Там же рядом нашли и вторую стоянку рыбаков. Весло, топор, мотки проволоки, котелок. Но эта находка не изменила мнения ребят. Они были убеждены, что у залива таки есть логово полоза, пытались пока что обходить это место.

Наступила осень. Горн уже ходил, без устали работал на стройке вместе с мальчишками, зарабатывал их доверие. Вечером был в том же независимом, в некоторой степени побратимском настроении и долго развлекал Олега на дежурстве. Ведь парень — тоже авиатор, вел самолет, когда Горн пытался его расстрелять. В том смертельном состязании не было победителя, они сравнялись...

Опыт взрослого ребятам очень пригодился. Теперь они спали в собственном доме. Для ночного сторожа снаружи сделали удобную скамейку, на которой так приятно, по-домашнему сиделось в минуты отдыха. Дверей еще не было, для них только приготовили камыш и разложили его сохнуть на сучковатых подставках. Это тоже деловой совет пленного немца.

Этой ночью дежурил Олег. Он не сидел на скамейке. Как только в доме затих шум, Олег встал и, исполненный мыслей, начал ходить вокруг. В руке наготове держал пистолет, на ремне — финка. Ничего не боялся. Да и привыкли уже к тому, что на острове сейчас их должны бояться, кто из робких. Даже мысль о полозе медленно отходила прочь, совершенно ничем не волнуя часового.

И вдруг услышал глухой отзвук грома. Неужели же пойдет дождь на не покрытый крышей дом? За все время их пребывания на острове здесь выпало лишь несколько небольших дождей. Собственно, в горах они, видимо, были более обильные, если судить по ручью. Он набухал, превращался в полную горную реку, даже выкатывал из их плотины камни, унося в своем бурном потоке. Но это было летом. Наверное, в этих широтах именно осенние и зимние месяцы должны быть богаты дождями.

За время пребывания на этом островке два или три раза слышали ребята грозу. В этих внезапных громах почувствовалась неизбежная смена времени года. Но странно — на небе ни облачка! Сквозь чащу деревьев мерцали звезды. Часовой пошел на край пруда, где ветки деревьев расходились и можно было увидеть широкий горизонт неба.

Гром то затихал, то снова отзывался откуда-то издалека. Когда Олег дошел до берега океана, страшная догадка мелькнула у него: бой... Большой океанский бой продолжается где-то в бескрайних водах!

Парень оглянулся в сторону своего жилища. Там спят товарищи и не слышат этого сражения... И немец, видимо, также спит. Поговорить бы, поинтересоваться, как он относится к тем вздохам заряженной войной родной земли.

Немец, может, только и ждет, что вот-вот выбросится на остров какой-нибудь десант с фашистского корабля. Мстительные гитлеровцы могут не поверить Горну о мирном характере пионерской стоянки на острове, даже если он попытается их уговаривать.

Фашисты захотят узнать, как эти советские ребята оказались на острове. Да и будет ли Горн защищать их, хоть они и спасли ему жизнь? Возможно, и сам поспешит рассказать о чехе, о гибели своего лучшего партнера, ночного аса.

Возбужденный Олег быстро пошел к стоянке. И снова послышались словно залпы орудий, тяжелые минные взрывы, которые катились вместе с океанскими волнами. В воображении рисовалось, что и твердь островка уже шевелится под ногами.

Разбудить товарищей? Зачем? Чтобы посмеялись над его трусостью? Покажет и Горну, как далеко ему, юноше, до той черты взрослости, которой он достиг случайно во время воздушного боя. А за той чертой отдаленные громы уже кажутся ему фантастическими пушечными залпами...

Нет, не будет он тревожить сон товарищей. Пусть спят.

Вскоре все стихло. Как ни прислушивался мальчишка, к земле ухом ни припадал — даже отдаленного грома уже не услышал. Только шумел океан.

«Вполне возможно, — рассуждал Олег, мобилизуя все свои знания о морских боях, — что в океане был-таки тот далекий бой. Может, и сейчас он продолжается, только уже рукопашный. Сошлись корабли, матросы баграми уцепились за борта».

И засмеялся. Это все видел в кино. Какой-то пиратский корабль напал на торговый. Берданки, багры, безоружные пассажиры... А в океане теперь сходятся бронированные крейсеры. Какие там багры, рукопашный бой? Огромные снаряды, убийственные торпеды, тонные авиабомбы. Тут тебе близкий и дальний бой.

