше поле золотело, А потом пошло под нож. И полным-полны амбары Спелым семенем-зерном. И хоть я один, без пары, — Пусть быстрей летают чары С поздравительным вином: Славный пир в моей усадьбе. Не беда и то, что, сив, Я сижу, как дед на свадьбе, Честной старостью красив. Спрашиваю: «Муза, где ты? — Сердцем чувствуя, что здесь.— Все ли наши песни спеты? Вся ли ты и я ли весь?!» И щеки моей коснется Лед и жар твоей щеки, И в крови моей проснется Юношеский звон тоски. Но, ничем себя не выдав, Подымусь я и спою, Как гусар Денис Давыдов, Песню старую свою, А потом хрусталь заветный Запрокину к небесам — Хмель польется искрометный По моим седым усам. |
