Криницкий с любопытством взглянул на Виктора. Но Светаев, очевидно, не обратил внимания на одобрительный взгляд главного и следующим вопросом явно испортил о себе впечатление. Виктор сунул исторический номер «Зари» между бутылкой коньяку и тарелкой с паштетом и спросил:

— Павел Петрович, скажите нам, несмышленышам, почему вы на первой полосе такой огромный портрет Сталина напечатали? Неужели и вы преклонялись?

Лысина отца покраснела, на лбу вздулись жилы:

— Вы когда-нибудь слыхали, кто был Верховным Главнокомандующим во время войны? Вы заглядывали хотя бы в учебник истории?..

— Даже решения двадцатого и двадцать второго съездов читал, со стенографическим отчетом знакомился.

Со стула поднялся Владимир. Он был заметно выпивши, попытался через стол дотянуться до Виктора, увидев, что из этого ничего не выйдет, крикнул брату:

— Толька, спрячь газету и не давай ее лапать грязными руками.

В другой раз я, может быть, и сцепился бы с Владимиром, пусть не задевает моих приятелей, но сейчас резануло бестактное обращение Виктора со священным, да, священным! — я не стыжусь произнести это слово — номером газеты. Она напомнила о героях минувшей войны. О них не пристало говорить походя, дожевывая бутерброд с ветчиной. И что он знает о «культе личности», почему сейчас сунулся с этим вопросом? Я умоляюще посмотрел на отца. Когда отец вспылит, то говорит на басах, не стесняется в выражениях и грозных оценках — пожалуй, исключение составляем мы, Владимир и я, — с нами он всегда старается быть ровным, не показывать себя в гневе.

Заметил изменившуюся за столом атмосферу и Сергунька, он весь сжался, испуганно произнес:

— Сейчас драться будут!?

Нам, взрослым людям, стало как-то не по себе, неуютно от этого испуганного полувопроса-полуутверждения мальчика.

— Слышите, что сказал Сергунька? — спросила мать. — Не за столом вести этот разговор. Ешьте, пейте, кто от этого не глупеет, помните, что вы сыны Победы, отец правильно сказал, на вас мы надежды возлагаем. Каждый из вас, ребята, для нас, ваших родителей, именно тот Человек, о котором мы мечтали тогда, когда печатался этот номер.

— Человек — это звучит гордо, — Виктор явно хватил лишнего, и его начало заносить, из интересного собеседника он становился назойливым. — Гордо! Алексей Максимович писал, а мы, как попугаи, повторяем.

Володька стал за стулом Светаева и тряхнул его за плечи:

— Что ты знаешь? Вырвал одну фразу и действительно, как попугай, повторяешь. Послушай, что писал Горький.

— Просвети нас, неучей, вью-ю-ноша!

Владимир, пожалуй, не по зубам моему приятелю. Светаев остер на язык, но брат еще в школе слыл энциклопедистом. Читает он все — энциклопедию и стихи, уставы и беллетристику, историю кино и какие-то философские трактаты. Спорить с ним бесполезно. Он все равно окажется прав, сошлется, найдет и покажет какой-нибудь весьма авторитетный источник. Вот и сейчас, устремив взгляд на балконную дверь, брат читал по памяти, как по книге:

— Человек — вот правда! Все — в Человеке, все — для Человека! Существует только Человек, все же остальное — дело его рук и его мозга! Человек! Это — великолепно! — погрозив пальцем Виктору, добавил: — И уже потом, понимаешь, потом, как вывод, — это звучит гордо!

Виктор в знак капитуляции поднял руки. Заговорили все сразу. Каждому хотелось сказать свое слово о единственном чуде на земле. Говорили о призвании человека, долге, обязанностях. Женя прочла стихи Межелайтиса, а мама — Есенина. Когда мать читала стихи, Женя мне шепнула на ухо:

— Какая у тебя чудная мама.

— Станет твоей свекровью, не то запоешь, — пошутил я.

Женя смутилась.

Действительно, мать словно помолодела. Криницкий произнес в ее честь панегирик и поднял бокал:

— Хочу еще раз выпить за тебя, Тамара. Ты даже не можешь себе представить, как мне было приятно, когда в какой-нибудь чужой стране я слышал по радио наши «Последние известия» или «Маяк» и среди других — коротенькое сообщение из Принеманска. А однажды в Париже я услышал в выпуске «Маяка» твой голос. Ты вела репортаж с нашего Лебединого озера. Чувство было такое, будто стоишь ты рядом, будто я вас всех увидел. Очень было приятно.

