— Любви не прикажешь, — спокойно сказала Катя. — Я его с поля боя вынесла. Он первый полюбил меня.

— Не допускала бы до этого, — указала Таня на живот.

— А я хочу иметь от него ребенка, — Катя смущенно улыбнулась.

Таня сердито фыркнула и прекратила разговор. Она не одобрила поступков Кати. Пойти на фронт и вернуться такой — разве это не позор? Вот, скажут, довоевалась защитница Родины! И как можно в такое суровое время заниматься любовными делами!

Через два дня Катя уехала в Геленджик.

А Таня под впечатлением этого события перестала думать о весне. Весенние запахи больше не действовали на нее. Она даже не стала писать письмо Виктору.

Спустя несколько дней к ней стремительно вошел Труфанов. Высокий, статный, он был великолепен в новом костюме с погонами майора на плечах. На груди блестели два ордена Красного Знамени и орден Отечественной войны. В левой руке он держал букет цветов.

— Можете поздравить меня со званием майора, — самодовольно улыбаясь, произнес Труфанов.

— Поздравляю, — суховато сказала Таня, хмурясь при виде букета.

Майор положил цветы на стол, подошел к Тане, неожиданно крепко обнял и, несмотря на сопротивление, поцеловал прямо в губы. Таня вырвалась и отскочила от него.

— Убирайтесь вон! — крикнула она.

Ее глаза потемнели, а по лицу прошла судорога.

— Я люблю тебя, Таня, — глухо сказал он, кусая губы. — Я в этом не виноват!

Их глаза скрестились. Первым не выдержал Труфанов. Черные, сверкающие глаза «одержимой куниковки» заставили его отступить. «Эта убьет, не смутится», — подумал он. И неукротимая девушка стала для него еще желаннее.

— Извини, — сказал он глухо и вышел из землянки.

Таня упала на койку и зарыдала.

Так со слезами на глазах и заснула снайпер Таня Левидова, забыв даже потушить лампу-гильзу. Вскоре в землянку крадучись вошел Труфанов. Он подошел к лежащей Тане и наклонился, еле сдерживая дыхание. И тут он увидел в уголках глаз невысохшие слезинки.

Слезы и скорбно вздрагивающие губы поразили майора Он выпрямился и на цыпочках вышел из землянки, потушив лампу.

Утром Таня проснулась с головной болью. Пришедшему напарнику она сказала, что сегодня на охоту не пойдет, так как чувствует себя нездоровой.

— Стало быть, я могу быть свободен?

С минуту Таня раздумывала, потом сказала:

— Идите заберите ваши вещи и возвращайтесь сюда. Будете жить в этой землянке.

— Вместе с вами? — делая круглые глаза, спросил Рубашкин.

— Да, вместе со мной, — нахмурилась Таня. — Надеюсь, вы порядочный человек.

Рубашкин покраснел и растерянно проговорил:

— Да, да, наверное, порядочный…

Таня улыбнулась:

— Идите за вещами.

Он вышел, но тотчас же вернулся и спросил:

— А как на это посмотрит командир батальона?

— Никак! — сердито отозвалась Таня. — Ему до этого нет дела. Идите.

Через полчаса Рубашкин уже застилал трофейным тонким одеялом койку, на которой ранее спала Катя. Из вещевого мешка он выложил на стол толстую тетрадь, школьную чернильницу-непроливашку и ручку. Тане он объяснил:

— Я должен составить доклад на тему «Не тот стрелок, кто стреляет, а тот, кто в цель попадает». На комсомольском собрании будем обсуждать. Хорошо, что денек выдался свободный.

— А почему именно вам поручили делать такой доклад? — поинтересовалась Таня.

— Комсорг батальона приказал. Как молодому снайперу. Между прочим, он хотел поручить его вам, но не решился.

— Почему?

— Все считают, что вы гордая.

— Ну и что из этого? Разве плохо, когда девушка гордая?

В голубых глазах Рубашкина отразилось смущение. Он не нашелся что сказать. Ах, знала бы ты, Таня, как он уважает тебя за твою гордость! Пересилив смущение, Рубашкин пылко воскликнул:

— Вот было бы здорово, если бы вы взялись сделать такой доклад!

— Если доверят, сделаю.

— Честное слово?

— Да.

— Разрешите, побегу к комсоргу доложить.

С довольным видом он выскочил из землянки.

