Ставим двери, Васька коробки клинит, я пенку дую, за нами Михалыч с Димычем замки врезают, доводчики прикручивает чтоб какого прокуренка сквозняком не пришибло. Вокруг эти пинкертоны снуют с папками под мышкой, через головы переступают, вроде мы не люди, а мешки с картошкой, один остановился, смотрит озабоченно:

— Вот вы неправильно петли прикручиваете, надо сначало нижние, а потом верхние, я знаю, у меня дядя столяр. И шурупы у вас неправильные, надо было черные брать, а не желтые, кстати, балон тоже надо в другой руке держать и под углом, я видел как дядька пенит. И клинья нужны дубовые А еще..

— Слушай, — говорю, — чеши на север, умник, не то я тебе щас перфоратор в анус засуну.

Обиделся, ушел,

— Костя, шо за шакал плюгавый, убери его нах…

— Да это мой шеф, начальник отдела внутренней безопасности, Демьян Васильевич.

— Тогда понятно че он такой важный, и так бл…, херово, все трусы мокрые от этой камасутры, еще, сука, лысый дятел мозг выклевывает.

Тут Димыч приходит:

— Меня Михалыч к вам прислал, типа я воняю, и у него голова болит.

— Я думаю, у него голова от другого болит, хотя, дай я тебе ноги понюхаю, бля, в натуре воняет, как тебя Наташка терпит, ты че, со свадьбы носки не менял?

— Хули их менять, они у меня фартовые, а у Наташки тоже насморк, — Димыч сел у окна, мокрые носки снимает, — надо за окном повесить, пусть проветриваются.

Только Димыч ноги в аквариуме сполоснул, тут опять этот внутренне-безопасный нарисовался:

— А ну ка, что это у вас на поясе, — до Васьки дободался.

— Рабочий инструмент, — Васька говорит, — ножи, стамески, резцы.

— А ну ка, покажи мне этот ножичек, — смотрит, падла, на финку Васькину, я ему ее год назад сковал, восемьсот слоев ушки с подшипником и ручка пальмовая, — это тоже инструмент?

— Это хозбыт, дурбецало, читай инструкцию.

— Ну, это еще доказать надо, — и берет, тварь плешивая, салфеточкой аккуратненько за больстер клинышек, — надо на экспертизу отправить, будем протокол изъятия составлять, доказательную базу строить.

— Слушай, племянник столяра, ты нам поработать дашь? Уже, бл…, солнце на горизонте, а нам еще домой звиздовать. Ты просто демон какой то, а не Демьян…

— Что у вас тут происходит?!?! — сзади Глеб Егорыч вырос — ты вижу, Демьян Васильевич, уже всех преступников переловил. Зайди ко мне в кабинет минут через десять. Да, ножичек ребятам верни, будь добр.

— Во-во, — говорю, — сходи на водные процедуры, промой мозги, которых нету.

К вечеру двери поставили, инструменты в бусик складываем, тут этот особо важный павлин на полусогнутых приполз, хвост поджал, с жопы вазелин капает:

— Мужики, тут недоразумение вышло, вы не дуйтесь и для выпрямления ситуации вот вам презент от меня, — достает из портфеля литровый пузырь "Финляндии".

— Во, бля, Демьяша, как тебе клизма помогла то. Васька, зови Михалыча, будем от алкоголизма лечиться.

Отвалил этот пинкертон железнодорожный, только на прощанье помощнику наставление дал: — вот ключи, Константин Романович, закроешь кабинет и проследи, что бы все было четко, типа, ремонт недавно закончил, да и на столе бумаги серьезные.

Кушаем "Финляндию", даже Косте дали нюхнуть, Димыч с кармана банку сгущенки достал, типа закусь. Тут Васька возьми и ляпни, мол, в армейке мог банку такую залпом выпить.

— Не гони, Василий, — говорю, — друзьям не хорошо врать.

— Не, ну я ж молодой был, дурной, хули там…

— Да че делов то, — Костя отозвался, — я хоть щас могу выпить.

— Бля, еще один трепач нашелся, ты уже одного пальцем затыкал до смерти, иди к мамке под юбку спрячься, задротыш хренов.

— А вот выпью, спорим?! — не унимается.

— А спорим! — тут Васька финку пальмовую достал, — станешь счастливым обладателем, если справишься. Но в разе пролета ставишь еще литр "Финляндии". Вскрыли баночку, этот дуралей присосался, глаза зажмурил, пьет.

— Лучше соси, — говорю, — не шлангуй, работай деснами, глотай нектар.

