— И гостей не было?

— Нет, никто вас не спрашивал.

— А как Шафика-ханум?

— Госпожа у себя. У нее тоже все благополучно.

— Хорошо, принеси мне в комнату воды, — сказал Ахмед Али и пошел к себе.

Он переоделся, умылся, взглянул в зеркало и, довольный, отправился на женскую половину дома. Шафика, едва заслышав звук шагов, бросилась навстречу мужу.

— Ах, Дональд, как я ждала тебя, — воскликнула она с чувством.

Ахмед Али смерил ее взглядом, от которого она вздрогнула, как от пощечины, съежилась и виновато посмотрела на мужа.

— Сколько раз тебе повторять, чтобы ты не называла меня Дональдом, — раздраженно сказал Ахмед Али.

— Но ведь нас никто не слышит, — тихо оправдывалась Шафика.

Хозяин дома смягчился, сел рядом с женой и привлек к себе. Отведя рукой прядь ее мягких каштановых волос, он стал целовать опущенные веки Шафики.

— Если ты всегда будешь такой грустной, как сегодня, я разлюблю тебя и возьму себе еще одну жену, — неуклюже пошутил он.

— Я ее отравлю, — прошептала Шафика, — и тебя тоже.

Она прильнула к мужу всем телом и подняла на него глаза.

— Мне здесь так тяжело. Хуже, чем в тюрьме. Если бы ты только знал, Ахмед, как мне надоело в Кабуле. Мне надоел этот мрачный город, надоела эта дурацкая паранджа. Мне все здесь противно.

Пальцы Шафики судорожно сжали руку мужа.

Ахмед Али снова поцеловал Шафику и смахнул с ее щеки слезу.

— Дорогая, — сказал он, — потерпи еще немного. Скоро твои мучения кончатся и я отвезу тебя в Европу.

— Нет, — грустно вымолвила Шафика, — я уже не верю, что когда-нибудь наступит это счастливое время. Я умру, так и не увидев ни Лондона, ни Парижа.

— Ты же знаешь, — вздохнул Ахмед Али, — что я не принадлежу себе.

— Ахмед, дорогой мой, брось все, — говорила Шафика, устремив на мужа полный глубокого отчаяния взгляд, — пусть сами разбираются в своих делах. Уедем отсюда куда угодно. Только поскорее.

— Неужели ты не понимаешь, — ответил Ахмед Али, — что и мне не терпится уехать? Но что мы будем делать в Европе?

— Для такого человека, как ты, занятие найдется всюду, — убежденно сказала Шафика.

Ахмед Али покачал головой.

— Здесь я нужен англичанам. Им без меня не обойтись; никто не может сделать того, что удается мне. А в Европе? — Ахмед Али грустно посмотрел на Шафику. — Кто я? Сын английского купца и простой афганки. Последний английский клерк, ни к чему не способный, кроме тупого сидения в конторе, будет относиться ко мне с пренебрежением.

— Тогда оставь англичан, — решительным тоном произнесла Шафика, — и иди к немцам. Они давно предлагали тебе начать работать на них.

— Немцам, — усмехнулся Ахмед Али, — я тоже нужен только здесь, а не в Европе.

Шафика подошла к стоявшей в углу комнаты синей, разрисованной драконами китайской вазе, вынула из нее одну из роз и поднесла к губам.

— Я боюсь, — тихо сказала она, — боюсь всего. Боюсь стука в ворота. Боюсь выходить на улицу и дома оставаться тоже боюсь.

Несколько лепестков упали на ковер. Минуту длилось напряженное молчание. Ахмед Али смотрел на жену серьезно и сосредоточенно. Затем спросил:

— Послушай, Шафика, ты можешь вспомнить, когда я тебя обманывал?

— Никогда, дорогой, — ответила она.

— И ты хорошо знаешь, я не из тех, кто привык подчиняться судьбе, — продолжал Ахмед Али. — И пешкой в чьих-либо руках я никогда не буду.

Шафика кивнула..

— Ну, тогда поверь мне и на этот раз. Я должен довести дело до конца. Мне надо будет принять одного важного, — тут Ахмед Али саркастически улыбнулся, — гостя, и мы сможем отправиться в Европу. А теперь давай не будем говорить об этом. Расскажи лучше о своих делах. Я надеюсь, ты не теряла времени даром. Ходила к Фариде-ханум?