— Спасибо, Олежек, на добром слове.

Криницкий подошел к маме и поцеловал ее, а потом, обращаясь ко мне, добавил:

— Гордись, Анатолий, такой матерью, гордись!

— Что же ты молчишь, Толик? — спросил отец.

— Я не молчу, я горжусь мамой, ее даже в Париже слушали.

Перед родителями мы всегда в долгу. Как правило, не успеваешь его заплатить, как сам становишься родителем и тебе самому должают.

Точка. Теперь уже не поздно, а слишком рано. Встает заря, а я еще не ложился спать. Гости давным-давно разошлись, я проводил Женю, выслушал мнение матери о моей избраннице:

— Славная девушка, только ты ее не обижай.

9 марта

— Я хочу послать вас в отдел писем. Поработаете, присмотритесь, подумаете, что можно создать на базе этого главного в редакции отдела, — такое предложение сделал Светаеву и мне главный редактор.

— За какие грехи, Олег Игоревич? — взмолился Виктор. — Неужели вы не можете простить нам ту злополучную полосу?

Криницкий объяснил, что в отделе писем наиболее интересный участок работы в редакции, что там ощущается пульс жизни и т. д. и т. п.

Светаев расстроен, хотя и иронизирует.

— Как в кинематографе. В первой серии героя посылают по заданию отдела писем проверить письмо склочницы. Зарождается любовь. Во второй герой — уже из международного отдела — летит за границу. Весело проводит время среди коллег. Пьет, закусывает. Возвращается домой — любовь крупным планом. Мы с тобой, Толя, на пути к славе. Отдел писем, заграничная командировка, поцелуй в диафрагму.

В самом деле, почему главный решил перевести нас в отдел писем? Не является ли это замаскированным взысканием за нашу с Виктором пьянку, за мой пьяный бунт против отца?

11 марта

Виктор Светаев смеется так, словно его щекочет взвод русалок. Возле него собрался весь, ныне самый многочисленный в редакции, отдел — отдел писем.

— Не надо ли вызвать скорую помощь? — спрашивает заведующая отделом Регина Казимировна Маркевич.

— Этому письму цены нет, — вытирая набежавшие на глаза слезы, утверждает Виктор. — Уй, черт, такого не придумаешь, это самому талантливому пародисту не сочинить.

— Показывай, что за классика? — руки тянутся к нескольким листкам бумаги, лежащим перед Светаевым. На этих листках, исписанных мелким, довольно сносным почерком, — помесь зловонной обывательской сплетни, цинизма, мещанской воинственности, вопиющей неграмотности и еще чего-то, так же смердящего. Но читать без смеха невозможно, действительно такого не придумаешь.

Какие-то мещане описывают все, что видят сквозь замочную скважину спальни о беспутной жизни соседки. Письмо в редакцию они назвали: «Милда Ивановна — лицо действующее».

По словам соседей, это действующее лицо «радовала и удовлетворяла только развратная жизнь и денежный вопрос. Ее муж, инженер, не в состоянии был предоставить своей жене эти порывистые удовлетворительные эффекты. Вскоре Милда Ивановна совершенно потеряла облик советского человека и перешла на открытый шарж разврата. В то время как инженер уходил на работу, к жене приходила и приезжала всякая нечисть на аудиенцию. Случалось так, что когда муж придет с работы, а у нее еще незаконченный процесс с пациентами.

Такая странная жизнь измучила инженера, и он решил оставить семью и все хозяйство, а самому уйти в поисках личного счастья».

Пока инженер ищет личное счастье, его жена, по словам авторов письма, «женщина хожалая, смазливая, на язычок не сдающая», «…еще могущественнее воспроизвела свое ремесло в ход действия. Здесь не только насладительная половая страсть восторжествовала в ее недрах, но и открытый разврат налицо. Она нигде не работала, а создала себе превосходную обстановку, увеличила свои ресурсы». И так далее, в том же духе. Заканчивался сей опус советом: «Посмотреть внимательно в квартиру, где существует конспирация, и не ставить точку на Милду Ивановну. Следовало бы кое-кому из органов заняться ею по-настоящему. Вредную траву плевелы с корнем вон из Принеманска! Общественности следует смелее разрушать очаги презренных людей в нашем социалистическом обществе, приучать людей, не сведущих с моральным кодексом, призвать их к порядку и занятиям полезным делом в быту и обществе.