Нет, ничего страшного здесь нет. Только коридор был страшный, а комната уютная, такая, что хочется остаться здесь навсегда. Смеяться больше не хотелось, и я свернулась на диване калачиком. Чужой неожиданно поднес к моему лицу ладонь, и в следующий миг я на самом деле заснула.
Хотя сон дал мне прекрасную возможность забыться, отключившись от жуткой действительности, но он не разгрузил мозг окончательно, и, просыпаясь, я обнаружила себя там, где и ожидала — на мягком диване в персиково-сиреневой комнате.
Я решила не вставать. Устраиваясь поудобнее, я подложила под голову ладонь, и в тот же миг что-то легонько царапнуло щеку. Я посмотрела на запястье. Там, где обычно нащупывают пульс, был прикреплен к коже кусочек прозрачного материала, похожего на пластик. Что за гадость? Что со мной сделали, пока я спала?! Что еще со мной будут делать? Чтобы не впасть снова в бестолковую панику, я заставила себя разозлиться. Фиг вам, зелененькие вы или фиолетовые! Я поддела ногтем поцарапавший меня краешек «заплатки», и потянула вверх, чтобы оторвать. Ох! Он стал отрываться вместе с верхним слоем кожи, и из-под него сразу выступила капля крови. Плевать! Я сцепила зубы и потянула сильнее.
Мою руку пронзила боль, и она дернулась, как от удара электрического тока, а из стены тут же вышел вчерашний чужой.
— Не надо, — быстро сказал он и взял меня за травмированное запястье. — Это не мешает.
Ага, значит, языком мы владеем! Может, он даже русский?
Его лицо теперь было совсем близко, и я могла бы различить какие-нибудь расовые особенности, но… Меня сразу поразила труднообъяснимая, но несомненная ненормальность этого лица. Он не русский. И не китаец. Он инопланетянин. Похожий на нас, землян, как лиса похожа на собаку. То есть очень похожий, но не такой.
Он смотрел на меня, но, я видела, не разглядывая мою внешность, а оценивая мое отношение к происходящему.
— Меня зовут Кристо, — сказал он.
— Ну и что? — с издевкой ответила я.
Он помолчал, продолжая держать мою руку в своей, вполне человеческой, пятерне. Потом сообщил тихо, покровительственным тоном:
— Я сейчас плохо понимаю твой язык и мало могу с тобой говорить. Надо ждать. Здесь, — он обвел второй рукой вокруг нас, — есть все, что тебе нужно. Сейчас будет еда.
Да, фразы он составлял с видимым трудом, так у нас не могло получиться полноценного разговора. Но общий смысл меня взбесил. Будто я мышь какая-то, пообещай мне еду, и делай со мной, что хочешь!
— Верни меня домой! — крикнула я.
— Не сейчас, — ответил он.
Это меня остудило. «Не сейчас» можно понимать как «потом обязательно». Наверное, он заметил, что мне стало легче, отпустил мою руку и ушел.
Вновь оставшись в одиночестве, я встала с дивана и огляделась.
В комнате, по размерам такой же, как моя дома, было еще кресло, стол (без излишеств: только четыре ножки и прозрачная столешница), и табурет (комплектный к столу). В кресле валялась какая-то цветная куча, на которую сначала я не обратила никакого внимания, но потом, поняв, что это вещи, случайно прихваченные мной из дома, бросилась к креслу, зарылась в них с головой и от души разрыдалась. Тут была и папина домашняя футболка, и мамина летняя юбка, и один бабушкин тапок, и даже Димкин спортивный костюм. Все это пахло моей семьей, и подействовало на меня двояко: я и чувствовала их всех рядом, и понимала, что, даже если бы мы все очень-очень захотели, вместе нам уже не оказаться.
Как же там родители?! Потерять второго ребенка за четыре месяца… Не сойдут ли они с ума к тому времени, как я вернусь? Хотя, может быть, наоборот, так им будет легче, ведь их отношение ко мне в последнее время сильно изменилось…
Я всхлипнула в последний раз и поднялась на ноги. Так, ладно. Еда будет… А наоборот, простите, как? Я подошла к стене и провела по ней рукой. Ничего. Я пошла вдоль стены, ощупывая ее, и уже через несколько шагов она расступилась у меня под пальцами, предоставив к моим услугам освещенную каморку с оборудованием, которое могло бы сойти за санитарно-гигиеническое.
Интересно, а другие земляне здесь есть?
Интересно, как бы на моем месте вела себя Ася? Что-то я слишком часто задаюсь этим вопросом. На самом деле, его нужно ставить по-другому: как повела бы себя я на своем месте, если бы у меня были Асины возможности?
Я вернулась в комнату. Из стены появилась еда. В белой запечатанной коробке она въехала на непилотируемом маленьком столике и остановилась посередине комнаты.
