— Усыпи меня! — прошипела Дина. — Я не хочу все это видеть!
И тут я заметила надрыв. Не ложь — ей действительно тяжело было находиться в Великом Магистрате, но не потому, что крепость с обитателями стала ей противна. Наоборот. Странно и невероятно, но ей здесь нравилось! Динино отторжение гвардейцев было ответным — ей казалось, будто они с Магистрами ее не принимают, презирают, и не смогут принять никогда.
— Они просто не знают, как обращаться с девочками, — растерянно пробормотала я. — И боятся сделать что-нибудь не то.
Дина смолчала. Однако мой довод ей понравился, и она заметно успокоилась.
Позже я нашла Димку в учебной лаборатории и попросила написать родителям письмо.
— Только не в две строчки. Подушевнее, пожалуйста. Они это письмо много раз перечитывать будут.
Сперва он скривился, но потом, видимо, представив маму и папу, читающих его прощание, вдруг опустил глаза и кивнул.
— Я еще передам с Динкой одежду, в которой ушел из дома, чтобы они ей поверили. Ты как думаешь?
Я думала, что Лавровым придется пережить жестокую ломку представлений об окружающей действительности, выбирая, во что верить: в смерть сына или в его похищение инопланетянами… Димка отправился сочинять письмо, не возвращаясь в лабораторию, а я почувствовала необходимость перегрузиться на тренажерах.
Перед «долгим отдыхом» он постучал в дверь моей комнаты. Не один. Позади него на пороге остановились трое Ветров, которых он мимоходом представил как Михаила, Кима и Джона, и которые просто хотели рассмотреть меня поближе. Так и смотрели, спокойно улыбаясь, пока Димка раскрывал продолговатый черный чехол и доставал из него кусок жесткой ткани размером со стандартный бумажный лист.
— Посмотри, так нормально? — смущенно спросил он, показывая письмо.
Я подумала, что материал явно неземного происхождения, использованный вместо бумаги, послужит еще одним аргументом за веру в похищение, и пробежала глазами текст.
Получилось достойно. Определенный литературный талант я заметила у него еще в лагере, но опасалась, что в новых жизненных условиях он исчез, задавленный другими интересами. Ничего подобного. Письмо было образным, нежным и в меру сухим — ровно настолько, чтобы убедить в твердости своего решения. В нем были обращения и к обоим сразу, и отдельно к отцу и матери, с напоминанием их прошлых воспитательных бесед, дипломатично вывернутых Димкой к собственной пользе, с подробностями, которых не мог знать посторонний, свидетельствовавшими об оригинальности подхода Лавровых-старших к воспитанию своих детей и их взаимном уважении. Например, Димка цитировал отца: «Ты говорил, что у человека в конечном итоге есть только он один, да его совесть, которая иногда бывает плохой компанией. Так вот, для меня будет лучше остаться здесь, и моя совесть мне не в этом не мешает». И маму: «Ты как-то сказала, что для счастья на самом деле нужно очень мало, что оно ни от чего не зависит, что твое счастье ќ- любить нас с Диной, и оно не зависит от того, какие мы. Мама, я есть, я жив. Ты можешь меня любить и быть счастливой». Он не прощался. Он обещал, что когда-нибудь найдет возможность навестить свою семью.
— Хорошо, — одобрила я.
— Не выцветает, не горит, не изнашивается, — на облегченном выдохе сообщил он про материал, выбранный для письма.
При Ветрах Дима говорил на местном языке, допуская небольшие ошибки. Ветры не обращали на них внимания.
— Засекреченной информации не содержит, — добавил Ким.
Нормально. Димка не постеснялся показать очень личное послание своим новым друзьям. Похоже, его здесь держит не только обилие военной техники и ощущение интеграции в компьютерную игру. На Земле он был более замкнутым.
— Скажи, — вдруг спросил он, — летом ты ведь еще не знала, кто ты такая?
По пристальным взглядам Ветров я поняла, что они в курсе истории нашего с Димкой знакомства, и он хочет удовлетворить не только свой интерес.
Я пригласила их пройти в комнату, а сама, по вновь проснувшейся привычке, уселась на подоконник. Они вошли и остались стоять, ожидая ответа.