Рубашкин еще не вернулся, а Таню вызвали в штаб батальона.

Она вошла в просторный блиндаж штаба и доложила майору Труфанову, что явилась по вызову. Он посмотрел на нее долгим серьезным взглядом и тихо сказал:

— Прости, Таня. Я не хотел обидеть…

— За этим и вызывали? — сухо осведомилась Таня.

Он молча подал ей распоряжение по телефону дежурного штаба корпуса. Таню вызывали к командующему группой войск на Малой земле генералу Гречкину.

— Можно идти сейчас, — сказал майор. — По траншее пройдете к берегу моря, потом вдоль берега километра два, а потом опять подниметесь и пойдете по траншее. Завтракали?

Таня призналась, что не завтракала.

— Я тоже, — сказал майор. — Давайте позавтракаем вместе.

Таня согласилась.

За завтраком Труфанов говорил мало и старался не встречаться с глазами девушки. Но после завтрака, когда Таня встала, собираясь уходить, он взял ее за руку и горячо заговорил, смотря прямо в глаза:

— Я понял, Таня, твой характер и полюбил тебя еще больше. Верь, это настоящая любовь!

Таня отдернула руку.

— Такие слова я уже слышала. Меня удивляет, товарищ майор, манера некоторых офицеров объясняться в любви пошлыми словами. Один говорит: «С удовольствием пришвартовался бы к вам на весь период войны». Другой еще более откровенен: «Дорогуша, давай крутить любовь — все равно война». Как не стыдно!

— Я не такими словами говорю, — насупился майор. — Но я так люблю тебя, что рано или поздно ты будешь моей! Ты должна полюбить меня! Это неизбежно! Пусть это будет после войны, но я добьюсь своего!

— После войны и поговорим, — с раздражением заявила Таня. — А сейчас прошу прекратить подобные разговоры. Мне они неприятны. До свидания.

И, щуря глаза, она козырнула, повернулась и пошла легкой походкой.

Майор посмотрел ей вслед и в бессилии сжал кулаки.

Был совсем теплый день. Таня скинула шапку и надела на голову темно-синий берет. Ватный бушлат решила тоже не надевать, а идти в одной гимнастерке и без винтовки.

Вбежавший в землянку Рубашкин оторопело остановился, округлив глаза. У него был такой потешный вид, что Таня улыбнулась. Только тогда он пришел в себя.

— Согласовано, — радостно сообщил он. — Комсорг доволен, что вы будете делать доклад.

Таня сказала ему, что ее вызывают в штаб генерала Гречкина, вернется, вероятно, не раньше вечера.

— Вам идет берет, — сделал комплимент Рубашкин.

— Смотрите, Вася, не влюбитесь, — пошутила Таня. — А то выселю из землянки.

— Где уж нам, — вздохнул Рубашкин. — Солдат майору неровня.

Таня вспыхнула, сердито глянула на него, но промолчала. А выходя из землянки, она улыбнулась хитровато и весело. Все-таки она была девушкой, и где-то в глубине ее сердца был тайничок тщеславия, в который запали и страстный взгляд майора, и оторопело восторженный ефрейтора. Придет время — и вспомнятся они.

Рубашкин проводил Таню до траншеи.

По траншее Таня спустилась к подножию Колдуна и вышла к берегу. Голубизна моря ослепила ее. Солнце рассыпало по его словно отшлифованной поверхности золотые отблески, которые сияли и слепили глаза. Необъятная ширь моря, притихшего под ласковыми лучами солнца, подействовала на Таню, привыкшую к узким траншеям и тесным землянкам. Она шла вдоль берега, испытывая чувство благостной тишины и покоя.

Пройдя метров триста, Таня увидела в скалах углубления, сделанные человеческой рукой. Это были береговые склады. Деловитые кладовщики отпускали старшинам продукты и боеприпасы. Отсюда в балки шли десятки ишаков, на спинах которых покоились грузы. Погонщики ишаков оглашали воздух гортанными возгласами так же, как где-нибудь в Закавказье.

В общем, здесь, на берегу лазурного моря, была мирная картина. И Тане на какое-то мгновение показалось, что Малая земля где-то далеко отсюда.

Она дошла до берегового госпиталя. Таня с интересом рассматривала выбитые в скале ступеньки, которые поднимались вверх метра на три. На них сидели раненые, греясь на солнце. Ступеньки вели в подземные палаты.