— Вы забрали мою молодость, а теперь похитили еще и ребенка, убиваете душу человека, так неразумно полюбившего вас в свои восемнадцать лет! У меня не было детства, искала человека, а нашла... зверя! Отдайте мне дочь, я мать! — истерически зарыдала, утопив в слезах последние надежды и ожидания.

И не в первый раз в жизни Андрей Дорошенко на мгновение почти по-настоящему растерялся. Неужели Мария верит, что он способен на такое коварство?

Растерянность, как морская волна, болтнула, ошеломила. Но и освежила! Жена держится из последних сил, вот-вот потеряет сознание... В следующее мгновение генерал приказал адъютанту вызвать врача, а сам, не теряя времени, направился в кабинет полкового комиссара Дмитриева...

Оскорбленная Мария Кленовая в эту острейшую минуту отчаяния и горя не приняла дружеской руки, искренне протянутой Андреем Дорошенко. А через несколько часов после этого горького разторжения брака война застала их уже врагами.

На юге Советского Союза, в живописной местности приморья, жил полной жизнью пионерский лагерь. Морской берег здесь имел живописные кручи, отдельные грозные скалы были подмыты морской волной. С тех скал облаками взлетали птицы при малейшем приближении опасности и снова методично покрывали их, когда опасность оставалась позади. Были здесь и романтические заливы со спокойной гладью, которую крупные морские волны ритмично поднимали и опускали. А за утесами, где густой лес медленно поднимался и вдалеке переходил на крутой подъем горы, стелилась коса с прекрасным золотым пляжем.

Ежедневно, где-то после восьми часов, сюда на косу собирались пионеры и начиналось утреннее купание. Загоревшие юношеские тела занимали часть пляжа до самой кручи. Девушки наслаждались на ближайшей половине пляжа. Но мальчишки, пробившись через скалы из залива и распугав птиц, всегда шли к своему пути вблизи девушек.

Были ли девушки недовольны таким грубым нарушением лагерных порядков? Во всяком случае они выражали ребятам, таким узловато сильным, обнаглевшим, свое возмущение. И их протест всегда выливался в веселый гам, в девичий звенящий смех и приятные юношескому сердцу словесные состязания.

Иногда бывало и такое, когда в том шуме протеста, в брызгании водой зарождались, как цвет подснежника, первые ростки дружбы. И казалось ребятам, по крайней мере, мечтали они и видели во снах то, как каждый из них спасает в волнах моря или в бурях жизни свою юную подругу.

Долго с обоих пляжей неслись навстречу возгласы, иногда и ругательные, но духу юношескому такие нужные, легким такие полезные, будущему дорогие, как воспоминания о первых подснежниках.

Группами лежали в песке, жарились на солнце и вспоминали экскурсии в горы, спорили о природе того или иного камешка.

Роман, непоседливый строитель и «хулиган», как прозвали его в лагере, закрыв на минуту глаза, мечтал о том, как бы он спасал Любу Запорожец в непроходимых чащах лесов от нападения зверя или от разбойников, от страшных горных гроз. А когда юноша представлял, что опасность Любке Запорожец грозит в волнах бушующего моря, он с досадой открывал глаза. На весь лагерь Роман Гордейчук хуже всех плавал!

Зато Ваня Туляков занял первое место по плаванию. Свое искусство плавания он постоянно совершенствовал, мечтая о всесоюзных, а может, и международных рекордах. Так, как воду и плавание, любил он разве что музыку. За время пребывания в лагере на досуге смастерил себе балалайку и охотно играл на вечерах самодеятельности.

На пляже он в основном лежал одиноко. Но иногда любил пошутить, покувыркаться с товарищами. Коренастая фигура, сила и ловкость, необычные для пятнадцатилетнего парня, сделали его непобедимым. И каждый из мальчишек, на кого падал выбор Вани пошутить, считал это за высокую честь, хотя по возможности старался избежать ее.

Друзья Вани угодливо передавали, что девушки восхищаются его плаванием. Но Ваня каждый раз, когда начиналась такой разговор, грубо обрывал его, или молча уходил и одиноко ложился на песок.