Я вкратце рассказала о том, что недавно вспомнила и узнала, и о семье, в которой росла. Ветры слушали с жадностью, а когда я закончила, стали наперебой задавать вопросы о моих родителях, братьях, знакомых, подругах, школе и прочем. Димка смотрел на них с удивлением, видимо, только сейчас поняв, какое впечатление в действительности произвело его появление в Великом Магистрате, и испытывая гордость за это. Я отвечала, не совсем понимая, что именно Ветрам нравится слышать, и даже слегка устала, когда Джон оборвал задававшего очередной вопрос Михаила:
— Время. Режим отдыха.
Михаил не стал договаривать. Они разом попрощались со мной и ушли.
Сидя на подоконнике и глядя в опустевшую комнату, я пыталась прийти в себя и сообразить, не сказала ли чего-нибудь лишнего. А ведь могла… С ними было приятно и легко разговаривать. Какая-то особая психотехника? Чему их здесь научили? Нет, про Остров и все, с ним связанное, я не говорила. Упомянула только парусники — в ответе про любимые занятия моих земных братьев. Ветров интересовало то, что нормально для землян их возраста, таких, какими они сами могли бы стать. Ну, вполне нормальный интерес…
Чтобы не почувствовать снова вчерашнюю дрожь, я вышла из комнаты. Заниматься на тренажерах не хотелось, и я спустилась по лестнице до первого этажа. Было тихо и темно. Передо мной распахнулась дверь, ведущая на площадь.
Уличное естественное освещение резко контрастировало с искусственной темнотой коридора. Это было ненормально, и по моей спине быстро пробежала маленькая толпа мурашек.
Режим отдыха, очевидно, распространялся на всех — площадь была пуста, окна мрачны. Я вышла не середину только убедиться, что делать тут совершенно нечего. На небе и то происходило больше событий: над траекторией пути бледного солнца одна за другой появлялись, мигая, звезды, и за пять минут моего наблюдения пронеслись две кометы.
Краем глаза я заметила на площади признак жизни: человеческая фигура спустилась с дворцового крыльца и бодрым шагом направилась ко мне. Неужели никто не должен находиться на улице в период отдыха? Если слуга станет выговаривать за нарушение режима, скажу, что о таких нюансах не знала…
Это оказался не слуга. Держась гордо, почти высокомерно, и даже озноб скрывая преисполненным великосветской небрежности жестом, чуть придерживая края теплого плаща, ко мне шел один из Магистров. Нет, я не запомнила его при первой встрече сутки назад, тогда все Магистры слились в одно черное грозовое облако, и я уверенно сказала бы только, что этот не сидел позади ВСЧСНН Каранана. Просто так подать себя мог только хозяин.
За пару шагов он спохватился и сменил строгое лицо на дружески-озабоченное.
— Приветствую, — сказал он. — Дастрамонтониям Первый, к вашей пользе.
Я ответила, что рада знакомству, но ни в чем в настоящий момент не нуждаюсь. Он выслушал эту фразу внимательно, оценивая мои лингвистические способности и воспитание. Снисходительно улыбнулся.
— Рискую предположить, что вам неудобно в предоставленных Великим Командором Ветра апартаментах. На самом деле в казарме помещения для гостей отсутствуют. Имею удовольствие пригласить вас во дворец, в более удобные комнаты.
Ага, щас. В удобную банку с тарантулами…
— Спасибо, я неприхотлива и совсем не нуждаюсь в комфорте.
Магистр слегка растерялся.
— Ах, конечно, конечно… Не подумайте, что мы сомневаемся в ваших способностях к существованию в любых условиях, но таким образом мы выразили бы свое уважение к особе вашего положения.
Заткнув вопли воспитания, я без улыбки осведомилась, что за особенное положение Великий Магистр имеет в виду.
— Исключительность происхождения, — после короткой паузы ответил Дастрамонтониям Первый, — и связанные с этим возможности. «Дети звезд» — не просто удивительная раса сверхгуманоидов. Ваше существование ставит под сомнение все законы антропологии и философии бытия!
