Снова загремел поезд на станции раз, второй раз и двинулся.

Прыгнув с обрыва на скалу, заросшую колючим боярышником, саперы полезли наискосок от реки. На последнем выступе береговых камней услышали:

— Дай руку, сапер! — Шестопалько поддержал Старовойтенко за руку и помог выбраться на скалу. Телегина уже подсаживал Стас, схватив его просто за шинель.

Черным провалом маячила под ними река, позади чернело кружево моста. Где-то через два километра река поворачивает налево, в райцентр. Там возвышается и второй объект саперов — шоссейный мост. Но это уже на другой раз. Телегин уверяет, что под тем мостом достаточно будет подвязать на пролете пару «сережек», и мост окажется на дне реки.

— Да черт с ними, с твоими «сережками», давай скорее.

Телегин включил ток от батареи. Зрение резанула светящаяся молния над глубоким руслом реки. Как на ладони осветила брюхо реки, острые, нависшие камни, кустарники боярышника.

— Господи благослови!.. — во весь голос произнес Старовойтенко свою саперную шутку. Ужасный двойной взрыв, потрясший воздух и землю, положил всех в кусты. А в следующее мгновение вся группа была уже на ногах и изо всех сил неслась прочь в дебри лесные, подальше от места взрыва. Позади уже щелкали ветки, падали камни, комья земли.

Первая операция партизанского отряда «Кленовый лист» закончилась успешно.

Прошли первые полтора месяца пребывания четырех пионеров и раненого фашистского летчика на необитаемом острове Юных ленинцев. За это время пленный немного поправился, он уже поднимался и мог часами высиживать в ожидании своих спасителей, которые упорно работали на строительстве дома. Олег смастерил из дерева «вечный календарь» и пристально следил за днями, переставляя цифры. По тому же календарю отметил Горн время своего пребывания в этом не лучшем из существующих в мире «госпитале».

Летчик прекрасно изучил за это время каждого из своих четырех спасителей и не мог отдать кому-то предпочтение в части бдительности и ухода. Разве что Ваня Туляков, будучи постарше, строже других обращался с пленным. Но Горн и сам ни на минуту не забывал о своем положении пленного, которого выхаживают враги, следуя международным правилам обращения с ранеными. Он помнил твердое обещание спасателей, что после возвращения на родную землю они сдадут его органам, которым предоставлено в стране право разбираться с пленными. О том, как ребята смогут сделать это, находясь на острове и не имея какой-либо перспективы спастись с него, пленный не думал. Обходил в мыслях и то обстоятельство, что эти четверо — только мальчишки. Он, взрослый человек, опытный военный летчик, легко мог выйти из их подчинения. При других обстоятельствах, наверное, так и поступил бы Горн, но по отношению к своим спасителям летчик не хотел этого делать. Голодные, заброшенные несчастной судьбой и злой волей его же соотечественников, советские дети не оставили его умирать. От своего рта отрывали ту рыбу или орех, возились с перевязками, переносили раненого с места на место, спасая ему жизнь. Зачем? За что? Спасти назло себе убийцу?

Он закрыл глаза от таких пронзительных мыслей. Не-ет! Законы жизни на том сумасшедшем континенте, животные законы он должен забыть здесь. Забыть и не вспоминать.

Он хорошо помнит их обещание перевоспитать его, «человеком сделать». А это звучало уже какой-то перспективой! На этих острых мыслях и застали его мальчишки. Прибежали веселые, запыхавшиеся после напряженной работы на строительстве дома.

— О! Болящий наш кацо уже и без врачебного разрешения встает, — сказал Юра, первый подбежавший к шалашу.

— Пусть прощайт мине товарищ дежурный. Я уже сибе могу ходил, — вполне серьезно сказал раненый.

— Прекрасно! Это облегчит и наши заботы, герр Горн, — сказал Ваня.

— Не нада герр! Хочу... имя! Товарищ.

— Нет, это надо заслужить! Как, ребята, позволим пленному называть нас по имени? — Спросил Ваня.

— А по-моему... Как ответственный за пленного, — размышляя, начал Олег, — я бы позволил… Конечно, в том случае, если он искренне...

— Я сын шахтен работник есть, отец пролетариат. Моя служба — военски дисциплин... Но я шахтен работник сын. Рур...

