Но отец тоже не знал.

— Вот что я тебе скажу, — серьёзно заметил он сыну. — Держись ты подальше от этого клоуна, если не хочешь погибнуть, как кузнец. Подрастёшь, и вспомнишь мои слова.

Но однажды произошло происшествие, после которого отношения с Антэком совсем изменились.

Михал мастерил что-то под крышей. Юзик крутился возле него. Вот идет Антэк.

— Добрый день, большевики — сказал он, как обычно, с насмешкой.

Злобно сверкнули глаза у Михала, он выпрямился, твердо взглянул Антэку в лицо и даже сжал кулаки. Юзик испугался. Никогда не видел он отца таким злым, решительным. Даже у Антэка исчезла улыбка.

Михал ничего не говорил, упорно смотрел в лицо Антэка и тяжело дышал. Казалось, будто он воздерживается от чего-то борется сам с собой. Наконец он произнес тихим, твердым голосом:

— Знаешь ли ты, что я видел и слышал все, что происходило позавчера в одиннадцать часов вон там, под молотилкой?

Юзик отчетливо увидел, как изменился лицо Антэка, как он побелел…

— Подкараулил? — сказал он с какой-то брезгливостью.

— Нет, случайно, — ответил Михал сурово.

— Сказал уже?

— Нет, — отрезал тот.

— Сейчас побежишь?

— Нет, — твёрдо повторил отец.

Антэк как-то криво ухмыльнулся.

— Неужели правду говоришь? — промолвил он дрожащим голосом.

— Если бы я хотел сказать, у меня было на это два дня.

— И не скажешь?

— Никогда.

— Прости, Михал, — прошептал Антэк и протянул руку. — Я ошибся, я считал тебя совсем другим.

— Ты и сейчас ошибаешься. Я не такой, как ты думаешь. Я достаточно натерпелся на своем веку и хочу только покоя, хочу вырастить своего ребенка. Я не хочу вмешиваться в эти дела. Я не могу идти с вами, но и против вас не пойду. Моя хата с краю. Но и ты приставай ко мне.

— Разве можно об этом сейчас говорить? — открыто сказал Антэк.

— И еще одно скажу тебе: не трогай и моего парня. Я не желаю его гибели. Вот все, что я от тебя требую.

Антэк нерешительно потоптался на месте.

— Слушай, Михал, — промолвив он наконец, — Скажи честно, не изменишь ты своё решение завтра?

— Говорю же тебе, я два дня думал об этом. И если под влиянием гнева не сделал, то дальше тем более не подумаю. Только не трогайте меня и моего сына.

— Благодарю, Михал! — с чувством сказал Антэк. — Я никогда этого не забуду.

Когда он отошел, Юзик хотел было спросить, в чем дело, что такое видел отец под молотилкой, но тот был так серьезен, что Юзик не решился спросить.

Много дней думал Юзик об этом происшествии и ничего не мог придумать, чтобы понять его. Между Антэком и родителям отношения стали совсем другими. И на Юзика Антэк начал смотреть уже совсем другими глазами. Но от разговоров и встреч с ним уклонялся. От всего этого Антэк казался Юзику еще более таинственным, еще больше интересовала его история с молотилкой. Он даже ходил туда посмотреть, нет ли какой-то особенности, но, конечно, ничего не нашел.

Ни Антэк, ни отец не догадались предупредить Юзика, чтобы он никому не говорил о беседе. Видимо, они считали, что ничего внятного не было сказано, что Юзик не слышал никаких фактов, а если и слышал, то, конечно, не мог понять. Даже и рискованно было предупреждать, ведь тогда парень мог ухватиться за то, на что он теперь, возможно, и вовсе не обратил внимания.

Но надо отдать справедливость Юзику: он нутром почувствовал, что дело какое-то важное и что об этом надо молчать. Поэтому, хотя сам он и ломал голову над этим вопросом, но не вынес на обсуждение даже своим товарищам.

С течением времени Юзик вообще стал забывать обо всей этой истории, так как у него были свои детские дела и интересы.

Когда Юзик пас коров, ему приходилось встречаться с ребятами из села Смоляки, что было возле имения. Но встречи эти большей частью носили военный характер.

