— Да. Но это было бы невежливо, — сладко улыбается он мне.

— Насколько близко ты подошел к этому? — спрашиваю я, ни на минуту не поверив.

— Я заполнил документы, но потом поговорил с тобой на регистрации и не смог пойти дальше, — отвечает он, взяв меня за руку и целуя ее.

Внезапно мне в голову пришла одна мысль.

— О Господи, дядя Джим! Что я должна рассказать ему? Он звонил? Он знает, что я была больна? Что произошло с людьми в Seven-Eleven? Вы обращались в полицию? Где Рассел? Он тоже пропустил финал? Ты не позволил ему вернуться домой, не так ли? Он не может вернуться домой, Фредди… Альфред все еще поблизости! Мне нужно одеться. Я должна позвонить дяде, — быстро говорю я, в то время как в моей голове крутится куча вопросов.

— Брауни и я заботимся о душах; сейчас они в безопасности. Ты не должна волноваться за них, конфетка, — просто говорит Булочка, смотря на меня.

Я не знаю, что-то в этом действительно не правильно, но я это чувствую.

— Ты мне чего-то не договариваешь, — говорю я, начиная чувствовать себя параноиком, я смотрю на их лица, оторые внезапно становятся мрачными. — Где Рассел? — спрашиваю я их.

— Думаю, он внизу в библиотеке, конфетка, — мягко говорит Булочка. — Мы хотели первыми поговорить с тобой, прежде чем ты будешь говорить с Расселом.

По моей коже ползет тревожный холодок, образуя на руках мурашки. Скатываюсь к краю кровати, опуская ноги на пол. Чувствую себя такой слабой, думаю я. У меня больше не стоит капельница. Когда я была ранена, Рид уговорил кардиолога и еще нескольких специалистов из своего персонала приехать и позаботиться обо мне. Затем он стер у них все воспоминания о прибывании здесь. Сейчас они ушли, потому что я чувствую себя лучше.

Снова взглянув на выражение лица Булочки, ее лицо изменилось от вынужденной бодрости до чопорной статической мины.

— Как мне говорили, душа твоего дяди Джима, самая чистая, самая нежная и добрая, какую Жнец перехода еще никогда не имел чести встретить… — начинает она с элегантной скромностью.

— Нет? Булочка, не рассказывай мне, — в горле встает ком, а сердце сжимается. — Я не хочу знать. Пожалуйста, не говори мне, — шепчу я, встаю и пытаюсь сделать шаг к двери ванной. Я должна уйти от них. Я не могу слышать то, для чего они здесь, и что хотят рассказать мне.

Мои ноги овивает легкий ветерок, а затем Рид поднимает меня на руки.

— Эви, ты должна простить меня. Я был так сосредоточен на тебе — на сохранении твоей жизни, что ничего другое для меня не было важным.

Меня ослепили слезы.

— Не говори мне, Рид, — с трудом говорю я, приложив палец к его губам, чтобы он замолчал.

— Эви, — с ноткой вины говорит Булочка, — мы думали, что Альфред будет убегать от нас и прятаться в самой глубокой яме, которую только сможет найти. Мы не подозревали — мы пошли туда, в дом твоего дяди, но было слишком поздно. Должно быть Альфред пошел прямиком туда, так что мы, наверное, не смогли бы остановить его, даже если бы знали… — Булочка замолкает.

— Нет, Булочка! — сердито кричу на нее я, борясь с Ридом, чтобы он поставил меня на ноги.

Он это делает, но только потому, что вероятно думает, что я убьюсь, а не потому, что это произвело на него какой-то эффект.

Про хромав в ванную, я закрываю дверь. Осматриваюсь вокруг ища куда спрятаться, я выбираю душевую, вяло подхожу к ней. Включаю душ и захожу внутрь все еще одетая в белую рубашку Рида. Позволяю воде смыть слезы, которые, чувствую, никогда не закончатся. Я прислоняюсь к стенке душевой, но больше не могу удержаться на ногах, так что сползаю на пол.

Мой бедный дядя Джим, что он с тобой сделал?

Мой разум плачет в такой интенсивной и подавляющей тоске, что кажется боль, которую я сейчас переживаю, не идет ни в какое сравнение ни с чем.

Альфред обещал причинить мне такую боль, что я буду просить его забрать мою душу. Он поставил на это обещание. Я бы отдала свою душу, чтобы спасти дядю Джима, но он не дал мне возможности.

