В греческих романах при всех их различиях между собой, очевидно стремление их авторов уйти от изображения реальности в вымышленный мир экзотики, что, по всей видимости, импонировало воображению «массового» читателя. Ко II в. возобладали религиозные увлечения, но не официальной религией, тесно связанной с культом императоров и служащей упрочению государственности, а полузапретными иноземными культами; обнаружился повышенный интерес людей ко всему курьезному, необычному, вплоть до веры в существование духов и привидений. Лукиан едко иронизировал над этими явлениями. Пародируя в «Правдивых историях» широко распространенные сочинения авторов об удивительных приключениях, Лукиан заставляет своего героя совершить космическое путешествие на Луну и Солнце, где живут загадочные существа, беседовать с богами и героями далекого прошлого.

К I в. π. э. относится и латинский роман «Сатирикон», автора которого исследователи обычно склонны отождествлять с упоминаемым в «Анналах» Тацита (XVI, 19) Гаем Петронием. По свидетельству Тацита, Петроний, проконсул Вифинии, входивший в узкий круг приближенных Нерона, слыл при дворе высшим авторитетом в вопросах вкуса (arbiter elegantiae). Это было время, когда, по словам Плиния Младшего, «рабская угодливость сделала опасным всякое чуть-чуть свободное и смелое исследование» (Ер., III, 15). По доносу Петроний был осужден за связь с одним из участников заговора Пизона и, избрав добровольную смерть, покончил с собой, вскрыв вены. В предсмертном письме, отосланном Нерону, он, в отличие от большинства осужденных, не льстил принцепсу, а обличал его оргии.

Роман Петрония сохранился в отрывках — с середины 14-й и до середины 16-й книги — вероятно, объем этого произведения был достаточно велик. По форме роман представляет собой смесь прозы и стихов, что было характерно для так называемой менипповой сатиры, а его содержание составляет сатирическое изображение быта и нравов римского общества I в. н. э.[107] В дошедшей до нас части говорится о похождениях неразлучной пары — вольноотпущенника Энколпия, от лица которого ведется рассказ, и сопровождающего его юного красавчика Гитона, любви которого он добивается (эти герои, возможно, пародируют любовную чету греческих романов). Время от времени к ним присоединяются другие персонажи: бродяга Аскилт, от которого Энколпию с трудом удается избавиться, затем странствующий поэт-неудачник Евмолп, который рассказывает ставшую популярной в новое время новеллу об Эфесской матроне. Злоключения Энколпия вызваны гневом божества плодородия Приапа, однако, из-за чего Приап преследует его, понять трудно.

Герои романа скитаются по городам Южной Италии и существуют, как правило, за счет тех, кого им удается обмануть; местом действия избраны трущобы, постоялые дворы, бани, наводненный мошенниками рынок, где герои Петрония сталкиваются с социальными типами из самых различных слоев общества — среди них алчные охотники за наследством, искательницы любовных приключений, авантюристы, пьяницы. Волею случая герои попадают на обед к разбогатевшему отпущеннику Тримальхиону, чье самодурство и невежество обрисованы Петронием с убийственным сарказмом. В период Ранней империи, несмотря на ограничительные меры со стороны властей, значительно увеличилось число отпущенных на волю рабов. Многие из отпущенников преуспевали и оказывались в глазах привилегированных сословий объектом насмешек и ядовитой критики. Естественно, не всем из них везло в жизни, пример чему — тот же Энколпий, странствующий по городам в поисках удачи и денег. Тем не менее источники нередко упоминают отпущенников, расположения которых вынуждены были добиваться сенаторы. Случалось, что бывшие рабы накапливали состояния, и довольно большие. Особенную неприязнь и ненависть вызывали императорские отпущенники, занимавшие видные посты в бюрократическом аппарате и пользовавшиеся огромным политическим влиянием.

