Не успел Грассо вымолвить и слова, как Зерилли исчез.
Переплетенный в кожу фолиант, который насилу приволок отец Монтини, оказался высотой сантиметров восемьдесят, а шириной добрых полметра. Его высокопреосвященство Пико Феррара написал введение, где отметил, что в течение жизни расследовал три сотни отчетов о сверхъестественных событиях и полученные выводы решил свести в одну книгу. Почерк Феррары отличался изрядной витиеватостью, причем каждую страницу украшали иллюстрации, населенные демонами, вампирами, полуголыми женщинами с редкостными анатомическими особенностями и прочими кошмарными существами. Книга не имела сквозной нумерации, но где-то ближе к середине Грассо нашел несколько пассажей, касавшихся мистических стигмат. Феррара, одновременно считавший себя и священником, и историком, упомянул, что первым человеком с подозрением на стигматизм был святой Павел, который в своем Послании к Галатам написал буквально следующее (глава шестая, стих семнадцатый): «…ибо я ношу язвы Господа Иисуса на теле моем». На греческом языке, которым пользовался Павел, «язвы» передаются словом «стигмата». С другой стороны, неясно, выражался ли он метафорически или же имел в виду настоящие раны, полученные вследствие пыток и мучений. Судя по результатам исследований Феррары, на протяжении следующих двенадцати веков других сообщений о стигматах не появлялось. Но вот в 1222 году некий англичанин, житель Оксфорда, заявил, что страдает от пяти ран, аналогичных тем, которые получил Христос во время казни. Впрочем, монах по имени Томас Уайкс выяснил, что речь идет о примитивном обмане: человек сам нанес себе эти раны, желая привлечь внимание к собственной персоне. Мошенника приговорили к пожизненному заключению и посадили на хлеб и воду. Второе сообщение, датируемое 1234 годом, касалось французского аристократа Робера Карра, маркиза де Монферрар. Этот человек тоже якобы демонстрировал стигматы. Расследование, проведенное одним из священников, показало, что Карр по пятницам сам себя протыкал гвоздями, чтобы разделить с Христом его муки. К чести маркиза, он ни разу не заявил, что эти раны дарованы ему свыше.
Первый подтвержденный случай стигматизма, далее указывал Феррара, касается святого Франциска Ассизского. По смерти святого один хорошо его знавший монах, некий брат Элизас, срочно направил компетентным религиозным органам Франции рапорт о стигматах святого Франциска:
Благовестием новым спешу возрадовать. Испокон веку не было чуда столь великого, кроме как у Господа нашего Иисуса Христа, Сына Божия Единароднаго. Ибо, задолго еще до успения своего, брат наш и отец духовный уподобился видом своим Агнцу Распятому, неся в теле раны, числом ровно пять, кои воистину суть стигматы Христовы, аще убо на дланях и нозях своих имел язвы гвоздинныя, струпия открытыя и черныя, и ребра пронзенныя, кровоточащия…
Еще один францисканский монах (известно только его имя — Лео) также подписал этот аффидевит, подтверждая тем самым, что воочию наблюдал упомянутые раны.
После святого Франциска число подобных сообщений резко подскочило. В 1231 году монах брат Додо погиб в результате несчастного случая. Во время подготовки тела к погребению на нем были обнаружены стигматы. Однако, поскольку нельзя было достоверно определить, что раны не нанесены им самим, его статус остался под вопросом. В 1237 году благословенная Елена, доминиканская монахиня из Веспремского монастыря в Венгрии, стала первой официально признанной женщиной-стигматиком.
В течение нескольких часов Грассо изучал записи Феррары, однако так и не встретил упоминаний о крестообразной стигмате, появляющейся только на левой ладони, или о мистическом камне. С другой стороны, он обнаружил, что ближе к концу жизни Феррара превратился в порядочного циника. Большинство из расследованных чудес таковыми не являются, пришел Феррара к заключению. Практически все можно объяснить либо искусным обманом, либо с позиций науки. На последней странице он записал:
В отношении мистических стигмат я пришел к выводу, что многие верующие собственноручно наносят себе раны, тем самым выражая протест против излишеств и продажности церкви. Они пытаются придать новый, куда более важный смысл страданиям Христа и Его пренебрежению к мирским благам.