Дверь в душевую открывается. Прежде чем забрать меня с мокрого пола, Рид выключает воду. Он укачивает меня в своих объятиях.

— Он мертв? — мучительным шепотом спрашиваю я.

— Да, — отвечает Рид, не посвящая меня в детали.

Пройдя к туалетному столику, он усадил меня на него. И завернул в толстый, теплый халат.

— Его уже похоронили? — тихо спрашиваю я, потому что это должно было произойти еще неделю назад.

Я безвольно прогибаюсь на встречу Риду.

— Там был один. Жнецы договорились. Ты была слишком больна, чтобы идти. Все равно быть тебе там, было бы плохой идеей, из-за Альфреда. Когда будет безопасно, можем пойти на кладбище, — спокойно говорит он, убирая с моего лица мокрые волосы.

— Полиция ведет расследование? — отупело спрашиваю его я.

Странно, что мой мозг все еще работает, хотя внутри я чувствую себя мертвой. Прежде чем поднять меня со столешницы, он заканчивает завязывать пояс на халате. Он ведет меня обратно в спальню к моей кровати. Все ушли вниз, так что мы остались одни.

— Да. Они приходили сюда поговорить с тобой, но поверили, что ты попала в автомобильную аварию. Зи и я уничтожили твою машину. Я куплю тебе еще одну. Нам нужно было, чтобы она выглядела так, как будто ты пострадала, — говорит он.

— Полиция расследует убийство твоего дяди, они считают, что он вероятно был убит одним из разгневанных супругов, чье дело расследовал.

— Почему они так думают? — спокойно спрашиваю его я.

— Они так думают, потому что в этом преступлении есть элементы насилия, — неохотно говорит он, хмурясь от беспокойства.

— Как он умер? — сдерживаю дыхание в ожидании ответа Рида.

Сначала Рид ничего не отвечает, пока я не поворачиваюсь и не смотрю ему в глаза.

— Плохо, — отвечает Рид, больше ничего не сказав.

Я киваю, подтверждая, что поняла, что он сказал. Он говорит, что я не захочу знать, и я верю ему. Он подталкивает меня, чтобы я легла в постель, укрывая меня одеялом.

— Я должна была дать ему то, что он хотел. Я не противостояла… почему я противостояла? — жалко шепчу я.

— Нет Эви, не говори так. Я позабочусь о нем. Пока Альфред не понимает что такое боль… пока нет, но он поймет, я обещаю тебе, — говорит Рид. — Я определю для него слово страдание.

Слова Рида предназначались для моего успокоения, но в этот момент месть за моего дядю, вряд ли имеет для меня значения Дядя Джим мертв и уже ничего не изменит этот факт, даже причинение боли Альфреду. Закрываю глаза. Я ничего не хочу больше, чем заснуть и больше никогда не просыпаться. По моим щекам снова потекли слезы, но я слишком устала, чтобы вытирать их.

Я просыпаюсь и обнаруживаю, что кто-то держит меня за руку, и вижу, как на меня с сожалением смотрит Рассел, он подъехал на стуле к моей кровати.

— Эй Рыжик, вот он я, — говорит он с теплотой во взгляде, наклоняется к моей руке и целует ее.

— Рассел, ты… в порядке? — нетвердо спрашиваю я, пытаясь сесть в кровати.

Я все еще чувствую слабость, но не хочу чтобы он видел это. Но он все равно замечает и осторожно помогает мне сесть. Наблюдаю за ним, чтобы посмотреть, есть ли у него какие-то травмы, но он выглядит абсолютно здоровым.

— Прости, Рыжик, — прямо говорит Рассел, глядя на мою маленькую руку в его огромной. — Я пытался заставить тебя уйти. В течении нескольких дней мне снились кошмары о Seven-Eleven. Я знал, что случится что-то плохое, и не хотел, чтобы ты была в это вовлечена, поэтому я пытался заставить тебя уйти. Но ты упряма, и я должен был понять, что ты не сдашься, — говорит он, снова глядя мне в глаза и морщась. — Я не понимал, что происходит.

— У тебя были сны, в которых была я? — обалдело спрашиваю его я.

— Я бы так не сказал, я никогда не был поражен светом, или ожерельем в моих кошмарах, — прямо говорит он, и я понимаю, что Рид или кто-то еще, посвятил Рассела в некоторые детали, которые он до сих пор не знал.

— Ты не должна была идти с Фредди. А должна была пойти за помощью… и найти Зефира, — ругает он меня, качая головой.