Гоппе помрачнел.

— Нет Сергея Кузнецова, офицера охраны, двух погонщиков с верблюдами и Логинова.

— Думаешь, погибли?

— Неизвестно, — ответил Гоппе. — Может быть, сорвались в пропасть во время землетрясения.

— Так есть надежда?

— Если честно… — отвернулся Гоппе, — то слабая…

— Эх! — рубанул Иван воздух. — Какой груз несли пропавшие верблюды?

Гоппе расстроенно посмотрел на Ивана.

— Приборы для «ньюпора». Если они погибли, мы останемся с одним действующим самолетом. Пока…

— А у меня тоже новости, — доложил Чучин. — Да еще какие… — И рассказал о Мухтаре, о неожиданной встрече с ним в горах.

Кочевники, провожавшие Чучина до караван-сарая, вскочили на лошадей, сделали круг по двору рабата и галопом ускакали прочь. Но едва ворота закрылись за кочевниками, в них снова громко и требовательно постучали.

— Это же наши, — забыв обычную сдержанность, крикнул Ивану Камал, первым разглядевший прибывших.

Во двор караван-сарая медленно входил нагруженный сверх всякой меры верблюд. Вид у животного был жалкий и измученный, морда покрыта пеной. За верблюдом следовали запыленные всадники: Сергей Кузнецов и двое афганцев.

«А где же Валерка?» — защемило в груди у Ивана. Он повернулся к Гоппе, но того уже не было рядом. Уронив фуражку, Гоппе поочередно целовал то Кузнецова, то афганцев, восхищенно повторяя:

— Ну, герои! Ну, молодцы! А мы-то, признаться, уже всякую надежду потеряли…

Иван рассеянно наблюдал эту сцену, чувствуя, как страшная усталость и непонятная тоска вдруг навалились на него разом, сотрясая тело внутренней дрожью, и ему безудержно захотелось лишь одного — лечь, забыться в глубоком сне, который, как когда-то в детстве, вернет силы, снимет все тревоги и сомнения перед днем грядущим.

— А где Валерка? — тронул он за плечо Кузнецова, когда тому наконец удалось вырваться из объятий Гоппе.

— Погиб… — помрачнел Кузнецов. — На глазах… В пропасть… Груз пытался спасти… Перекинул узду за валун, поскользнулся, и тут… — Он замолчал, виновато опустив голову.

Переход через Гиндукуш был нелегким. Несколько раз путь отряду преграждали оползни и обвалы, шли ливневые дожди. Но ненастные дни сменились солнечными, и тогда хотелось забыть обо всех невзгодах.

Отличная погода выдалась, когда караван спускался в долину Бамиана. По ярко-голубому небу проплывали, как снег на вершинах окрестных гор, белые облака. Тишину нарушало лишь журчание маленьких речушек, петлявших среди известковых скал. На темно-красном утесе покоились руины крепости, воспетой еще Фирдоуси.

Перед сном Иван вышел на свежий воздух. Серебряный свет повисшего над Гиндукушем месяца прозрачным покрывалом укрыл усеявшие долину развалины башен, гробниц, мечетей. Меняя очертания в капризной игре светотеней, они казались фантастическими и таинственными.

Наутро русских гостей повели осматривать знаменитые бамианские пещеры. Местные жители уверяли, что пещер здесь, в почти отвесных голых скалах, более десяти тысяч. Когда-то эта долина считалась священной. В украшенных искусной резьбой гротах находились статуи Будды. Индийские мастера высекли в известковом холме две глубокие ниши, а в них колоссальных размеров статуи — мужскую, высотой в пятьдесят три метра, и тридцатисемиметровую — женскую. Стены ниш были украшены изображениями древних правителей и множеством загадочных символов. Полуразрушенная винтовая лестница внутри большой статуи Будды вела к голове, откуда открывался вид на долину.

— Ну и могущественный же царь был, наверное, этот Будда, если ему такие памятники сооружали, — не выдержал один из красноармейцев. Баратов, смущенно покашляв, все же перевел его слова проводнику.

— О, нет, — вежливо возразил одетый в овечью шкуру проводник, — вы ошибаетесь. Будда отказался от всего, что имел. Мы — афганцы — мусульмане, мы молимся создателю мира, а буддисты — тому, кто ушел от мира. Наш народ не принял эту веру.