Петроний знакомит читателей с таким богачом из бывших рабов. Угодничеством и унижениями добившийся расположения своего господина, Тримальхион сколотил огромное состояние, сохранив при этом все качества, традиционно в литературе приписываемые рабам: лживость, корысть, подобострастие, подлость. Бессмысленная роскошь и безвкусица, окружающие Тримальхиона, поражают даже много повидавшего Энколпия и в то же время позволяют бывшему рабу с высокомерием патрона относиться к окружающим. В сложных отношениях зависимости и подчинения в Ранней империи патроном иногда оказывался бывший раб, власть которого основывалась на деньгах, а клиентами — свободнорожденные квириты, не столь преуспевшие в жизни.

Богатство Тримальхиона не обойдено вниманием городских властей: муниципальный совет избрал его заочно севиром-августалом (71, 12), и в качестве символа этого достоинства ему были вручены «ликторские пучки прутьев с топорами», которыми Тримальхион украсил входные двери триклиния (30, 1–2). Дарование магистратом достоинства севира-августала было официальным признанием растущей роли слоя преуспевающих отпущенников в империи. Средства севиров-августалов, которые были в городах жрецами и членами коллегий почитателей культа Гения императора, шли на отправление официального императорского культа, и, естественно, авторитет севиров-августалов измерялся степенью почитания культа. Обладая фасцами (символ власти), Тримальхион, наподобие императора, правил в собственном доме, представляющем собой своего рода империю в миниатюре. Его многочисленная фамилия, включающая родственников, отпущенников-слуг и рабов, разделена на курии (ср.: «Ты из какой декурии? — Из сороковой»), находящиеся под контролем эдилов, издающих декреты (53, 9). Его письмоводитель зачитывает отчет о событиях и распоряжениях в доме, будто это «столичные известия» сообщают о событиях мирового значения: «За семь дней до календ секстилия в поместье Тримальхиона, что близ Кум, родилось мальчиков тридцать…» (53, 1). Тримальхион утверждает указ о ссылке домоправителя в Байи, точно сам император верховной властью отдает распоряжение относительно какого-нибудь провинившегося сенатора (53, 10). Прибит на крест раб Тримальхиона за непочтительное слово о Гении своего господина (53, 3), словно бранным словом был помянут Гений или Нумен императора. Одновременно с провозглашенной на пиру у Тримальхиона здравицей в честь императора гости целуют портрет Тримальхиона, и никто из них не смеет отказаться (60). Очевидно, организационно и идеологически отпущенники вроде Тримальхиона были тесно связаны с правящим режимом.

Тримальхион «мог бы украсить собой любую декурию Рима, но не пожелал» (71, 12): памятуя о своем отпущенническом статусе, он остается в кругу людей близкой ему социальной среды и не стремится порвать с ними — в основном это такие же, как и он, преуспевающие отпущенники низкого происхождения, владельцы поместий, рабы и, возможно, клиенты. Доблести, заслуживающие внимания ближайшего окружения Тримальхиона, сводятся к одному — к умению извлекать наживу и проявлять деловую сметку. Любимая поговорка Тримальхиона: «Асс у тебя есть, и цена тебе асс» (77, 6) — в сжатой форме выражает социальное самочувствие людей этой среды, мастерски обрисованных Петронием.

Пиру Тримальхиона, одному из самых знаменитых описаний в античной литературе, посвящены десятки комментариев. Стоит, однако, остановиться на том, о чем говорили между собой собравшиеся за обедом люди. Римский обед, на котором, кроме патрона и почетных гостей, присутствовали и клиенты, длился порой не менее восьми часов, поэтому, естественно, тем для разговоров возникало множество. В эпоху Империи любили рассказывать о невероятных явлениях, причем не только в среде простолюдинов и выскочек, вроде Тримальхиона, но и в кругу образованнейших сановников. «За обедом со всех сторон говорили о разных чудесах», — пишет Плиний Младший (Ep., IX, 33). Но если интеллектуал Плиний, по собственному признанию, «ничем так не интересовался, как творениями природы» (VIII, 20), то людей «попроще» увлекали рассказы о суевериях, магии и т. п.