Ну и как быть? За мной, конечно, наблюдают, и чем-то я сама себе очень напоминаю зверя в клетке зоопарка. Нового зверя, реакции которого неизвестны и только изучаются. Реакция на еду, например, положительная, еде оно радуется, при виде еды признаки тревожности быстро исчезают, и оно демонстрирует расположение к общению. В дальнейшем оно приучается к подаче еды в определенное время и осознает свою зависимость от руки, еду подающей, вследствие чего стремится с этой рукой не ссориться, чтобы всегда иметь еду в установленное время. Всё, проблема контакта решена. Оно еще и собачий вальс научится подвывать через недельку, и лапу подавать.
Да пошли вы в жопу со своей едой! Я могу есть только под «Дом-2», ясно? Так у меня аппетита нет, и через недельку я окочурюсь! И без Интернета мне плохо, я слабею и теряю интерес к жизни!
Я плюхнулась на диван, сложила ноги на спинку и закрыла глаза. Буду так лежать, пока спина не отнимется. Кто кого еще выдрессирует, неизвестно.
Ася… Она, наверное, пробила бы дыру в чертовой стене и заставила бы тут всех выучить русский язык в два счета. Очаровала бы капитана этой тарелки, и доставил бы он ее обратно к родителям с извинениями и оправданиями. Или нет. Она не такая. Она обязательно воспользовалась бы случаем облететь все существующие во Вселенной планеты, не важно, населенные они или безжизненные.
Есть же такие люди, после встречи с которыми мозги переворачиваются. «Дом-2», кстати, я уже полгода не смотрела — после тех страстей, которые для меня открыла Ася, все там кажется просто мелким. А ведь сначала она мне даже не понравилась.
Мы познакомились в летнем лагере, путевками в который нас с Димкой наградили на конкурсе близнецов за наш вокально-переодевальный номер. Она тоже пожаловала в лагерь с братом-близнецом, да не одним, а двумя, что в первое время общественность шокировало. Впрочем, мы с Димкой были близнецами гораздо круче! Мы были очень похожи, поэтому и переодевались друг в друга с успехом, и дуэт у нас был просто супер! Аська же на своих близнецов не похожа ни капельки, а петь вообще никто из них не умеет. А что ее братья — идентичные близнецы, что ж тут особенного? Таких много.
Правда, вся эта троица, наши ровесники, выглядели старше нас, словно в свои неполные четырнадцать они были уже совершенно самостоятельными, и в этот супер-пупер лагерь попали против своей воли, играя роль детей. При этом, было в них еще что-то, не позволявшее принимать их за взрослых, что-то непривычное. Они не пытались себя поставить, что ли. То есть, не выделывались. Не знаю, как это объяснить, вроде как восприятие мира у них было совершенно детским: все, что существует в этот миг в этом мире — замечательно. Асины братья никогда не пытались ее высмеивать, как меня постоянно высмеивал мой брат. Они за все время ни разу не поссорились, и относились друг к другу со странной смесью уважения и снисходительности, будто признавали друг за другом какие-то неочевидные для всех остальных заслуги или проколы. С ними было спокойно, они точно не могли сделать ничего подлого или жестокого, и даже будто ничего плохого даже не думали.
То есть, бессмысленно жестокого. Стать жестокой Асе пришлось, и я ее за это не осуждала.
Нас с ней поселили в одной комнате, и там уже расположились две девочки, приехавшие в лагерь вместе, по путевкам, купленным родителями за полную стоимость. Так вот эти девочки в своем нежном возрасте оказались уже окончательно сформировавшимися стервами. Им не понравилось наше соседство, и они стали всеми, самыми грязными, способами нас выживать. Для начала они попытались извлечь из нашего существования выгоду: одалживали наши телефоны, просили что-то им принести. Честно говоря, я с тогдашними своими мозгами чуть не повелась на это — девчонки в моем представлении были крутыми и продуманными, видно, что из очень состоятельных семей, и многое могли себе позволить. В Асины же представления о крутизне и ценности они не вписывались, и она определила это для себя сразу. Дня три мы с ней были по разные стороны баррикады, я вместе с соседками ее бойкотировала. Но на четвертый день они окончательно обнаглели, и до меня дошло, кто я такая в их глазах — никто, и предназначение у меня в жизни самое примитивное — служить им. Когда они перешли границы дозволенного, я отказалась от их «дружбы» и демонстративно помирилась с Асей. Тогда они начали настоящую оголтелую бабскую войну: выбрасывали на пол наши вещи, заливали соком наши постели, закрывали изнутри двери комнаты, добавили мне во флакон с шампунем какую-то вонючую гадость… ну еще много чего, что может придумать больное воображение. Я пробовала жаловаться воспитательнице, но она сделала вид, что меня не слышит: лагерю нужны были хорошие отзывы платежеспособных клиентов. Я впала в отчаянье, ведь даже покинуть лагерь до окончания смены было нереально, мы находились в другой стране, и уехать оттуда я могла бы только с родителями, а такие расходы их бюджетом были не предусмотрены.
