— А если кто будет есть — больше, будет есть только булки с маслом?
— Ну и пусть ест себе на здоровье! — засмеялся дед. — Больше, чем нужно человеку, никто не съест.
— А как одежда и другие вещи? — выспрашивал Юзик.
— Также, как у вас там в семье. Что человеку нужно, то ему и приобретают.
— Как же всего этого хватает? — удивлялся парень.
— Вот в этом и все дело! — подхватил дед. — Если бы ваш пан Загорский все свои доходы с имения распределил между всеми своими работниками, так и у вас хватило бы на всех. А у нас, кроме того, и вся промышленность, вся работа поставлена лучше. У нас оборудование лучшее, работа более научная, мы работаем уже лучше, быстрей, — потому и прибыли у нас еще больше, чем у ваших панов, поэтому на всех еще больше приходится.
— А если кому нужны деньги на свои собственные дела?
— Э, да ты, брат, как я вижу хозяин! До всего доходишь! — сказал дед и похлопал внука по плечу. — Ну так вот. Таких потребностей уже немного. Все основное содержание каждый из нас имеет. Придет время, когда деньги и вовсе отменят. Но пока что они нужны для расчётов. Еще не все хозяйства одинаково работают, одинаково производят. Кто лучше хозяйствует, тот больше имеет. Каждое хозяйство меняет, продает свои продукты, чтобы купить себе другие нужные вещи. Для этих расчетов и нужны были деньги. Нужны они и для общих подсчетов и расчетов по всему государству, нужны в торговле с зарубежными странами. И, наконец, нужен каждому из нас на личные дела. Один любит, например, шоколада, другой хочет приобрести себе собственный фотоаппарат, велосипед, третий любит путешествовать и т. д. Удовлетворить каждого всем, что придет ему в голову, конечно, пока еще невозможно. Эти дополнительные нужды каждый устраивает на свои собственные средства, ради чего мы получаем еще и пенсию.
— А пенсия тоже одинакова, как и все прочее?
— А вот здесь уже есть разница. Пенсия, кроме того, служит для регулирования, распределения профессий. Если, скажем, набирается много желающих быть инженерами, а мало желающих быть учителями, то учителям увеличивается пенсия — и люди направляются на эту работу. Если очень много народа хочет быть и учителями, и инженерами, а не хотят пахать землю, то увеличивается пенсия за эту работу, больше чем инженерам и учителям. Да и вообще пенсия служит для того, чтобы придать охоты в каждой работе.
Только теперь Юзик в первый раз почувствовал, что немного начинает понимать этот удивительный мир, в котором он чувствовал себя, словно в лесу. Но понимание было еще очень смутное. Что там ни говори, а на протяжении всей своей хоть и небольшого жизни он ежедневно находился под влиянием совершенно иных условий, впечатлений, воздействий. И вот в течение нескольких дней все это летит вверх тормашками. То, что для здешних людей было мелочью, обычным явлением, для Юзика было чрезвычайным, сложным вопросом.
Больше всего мешало то, о чем говорил вчера Ким, это — сравнение с тем миром, в котором он до сих пор жил. Хотя и умный совет дал Ким, но выполнить ее было не так уж просто.
— Неужели во всей стране так живут? Неужели нигде нет ни одной деревни? — спросил он еще.
— А как тебе кажется? — улыбнулся дед. — Могут найтись дураки, которые добровольно согласились бы жить рядом на своих мизерных хозяйствах, вместо того, чтобы жить так, как мы?
— А может не все так живут? — сомневался Юзик. — У вас же есть какая-то большая птичья фабрика?
— А у других есть свиная или коровья фабрика, у третьих картофельная фабрика, хлебная, льняная, яблочная и т. д.
Каждому хозяйству даются все возможности обустроится как следует. А наши индустриальные фабрики дают нам для этого все, что только нужно. Не использовать эти возможности может только ленивый. А разве может быть, чтобы в коллективном хозяйстве собралось, скажем, пятьсот человек и все лентяи? Ну, пойдем, покажу тебе нашу фабрику.