— Создатели мира не те, кому храмы и дворцы возводят, а те, кто эти дворцы своими руками строит, — строго заметил Чучин, едва дождавшись, пока договорит проводник и закончит переводить Аркадий. — И вон те крестьяне, что на поле целыми днями трудятся.

— Если они создатели мира, — с достоинством ответил проводник, все время вежливо кивавший, пока ему переводили слова Чучина, — то, значит, сами виновны в его несовершенстве.

— Виновны, — подтвердил Иван, — в том, что позволили себя эксплуатировать. Вот когда они освободятся от предрассудков, а их жены откроют свои лица, тогда и мир переменится.

— Может быть, так и будет, — вежливо согласился проводник. — Но сколько еще лет пройдет до той поры? Когда-то у нас были великие ученые и поэты, а сейчас-сейчас почти никто ни читать, ни писать не умеет. Слава аллаху, эмир Аманулла-хан человек просвещенный, он хочет дать народу образование…

Когда они спустились в долину, Гоппе мечтательно взглянул на остатки гигантской стены, некогда окружавшей замок Зогак, и сказал Чучину:

— Хорошо здесь, красиво!

— Красиво, — рассеянно подтвердил Чучин и неожиданно произнес: — Я хотел с тобой поговорить о Кузнецове.

— Ну? — настороженно отозвался Гоппе.

— Не нравится мне Сергей, — коротко сказал Чучин.

— Почему? — пытливо взглянул ему в глаза Гоппе.

Чучин задумался.

— Я к нему стал приглядываться еще в Мазари-Шарифе. Странно он себя вел. Куда я ни пойду, он всюду за мной увязывался. И Валерка… покоя мне его гибель не дает…

Гоппе только отмахнулся.

— Тоже мне, сыщик нашелся. Да ты вроде Фатьмы.

Иван молчал, но на его скулах вздулись и заходили желваки.

— Интересно, — продолжал Гоппе, — кто тебе этой чепухой голову забил?

— Если бы речь шла о моей жизни, я бы не завел этого разговора, — отрезал Иван, уже сам жалея, что начал его, — но сейчас речь идет о самолетах и чужих жизнях, а это другое дело. Неужели тебя не насторожили слова Мухтара о том, что в отряде может оказаться предатель?!

— Мерзавцы, льют помои прямо на голову! — завопил невысокий согбенный человек, обернулся и угрожающе поднял палку.

Но поскольку женщина, выплеснувшая с балкона ведро с грязной водой, уже скрылась, а на не очень чистую одежду путника попали лишь отдельные брызги, он только громко выругался и пошел дальше той же тяжелой походкой, выдававшей в нем человека немолодого и изрядно уставшего.

Путник остановился у серого покосившегося дома, ничем не отличавшегося от окрестных домов, и постучал кулаком в ворота.

— Что нужно? — донесся со двора хриплый гортанный голос.

Путник ничего не ответил, только забарабанил еще громче.

Наконец ворота слегка приоткрылись, и в образовавшейся щели показалось землистое лицо прислужника.

— Что нужно? — неприязненно повторил свой вопрос прислужник, свысока окинув, взглядом невзрачную фигуру непрошеного посетителя.

— Хозяин дома? — глухо спросил путник и сделал шаг вперед.

— Нет хозяина, в отъезде, — отрезал тот и хотел закрыть ворота, но путник опередил его, с неожиданным проворством отодвинул прислужника в сторону и протиснулся во двор.

— Закрой ворота, — приказал он.

Прислужник хотел было вышвырнуть на улицу непрошеного посетителя, но, едва шевельнувшись, увидел прямо перед собой дуло карабина. Путник быстро сбросил с головы капюшон.

— Ахмед Али! Хозяин! — ошарашенно завопил прислужник.

— Что же ты до сих пор не научился узнавать меня? — усмехнулся Ахмед Али.

— Да как же узнаешь, если у вас не только голос, но и рост меняется, — радостно затараторил прислужник. — Просто чудеса какие-то, да и только.

— Ладно, хватит болтать, — сурово прервал его Ахмед Али, — скажи лучше, все ли в порядке. Никаких происшествий не было в мое отсутствие?

— Что вы, хозяин! — воскликнул слуга. — Все в полном порядке.