— А ты знал, что так самовольно, нельзя поступать?

— Не думал об этом, сконфуженно ответил Юзик. — Очень мне хотелось к деду, посмотреть, как здесь живут.

— А поручений каких-либо тебе никто не давал? — сказал дядька и взглянул на Юзика так, словно насквозь все видеть.

— Каких поручений? — не понял Юзик.

— Ну, с кем ты виделся перед отлетом, кому сказал об этом, может кто просил тебя о чём-нибудь узнать, кому-то что-то передать.

— Нет! — честно ответил Юзик. — Никто об этом не знает, даже родители. Да и сам я не знал до последней минуты. Мне эта мысль пришла только в то время, когда мы следили за самолетом. Куда я делся, — знает только один Максимка.

— Ну, так придется тебя отправить домой.

Юзик заплакал.

— Паночку! Пустите меня к деду! Я не хочу обратно ехать! Я хотел бы, чтобы папка с мамкой сюда приехали.

— Ну, братец! — засмеялся мужчина. — Если каждый сам начнет так судить, то никакого порядка не будет. За произвол наказывать надо, а не потакать.

— Паночку! Я-ж ничего… Пустите меня к деду! Сквозь слезы бормотал Юзик, потом вскочил со стула, схватил руку мужчины и поцеловал ее.

Странная вещь: тот вскочил, словно его укусила змея.

— Что ты?! С ума сошел, что ли? — крикнул он.

Юзик испугался. Наверное, это такой большой пан, что такой мальчик, как Юзик, не имеет права целовать ему руки.

Наверное, только взрослые могут. А он Юзик, оскорбил его, думал, что такой же пан, как Загорский или эконом.

— Извините, сударь! — бормотал Юзик. — Я не знал… Больше не буду… Пустите меня к деду.

Мужчина успокоился и засмеялся.

— Слушай, парень! Пока ты здесь, забудь слово «господин» и на ваши рабские привычки. У нас нет ни рабов, ни господ.

Хотя и не до того было нашему парню, но он не мог не обратить внимания на слова «у нас нет господ»: То же самое он и дома слышал, но на деле увидел, что господ здесь больше, чем в Польше. По крайней мере до сих пор ни одного простого человека не видел, кроме солдата.

— Имеешь какие-либо документы, бумаги?

— Имею только письмо Мотэля.

— Покажи.

Дядька внимательно прочитал письмо и задумался. Потом опять расспросил подробно обо всей жизни Юзика и сказал:

— Мы посоветуемся, что с тобой делать, а пока погости у нас немного.

Снова повели мальчика по лестницам и коридорам, вывели двор, привели в другое здание. Юзик увидел помещение с котлами, машинами. Но все эти устройства обрабатывали продукты: картофель, морковь, мясо и др.

— Товарищ Шторм! — обратился провожатый к одному из работников, видимо, заведующему фабрикой. — Может возьмете себе на неделю две помощника?

— Давайте, понадобятся, — ответил тот — как раз товарищ Зорин пошел в отпуск.

Дальше уже Шторм повел Юзика по коридорам и привел в маленькую, чистую и светлую комнатку с кроватью.

— Вот твое помещение. Но сначала нужно придать тебе культурный вид, — улыбаясь, сказал дядька.

И началась «чистка». Юзика остригли, привели в комнату, где были ванны, краны с теплой и холодной водой, души. Пол, стены, ванны белые чистые, изразцовые. Дали чистое белье, короткие брюки и блузку-хаки, длинные чулки и ботинки.

Когда взглянул Юзик в зеркало, даже застеснялся: барин, да и только! Не хуже Зыгмуся Загорского.

— Поживешь у нас немного, будешь помогать по работе, — сказал дядя Шторм, — но выходить на улицу не должен.

— Почему? — удивился Юзик.

— Ты арестован, — засмеялся дядя.

Мальчик выпучил глаза.

— Не пугайся, — успокоил дядька. — Это временно. — Кто тебя знает, откуда ты и почему приехал? Может тебя кто подослал? Может, ты какой вредитель?

— Да я же ничего такого… — со слезами начал парень.