Тот уже полные щеки набрал, мычит, с носа то ли сопли, то ли сгущенка капает, глаза выпучил, задыхается.

— Бля, мужики, щас сдохнет Константин, где будем тело прятать?

Те ржут, суки: Михалыч икает, Димыч в конвульсиях на полу корчится:

— Ой, пипец, живот болит, помру от смеха, спасите.

— Я придумал, — говорю, — положим Демьяну под диван, типа, сюрприз.

Тут прокурорыш побагровел, ручками машет, щеки раздутые, скачет по кабинету.

— Только не на меня, — Михалыч кричит.

— Только не в аквариум, — я кричу.

Димыч беззвучно бьется в судорогах. Тут этот маг кровавый, видать, понял что проглотить не суждено, кинулся к окну открытому, но, гад, пару шагов до финиша не дошел — как блеванет эту всю жижу сладкую, да прямо на рабочий стол Демьян Василичу, только брызги на стены полетели…

— Надо было моющиеся обои клеить, — говорю. — Пошли, пацаны, не будем Косте мешать за порядком следить, а должок он потом подгонит.

Едем домой, прохлада вечерняя обдувает, зашибись.

— Ну, мужики, день удался, двери установили, железнодорожного помощника перевоспитали, организм подлечили, только Михалыч неотмщеный остался. Эй, Михалыч, ты че молчишь? Слышь, мужики, а где Михалыч? Забыли, бля….

Короче, пришлось с полдороги за Михалычем возвращаться. Охранник, падла, пускать не хотел.

— Деталь важную забыли, — убеждаю, — от станка фрезерного, не тупи, служивый. Тебя же завтра казнят.

Приходим в кабинет к Глеб Егорычу, там Михалыч, свинья рязанская, лежит на столе пузом кверху и спит мертвецким сном.

— Все, кранты, — говорит Василий, — если Михалыч в кому впал, разбудить нереально, он еще в Рязанке мог поперек ступеней башкой вниз спать.

— Пацаны, у меня план мести вызрел, — говорю, — знаю как жену Михалыча ушатать. Давай его на мобилу сфотаем и смс-кой отправим, типа, помер Михалыч при исполнении. Пущай прочуствует, гадюка злая, кого потеряла…

Сложили Михалычу руки на животе, промеж пальцев букетик цветов вставили с прокурорской вазы, свечка правдоподобней смотрелась бы, конечно, но не нашли. Васька на мобилу щелкнул Михалыча прямо на столе: просто "Успение гроба господнего" получилось, кнопки на мобиле тыцькает, отсылает.

— Васька, ты задрал с мобилой играться, бери Михалыча, понесли в бус.

— Да, йо-майо, подождите, пацаны, че то я тупанул вроде, это чьи цифры последние два-восемь-два?

— Как чьи, — говорю, — Глеб Егорыча, ты что, лошара, ему Михалыча заслал?! Ну ты пошутил, бля, Егорыч может шутку не понять.

Ладно, херня, сгрузили наш спецназ в бусик, правда, по дороге чуть башкой на бетон не уронили, хули, туша сто тридцать килограм. Тронулись домой, Димыч торопит, мол, Наташка ждет и у него кочерыжка чешется.

— Не сцы, Димыч, поможем тебе с Наташкой, друзья для того и сделаны, чтоб другу помогать.

Под утро почти домой подкатываем, бл…, гайцы придорожные тормозят:

— Ваши документы, че везем в такую рань. Выйдите из машины пожалуйста.

Ну, хули, вышли три ваххабита камуфлированых, перегар такой, что сержанта к обочине шатнуло. Димыч в трубку дует, тужится, а мы пошли кузов открывать. Гаец глянул и удивился, там Михалыч лежит фиолетовый, руки на животе и букетик держит.

— Он че, не живой, что ли? — мент шепчет.

— А ты его поцелуй, может оживет, — говорю.

Гаец наклонился к Михалычу, думаю, пипец некрофил, щас в натуре поцелует, нюхает его чето, тут Михалыч видно от свежего воздуха в сознание пришел, глаза открыл и говорит:

— Здравствуй, Люся, я вернулся…

Бля, я думал милиционер обгадится щас, у него ножки подломились, икает:

— Николаша, пропусти людей, спешат…

Только отъехали, Димыч по тормозам:

— Пацаны, я носки свои за окном прокурорским забыл!

От жеж, шляпа, пришлось новые носки Димычу на день рождения дарить.

(фрагмент)