В этих мыслях проходили минуты, часы, короткая летняя ночь. От мыслей о фугасах, о торпедах Олег незаметно перекинулся на село Новоселки за Днепром. Береза ​​во дворе за домом. Березу видно издалека. Ее сажал Олегов отец. С соседом Андреем Дорошенко они посадили в тот день, когда шли в восьмой класс школы, два деревца. Отец — березу, а Дорошенко — дубка. Береза отца ​​большой уже выросла, а дуб Дорошенко в корень ушел и до сих пор никак не укроет дом раскидистыми ветвями...

И в том мать видит символическую связь с судьбой обоих садовников. Андрей Дорошенко по военной линии пошел, корнем окреп, генералом стал. А отец... Отец — инженер-механизатор, до директора МТС дорос, а потом тяжело заболел воспалением легких. Теперь постоянно с врачами имеет дело, на курорты ездит. Как эта береза ​​вспыхнул: высокий, стройный мужчина, с умными глазами. Когда болел, всегда говорил: «Олег, сынок, мы с тобой разве такие дела будем творить...»

Если бы он теперь знал, что его Олег стоит вот на необитаемом острове, в грозе ночной ощущает океанские бои. Если бы знал это его хороший отец.

Но отец теперь тоже воюет... Что с ним? Если бы его сын... взрослее был. Олег даже не заметил, что те мысли высказывает уже вслух.

Вспомнил и генерала Дорошенко. Еще прошлой зимой заезжал он в Новоселок, гостил у отца. Боевой генерал. Олегу посоветовал хорошо учиться в школе, «как отец твой учился».

Все мысли почему-то были сосредоточены вокруг личности отца. Но мать! Она, видимо, плачет, не зная судьбы сына.

Тут, на островке, дни и ночи менялись почти внезапно. Не было долгого замечтавшегося вечера с дымком из дымохода или с очага, который едва-едва терялся в вечерней темноте. Не было здесь и росистой зари, когда прозрачные туманы поднимаются над гладью Днепра перед восходом солнца. Здесь, как только солнце пряталось где-то в волнах океана, бросив последний луч на прощание, темнота неумолимо спешила воцариться, и свежесть ночи заставляла искать тепла. А чуть загорится утро в затухании звезд, лесом потянет ветерок, упадет роса, — стремительными прядями лучей пропишется небосвод и, словно выхваченное за те пряди, выскочит ополосканное океаном, багровое солнце.

В такое время сладкие сны убаюкивают наших робинзонов. В такое время засыпает иногда даже часовой.

Но в это утро Олег не сел напротив солнышка, пробивающегося между стволами деревьев.

Через час оно уже должно было спрятаться в густых шапках деревьев. Чтобы отогреться на утреннем солнышке, мальчишки всегда выходят из леса на то место, где Ваня предлагал строить хижину. Взглянув на стремительные пряди по небосводу, Олег пошел на берег и направился к пляжу, чтобы раньше всех принять утреннюю освежающую океанскую ванну. Это стало у них привычкой, которой все придерживались, несмотря на погоду. Прошел до бревна, с помощью которого Роман учился когда-то плавать, и, раздевшись, положил на него китель. Снял часы с руки, оглянулся налево, потом перевел глаза направо, далеко туда, где за поворотом стлалась коса. Та самая коса, на которую они выбрались после ночного боя в воздухе. Оглянулся и замер. Интуитивно схватил с дерева только что положенный китель, едва часы не выронил из рук. Дух ему захватило. Так и замер, как парализованный.

У косы, чуть покачиваясь, — видно, застрял на мели, — стоял корабль. До него, по-видимому, было с километр, но волны сокращали это расстояние. Утреннее солнце ярко осветило какие-то общие контуры. Но какие это были контуры!..

Олег в этот момент понимал, что его острые от неожиданности ощущения фиксируют слишком подчеркнуто каждую деталь. Может, никакого корабля и нет на волнах, а только мираж — следствие ночных фантазий и грез. Не было на океане никакого боя, только громы, обычные атмосферные явления! Ведь корабль должен был бы стоять себе ровно на якорях или на мели. А этот стоит как-то почти торчком, погрузившись носом. Да корабль ли это? Наверное, просто большая лодка, баржа или катер. Пожалуй, катер.