— Так что же, друзья, позволим? Даже покраснел человек...

— Может, от неискренности?

— Да позволим, один черт. Ты разве знаешь, когда ему можно верить, а когда нет? — первым согласился Роман.

— Все равно позволять придется. А может, и действительно он... искренне! Я — за! — Поддержал Олег.

— И я!

— Это не означает полной амнистии, — обратился Ваня к пленному.

— Я вооль, генозе, товарищ! Амнистия биль уже. Ви жизен мне дали, ето есть колоссальни амнистия! А суд... суд я сам сибе уже виносил. Я не фашист. Я немецких летчик. А русски польшефик... сам приди ему на суд. Прошу верите мине... За Гитлер воевать уже нет, никагда! Умирайт готов, но не за Гитлер, — и сам испугался таких горячих своих заверений.

— Даже слезой проняло. Если врет, то... он артист! — шепнул Юра Туляков.

Пленный разволновался, упал на свою постель, вымощенную сухим сеном.

— Давайте говорить серьезно, — снова начал Ваня по паузе. — Жизнь сложна, непрерывная борьба за ту жизнь! Поддерживать раненого — наша обязанность, потому что мы советские люди. Но содержать врага, согласитесь, не стоит. Итак, договор: работаем все на условиях островной коммуны. Согласны, будете искренне придерживаться той сделки и никогда не хвататься за оружие, никогда — значит, полное перемирие между нами. А по возвращении в Советский Союз сдадим вас как пленного... Да, ребята?

— Да, Ваня. Там разберутся.

— А оружие мы все же спрячем, — добавил Юра.

— Да есть, товарищ Юра. Автомат етой рука не коснуться в мой жизен на остров, клянусь! Хочу работаю цузамен, вместе.

В тот день, когда прошло два месяца их пребывания на острове, ребята перебирали в памяти всю свою жизнь за это время. Они не жаловались на трудности островной жизни. Робинзоны... Ваня отдал должное отваге товарищей, хотя, говоря о ней, ни словом не намекнул о том, как он сам отважно спасал Романа в океане.

Потом уже спасением становилась вся их жизни. Это была борьба за жизнь: сгнила рыболовная сеть, разлезлась при первом же использовании, едва удержав запутавшуюся в бахроме одну рыбину. Пришлось самим, не умея вязать какое-то подобие рыболовной снасти, распускать стропы немецкого парашюта, учиться несложному искусству плетения сети...

Теперь, кроме вареной рыбы, они уже имели ежевику, дикую вишню и даже недозрелые орехи. Юра уверял, что через месяц дальнейшей упорной борьбы и труда у них будет настоящее ореховое масло! Большой дуб-пресс накатили, приспособили клинья, жаровню склепали из кусков жести...

Ежедневно все усердно работали на строительстве дома. Осталось только наложить потолок, укрыть, сделать какие-то двери. Соорудили даже нары и печку с замысловатым выводом дыма, чтобы маскировать костры.

Каждый из них познал все ежедневные заботы со строительством, рыбной ловлей, раненым. А получение соли из рапы, найденной в горах! А обучение Романа плаванию! Этим они заботятся каждое утро. На волны океанские вытаскивают длинное тяжелое сухое дерево, которое бросают Роману далеко от берега. Сначала было трудно ученику. Высокие волны иногда захлебывали Романа, едва успевающего схватиться за спасительное дерево. Но настойчиво, ежедневно по несколько раз болтался в неугомонных волнах океана.

А вчера впервые Роман сам сделал достаточно смелый заплыв без бревна. Итак, победа!

На острове, по всей видимости, в мирное время бывают только рыбаки с континента. Несколько видов мелких птиц, наверное, случайно забрались сюда и акклиматизировались в условиях строгой островной природы. Никакого зверя в лесу, кроме ящериц и мышей.

Правда, ребята единодушно сошлись во мнении, что на острове таки есть полоз. Он живет с той стороны острова, видимо, ловит рыбу в заливе и далеко не уползает. Никто его не видел. Но, увидев над заливом дерево с на удивление вытертые стволом, друзья пришли к выводу, что это и есть следы полоза, который охотится с дерева за рыбой.