Грассо разочарованно захлопнул трактат и оттолкнул его к дальнему краю стола. В глазах щипало от долгого напряжения. Он снял очки и устало потер веки. А открыв глаза вновь, вдруг на обрезе фолианта заметил едва заметную щель. Поддев ее ногтем, он раскрыл книгу. Текст как текст, ничего особенного. Однако при более внимательном изучении Грассо понял, что из тома кто-то аккуратно удалил три страницы подряд.
В дверях появился отец Зерилли.
— Друг мой, — провозгласил он, — пора удалиться на трапезу!
Персональный, назначенный Ватиканом водитель Зерилли доставил их к ресторану «Агата и Ромео», которым владела пожилая супружеская чета. Как и днем раньше, префект сделал заказ за обоих, на этот раз выбрав сладковатое мясо нарезанной тончайшими ломтиками меч-рыбы в обрамлении каперсов и оливок.
— Сегодня я обнаружил нечто странное, — сказал Грассо, задумчиво поигрывая вилкой. — По-моему, кто-то вырезал несколько страниц из работы монсеньора Феррары.
— Да, к сожалению, такое встречается не столь редко, как хотелось бы, — кивнул Зерилли. — Страницы или похитили, или же они в свое время были уничтожены. Теперь уже мы не узнаем почему. Возможно, там имелся рисунок, который в чьих-то глазах мог стоить больших денег. Или, скажем, некий фанатичный священник вырвал листы, ибо счел их оскорбительными. Думаю, вы заметили, что Феррара любил рисовать на полях эскизы фантастических существ, по большей части полуобнаженных женщин.
Несмотря на внешнюю убедительность, объяснение Зерилли показалось преподобному Грассо несколько подозрительным.
— Вы же ведете учет тех, кто имел доступ к той или иной книге? — спросил он.
— Давайте смотреть реальности в глаза, — весомо произнес Зерилли. — Феррара написал свой трактат в конце тринадцатого века. Откуда мы знаем, что страницы не были вырваны, скажем, в четырнадцатом или пятнадцатом веке?
Тут Грассо сообразил, отчего комментарии Зерилли показались ему странными. Не далее как прошлым вечером префект упомянул, что незнаком с работой Феррары. А сейчас он в состоянии описать даже рисунки на полях. Впрочем, Грассо промолчал. Он совсем не спал при перелете и знал, что вчера находился в несколько взвинченном состоянии. Возможно, он просто недопонял своего друга.
— На завтра я подготовил для вас еще один il fondo, — тем временем продолжал Зерилли. — В нем содержатся документы о святой Екатерине Сиенской. Может быть, в них вы что-нибудь найдете.
Следующим утром отец Монтини уже поджидал Грассо в офисе.
— Наши материалы про святую Екатерину довольно многочисленны, — сообщил он.
— Примерно сколько томов? — спросил Грассо.
— Двадцать пять ящиков из одного только Сиенского собора. Поскольку вас интересуют конкретно стигматы, я захватил с собой документы лишь тысяча триста семьдесят пятого года, то есть того периода, когда они на ней впервые появились.
— Отец Монтини, у меня к вам просьба, — сказал Грассо. — Не могли бы вы проверить по своим записям, кто последним брал книгу Феррары о сверхъестественном?
— О, здесь даже не надо проверять, — ответил Монтини. — Я и так помню. Когда наш префект приказал разыскать для вас этот том, я записал ваше имя в учетной карточке и заметил, что последним книгу читал отец Гарампи, в пятьдесят втором году, незадолго до своей смерти.
— Ах, я помню его! — улыбнувшись, воскликнул Грассо. — Еще когда я сам работал здесь, мы часто с ним виделись. Замечательный человек!
— Да, он всю свою жизнь посвятил составлению предметного указателя. Подумать только, с девятнадцати лет до самого последнего дня… Отцу Гарампи не было и семидесяти, когда он умер за письменным столом, с авторучкой в руке. За все это время подготовил шесть томов. Оглавления архивных фолиантов с тысяча двести пятидесятого по пятьдесят пятый год. Представляете, потратил жизнь на опись, которая охватывает книги только за пять лет!