Все ребята считали Ваню взрослым и завидовали ему. Он один на весь лагерь имел фотографию какой-то девочки с высоким лбом и шелковистыми волосами, с игривыми бантами на толстых коротких косичках. Девушка улыбалась ему с той фотографии дразнящей улыбкой. Ваня отвечал ей тем же и раз в неделю отсылал девушке открытку с видами Крымского побережья.

Кстати, уже пора упомянуть еще о двух близких друзьях в лагере — Олеге Павлюке и Юре Бахтадзе. Случай свел их в первый день прибытия в лагерь — их кровати стояли рядом.

Характер Олега питал эту дружбу, как питает животворный ручей роскошные каштаны на скалистых грунтах. Мечтательно погруженный в приключения своего неизвестного будущего, он нашел в лице Юры сочувствующего слушателя и сообщника. Юра у себя в Тбилиси был признанным лучшим среди школьников радиолюбителем — знатоком законов устройства приемников. Из нескольких кусков изолированного провода, обломков школьных магнитов и из картона Юра умудрялся конструировать «так называемый приемник», как он сам называл свое хитроумное изделие. А оно таки скрипело, прислоненное к уху, хлопало и даже подавало вполне отчетливые звуки музыки или человеческого голоса.

Увлеченный своим другом, Олег, вздохнув, уверял:

— Я, конечно, младше тебя, мне только чуть больше тринадцати лет, и я окончил еще только шестой класс. Но со временем я сам сконструирую автомотор и сделаю себе гоночную автомашину! Я уже знаю все моторы внутреннего сгорания. У отца есть свой автомобиль, и я... уже управляю им. Конечно, отец иногда садится рядом и... иногда сдерживает мой пыл...

Еще ничего не зная о начале войны, лагерь почти в полном составе с руководителями и воспитателями возвращался с многодневной экскурсии к горному озеру. Для руководителей и воспитателей это был нелегкий путь. Десяток километров горной дороги в одну и в другую сторону, обеды и ночевки в горных лесах сказывались.

А детвора не знала усталости. Ребята каждый раз находили что-то интересное кроме дороги. Порой за тем интересным камушком или каким-то ярким цветком надо было карабкаться на скалу или спускаться в пропасть. Девочки одобрительным смехом подбадривали ребят, а они наперебой, соревнуясь друг с другом, придумывали что-то захватывающее. И дорога в несколько километров становилась сплошным веселым гамом, шутками и состязанием.

Люба Запорожец, на год младше Романа, может и не вкладывала глубокого смысла в его дружеское отношение. То, что он почти все время вертелся около нее, она заметила и не скрывала удовольствия от этого. Не было такого цветка, чтобы Роман не достал для нее. Он становился посреди горных ручейков и ловко пересаживал Любочку с берега на берег.

В лесу, где-то перед последним переходом в лагерь, была дана команда на отдых. Группами расселись на свежей траве, на камнях, разукрашенных мхом. Шум не унимался и на отдыхе.

Коля Бондаренко был не такой находчивый и непоседливый, как Роман, и ничем не отличался от других подростков. А мальчишка он был развитый не хуже Романа, сильный и плавал хорошо, причем всегда с Любой Запорожец во весь опор. Эта плавание Роману не нравилось, а сделать он ничего не мог. Не нравилось ему и то, что Коля все время не отходил от Любки, и он своей неусыпной энергией старался парализовать попытки Коли как-то послужить любимице всего лагеря.

Во время отдыха Роман вылез на дерево и гонял белку на неописуемую радость девочек, и в первую очередь Любочки Запорожец.

Он не успел спуститься с дерева, когда увидел, как Коля разослал палатку и Любка с двумя подругами со смехом и криками села на нее. Коля сел рядом. И когда Роман констатировал это неожиданное «событие», девушка даже не заметила его, потому что как раз забирала у Коли из рук какой-то интересный камешек.

С этого все и началось. Расстроенный Роман отошел к сосне, одиноко лег на свою палатку. Он ни слова не сказал Любочке и тогда, когда отряд двинулся дальше. Не карабкался теперь по скале за цветком, не пересаживал девушку через ручьи.