— Да, — подтвердила Шафика, — и мы провели с ней чудесный вечер.

— Она все так же мила и глупа?

— И так же болтлива, — рассмеялась Шафика. — Она, конечно, не общается с женами важных сановников, зато дружит с женами мелких служащих и сама чрезвычайно наблюдательна. У нее просто талант — знает множество придворных сплетен, запоминает, во что был одет Аманулла-хан, когда он прибыл во дворец и когда его покинул. И кто сопровождал эмира, тоже помнит. А уж о королеве Сурайе и ее привычках может рассказывать часами.

— Узнай, что она слышала об организации летной школы, выясни все детали, — сухо, по-деловому сказал Ахмед Али и устало откинулся на мягкие подушки. — Бог мой, как трудно изо дня в день иметь дело с полными идиотами.

— Не волнуйся, все будет в порядке. Теперь мы с тобой снова вместе, — прошептала Шафика, и лицо ее осветила ангельская улыбка.

Восемьдесят пять дней — почти три месяца — добирался караван до столицы Афганистана. И всякий раз, ложась спать, никто из участников экспедиции не знал, что готовит следующее утро.

Когда наконец показались вершины пяти высоких холмов, господствующих над всеми дорогами, ведущими в Кабул, каждый приветствовал их облегченным вздохом.

Отряд разместили за городом в летней резиденции эмира — двухэтажном европейского типа здании, окруженном роскошным садом. Неподалеку, за оградой сада, находилось обширное ровное поле, которое было решено использовать как летное. На нем спешно сооружались два ангара.

Вечером Иван вышел из своей комнаты и спустился в просторный светлый холл. На журнальном столике он заметил подшивку газет, сел в кресло и начал листать ее. Газеты были из Индии, на английском языке.

— Ну, что пишет зарубежная пресса? — спросил подошедший Гоппе.

Иван отложил газеты:

— Все одно и то же — пророчат нам скорую гибель, смакуют количество жертв в Поволжье. Пишут, это, мол, бич божий, карающий вероотступников. Об Афганистане — ни слова, будто и нет такой страны.

— Ничего, завтра утром поедем в наше посольство, — сказал Гоппе. — У них там есть советские газеты.

— Даже не верится в это, — улыбнулся Чучин. — Подумать только, почти три месяца ни одной весточки с родины!

Однако в советском посольстве летчиков ждало разочарование. Оказалось, свежих газет нет, из-за трудностей доставки газеты приходили сюда лишь спустя семь недель.

— Но мы в курсе всех новостей, — поспешил успокоить их молодой сотрудник посольства — тот самый, которому Чучин на днях вручил привезенный из Термеза пакет. — Хотите сюрприз? Тогда пошли — как раз время.

Он взглянул на часы и распахнул дверь в соседнюю комнату, жестом приглашая летчиков следовать за ним. В комнате уже сидело несколько человек. Все они с нетерпением поглядывали на стоявший у окна радиоприемник с круглым черным репродуктором.

У Ивана замерло сердце, как при виде чуда.

Сотрудник посольства покрутил ручку, и вскоре через хрипы и многоязычный гул отчетливо прорезался женский голос:

— Говорит Москва. Передаем последние известия.

Научить курсантов летному делу оказалось непросто. Они не имели ни малейшего понятия о самых простых вещах. Первые занятия просто обескуражили Ивана. Пришлось запастись терпением и начинать обучение действительно с азов, объяснять курсантам элементарные основы физики и школьной математики, так что и переводчикам братьям Баратовым пришлось изрядно попотеть. Не скоро удалось приступить к разъяснению принципов, на которых основаны полеты аэропланов.

— Зачем нам все это знать? — спросил как-то после занятий Хусейн, самый молодой и нетерпеливый из курсантов. — Мы теряем столько времени совершенно напрасно!

— Но без этого вам никогда не стать хорошими летчиками, — ответил ему Чучин.

— А мне кажется, — с той же напористостью продолжал Хусейн, — всю эту школьную премудрость все равно никто не в силах запомнить. Может быть, механику все это и нужно, но я-то хочу стать летчиком.

— Летчик должен знать каждый прибор, установленный на самолете, каждую деталь, — возразил ему Чучин. — Вы должны уметь по шуму двигателя определять, исправен мотор или нет. Настоящий пилот, — внушал Иван курсантам, — обязан владеть машиной не хуже, чем хороший танцор владеет своим телом.