Вышли из здания, прошли двор-сад и оказались словно в каком-то другом городе. Огромные здания, бетонные, железные, с трубами, вышками, надстройками поднимались по сторонам площадей и улиц, вымощенных цементом равных, как стол. По внешнему виду никак нельзя было догадаться, что это за здания. Вот то высокое здание— возможно фабрика почему-то без окон. Это низкое, но занимает такую площадь, что на ней поместилась — бы большая деревня. Там окна занимают всю стену, а там они прилажены почему высоко- высоко, а в некоторых так и вовсе без никакого порядка: со стороны криво, наискосок.
— Пойдем посмотрим на наших наседок, — сказал дед и направился в одно из широких низких зданий. Вошли в него, а в нем словно улицы, а по сторонам этих улиц тянутся новые здания, железные, длинные-длинные, узкие и без окон. Они немного напоминали склады на железнодорожных станциях.
Никаких наседок пока что не было слышно.
Около каждого из этих складов ходил человек, глядя на градусники и другие устройства, которые были на стенах, кое-где к чему-то прикасался. Дед подошел к одному из них, о чем-то переговорил, и они направились к передней стенке одного из этих длинных зданий. Теперь только увидел Юзик, что здесь были двери, но так плотно подогнанные, что сам бы он никогда не заметил.
Отворилась дверь, и они вошли в какой — то темный, теплый закуток. Вторые дверь открыли — и вошли тоже в темное помещение, но такое теплое что Юзик готов был подумать, что это — баня.
Зажгли свет — и Юзик увидел коридор, который тянулся, казалось, на несколько километров, а по сторонам его в ящиках ровными рядами лежали яйца. Но и здесь никаких наседок не было видно.
Но тем временем дед начал объяснять:
— Вот это и есть наша наседка — инкубатор. Он дает такое же тепло, как тело курицы, это значит сорок градусов. Из — за того, что курица греет яйцо сверху, здесь тоже яйца снизу немного охлаждаются. Кроме того, курица, как ты и сам, наверное, знаешь, время от времени поворачивает яйца. Поэтому и здесь они переворачиваются два раза в день.
— Как можно столько яиц перевернуть — прервал Юзик.
— Конечно не руками. Даже заходить внутрь не надо. Там снаружи нужно только кнопку нажать, и каждый ряд перевернется. Видишь, они в желобках. Кроме того, каждые шесть дней нужно проветривать всё помещение. И через три недели вылупляться цыплята, как положено. Здесь пятьсот тысяч яиц.
— Неужели из всех них вылупляться цыплята?!
— Пожалуй из всех, потому что есть способ заранее узнать, с каких яиц проклюнутся, а с каких нет.
— Ну, и додумались! — с восторгом произнес Юзик.
— Э — э, браток! Это старая штука! — вмешался человек, который ухаживал за этим инкубатором. Китайцы и египтяне уже две-три тысячи лет назад знали об этом. Только, вместо электричества, они употребляли печки, даже навоз.
Вышли. Миновали еще три таких инкубатора.
— В каждом из них столько же яиц. Только одни положены раньше, другие позже. Вот в этот уже стоит заглянуть: здесь как раз вылупляются цыплята.
Тут уже работало около двадцати женщин, в белых халатах, словно сиделки в больнице. Они выбирали «готовых» цыплят. Во всем помещении слышалось тихое музыкальное цвиканье, словно кто дергали тысячи струн. Одни чуть пробивались, другие освободились наполовину, а некоторые герои даже бегали. Женщины ловили этих героев, ухаживали за другими, помогали им освободиться, собирали скорлупу. Все это они клали в коробки, которые медленно двигались рядом на платформах.
Эти платформы обходили кругом и терялись; в конце коридора-инкубатора.
Дед повел Юзика в тот конец, и конвейер привел их в другое помещение, где другие женщины брали коробки с цыплятами и «сыпали» их в загородки вдоль стен, аж в три этажа. Скорлупа же от яиц шла дальше.
— Около двадцати тысяч килограммов этой скорлупы собирается у нас за год, — заметил дед, — и ни одной скорлупки не пропадает: ее моют, мелят в муку и добавляют в корм тем же курам.
Но Юзик даже не услышал этого замечания. Он с восхищением следил за этим морем желтоватеньких комочков, которые забавно шевелились, щебетали, теснились друг к другу. По краям этих полатей были приспособлены желобки-кормушки, а у стены низенькие навесы, обшитые снизу мягкой фланелевой материей. Цыплята теснились под эту крышу и чувствовали себя словно под крыльями матери.