Поместье располагался на двух берегах реки. Один берег полностью принадлежал пану; вдоль речки далеко тянулись помещичьи луга, за ними по холмам шла пахотная земля. На другом же берегу, болотистым, обрывистом, было пастбище. Но оно граничило с деревней, из-за этого постоянно были недоразумения. Не было такого дня, чтобы на барское пастбище не сунулись деревенские животные, и долгом панских пастухов было защищать своё пастбище. Для таких парней, как Юзик, это было даже приятным делом. Военные действия, перестрелка с деревенскими ребятами были для них интересной игрой в нудной однообразной пастьбе. Тем более, что победа над врагом всегда была обеспечена. Иногда удавалось взять в плен корову, и тогда подпасок гнал ее в имение с такой торжественностью, словно он возвращался победителем в серьезной большой войне.

После этого в имение приходил бедный, ничтожный крестьянин, подходил к эконому, снимал шапку и целовал руку.

— Сударь, отдай корову!

Пока крестьянин целовал руку, эконом ругался:

— Пся крэв! Бездельники! Почему не стережёте свою скотину? Десять злотых штрафа!

— Сударь! Да откуда же я возьму?

— Тогда два дня отработай!

Крестьянин соглашался. Эконом записывал его и отдавал корову. Держа в одной руке шапку, а другой вцепившись за шею коровы, крестьянин шел через всё поместье и надевал шапку только тогда, когда никого вокруг не бывало видно.

На подпасков, в том числе и на Юзика, это явление никакого впечатления не производило. Что же тут особенного? Так оно всегда бывает и должно быть.

Деревня состояла из сорока дворов и занимала песчаный остров среди болота. С одной стороны, была река, с другой — панское пастбище, а с третьего ее охватывал господский лес. Может с четвертой стороны крестьянская земля тянулась и дальше, но Юзику не доводилась там бывать.

Маленькие кусочки песчаной земле прокормить хозяев не могли, поэтому все крестьяне работали в имении. В дождливую погоду сперва бросались спасать барское сено или рожь, а потом уже брались за свои.

Для пана это был чрезвычайно ценный запас рабочей силы. Не надо было заботиться ни о помещении для них, ни о питании, не надо было платить за те дни, когда работы нет. Если бы пану Загорскому предложили отдать всех этих крестьян в полную собственность, в крепостничество, он, наверное, отказался бы. Ведь нынешнее состояние был для него гораздо лучше.

Кроме всего этого, он еще считался хорошим господином. Так, когда одного крестьянина придавило деревом на разработках панского леса, так пан Загорский выдал доски для гроба совсем бесплатно, не взял ни одного злотого. Когда у крестьян был большой неурожай, он отпускал им рожь, хоть у них и не было чем заплатить. Они только в течение длительного времени отрабатывали хлеб. Даже был случай, когда одному многосемейных крестьянину просто так дал десять злотых на одежду для голого ребенка. И, наконец, поставил в деревне такой же громкоговоритель, как и у батраков.

Одним словом, хороший был барин.

Вот только электричества не провел, так как это было бы уже слишком для холопов. Не только пану, но и самим крестьянам не приходило в голову мысль о такой роскоши. И без этого каждый крестьянин задолжал работу, пожалуй, на год вперед; где там было думать о баловстве.

Между деревенскими парнями и панскими пастухами всегда было военное положение не только на пастбище, но при каждой встрече. Юзику даже нравилось такое положение, особенно зимой, когда военные операции принимали более интересный характер.

Драки происходили на речке, на льду. Стоило парням из поместья немного приблизиться к деревне, как оттуда бросались вражеские отряды, и наоборот, — ребята из поместья пристально следили за врагом в своих просторах.

Но надо отметить, что злобы на своих врагов Юзик не имел никакой. Вся эта война происходила так себе, по обычаю.

Однажды зимой к ребятам присоединился господский сын, Зыгмусь, мальчик также лет десяти. Как так получилось, что он один отлучился из дворца и присоединился к простым детям, — неизвестно. Но факт, что он оказался на речке вместе с ребятами и принял участие в драке.