— Видно, тебе поверили, когда так приняли. Но в таком деле веры мало. Нужно убедиться, как следует. Наверное, расспросят о тебе там на месте. И если все, что ты говорил, правда, то и выпустят. Недели две пройдет, не более.

Юзик понял и успокоился.

С какой охотой взялся он за работу! Какая интересна она была! Сначала он только подносил и подавал продукты старшим и следил, как те пускают их в обработку. Вот высыпали несколько мешков картофеля в большой бак. Закружились в нем какие-то толкачи, полилась вода; через минуту грязная вода вытекла вниз, а в стороне остался чистый картофель. Открыли с боку окошко — и картофель оказалась в какой-то машине, где вращаются ножи. Еще несколько минут — и оттуда посыпалась белый порезанный картофель. Через каких-нибудь десять минут насыпалась такая куча, которую не сделала бы и сотня женщин.

— Каким же образом машина приспосабливается к величине каждой картофелины? — удивлялся Юзик.

— Так картофель уже одинаковый, — ответили ему. — Когда его копают, то сразу же на месте сортируют, пропускают словно через решета и выпускают по номерам, соответственно, величине.

— Но очень уж толстую кожицу срезает машина, — заметил Юзик, — портит много.

— А у вас не кормят картошкой животных? — спросил работник.

— Кормят.

— Ну так вот этими очистками и корми. У нас ни одной крошки не пропадает зря.

Тоже было и с морковкой, и с свеклой, и со всеми другими продуктами. Там из машины идут равные лоскуты мяса, там идет мясо, порезанное на котлеты, там стоят мешки с сухими чистыми костями: их отправляют на фабрики, где мелят на муку для удобрения или делают клей.

Там сами толкачи бьют тесто на блины, а пекутся эти блины на плитах, где ни огня, ни дыма не видно. Казаны, в которых готовится еда, похожий на паровозы, с различными устройствами, блестящими ручками, циферблатами, и стоят эти котлы не на огне, а просто на земле, и никакой пар из них не идет. Только, когда открывать их, чтобы кое — что добавить, — тогда только вырывается пар, тогда только можно узнать, что в них что-то готовится. Но открывают их редко, так как ухаживать не надо; пригореть не могут, потому что их касается не огонь, а горячий пар; следить не надо, так как точно известно, через сколько времени блюдо приготовится; не надо и помешивать, так как это тоже само делается.

А как интересно моются тарелки! Поставишь их в сетку, а они сами идут в воду, умываются, проходят через какие-то трубы, сушатся — и выходят совершенно чистыми.

Человек в белом халате и капюшоне тихо и спокойно ходит среди этих машин, взглянет туда, взглянет сюда. Ни гомона, ни суеты, только глухой шорох машин и шипение блюд. Помещение чистое, светлое; и воздух чистый, только легкие, вкусные запахи дразнят нос.

Через некоторое время и Юзику поручили работу на машине — резать хлеб. Он вставлял в машину буханки хлеба, а оттуда шли ровные тонкие куски.

Свободного времени у Юзика было больше, чем ему было нужно. Но это свободное время было для него мучительно. Болтаться и ничего не делать— неприятно для каждого человека. Поэтому Юзик постоянно крутился на кухне, помогая и первой и второй смене работников.

Зато он хорошо ознакомился с работой на кухне, с машинами и устройствами. Знал показания манометра в котлах, сколько времени готовится каждое блюдо, как остановить и пустить машину, как идет процесс приготовления. Все чаще и чаще ему поручали более самостоятельную и ответственную работу.

Эта неожиданная учеба значительно сократило ему время «ареста». Но об окружающей жизни, вне стен помещения, он мало чего узнал. Для работников жизнь эта была такой обычной, простой, что и объяснять, казалось, нечего было. Им казалось, что каждый это знает. Характерно еще было то, что работники эти, кажется мало интересовались личностью мальчика; вообще не удивлялись, как он здесь оказался, и не очень расспрашивали. Казалось, будто все это для них является обычным делом, что они уже привыкли к подобным вещам.

Через несколько дней дядя Шторм даже запретил ему много работать.

— Нельзя у нас так работать. Узнают — попадет нам.

— Я же ничего плохого не делаю, — оправдывался Юзик.

— У нас пятичасовой рабочий день, а для детей — трехчасовой.