— Чтобы их раздолбали с воздуха, — сердито отозвался Шабрин. — О том, какие корабли пускать в бой, а какие приберечь, адмиралы думают. Наше дело матросское — выполняй свою службу.

— Сыграй-ка, Гриша, пока время есть, — предложил Левшин.

Душко взял баян на колени, но Дюжев, кивнув в сторону лежавшего кока, сказал:

— Человеку отдохнуть надо. Пошли на палубу.

Было уже темно, когда Новосельцев вернулся на корабль. Он застал на палубе «веселый час». Душко играл на баяне, а Дюжев, не жалея каблуков, выстукивал чечетку. Откуда-то из темноты также доносился голос гармошки, и кто-то задорно пел:

«Мотоботчики и песню для себя сочинили, — подумал лейтенант. — Вот лихое племя». Сегодня на парткомиссии в партию было принято шесть матросов с мотоботов. Новосельцев удивился, когда услышал от них заявления, что мотоботы отличные боевые суда. Десять суток тому назад так никто не говорил. Эти железные плоскодонные корабли с тихим ходом моряки пренебрежительно называли корытами. За неимением специальных десантных судов решили использовать их. С боевых кораблей были выделены лучшие матросы и старшины для управления мотоботами. С неохотой шли они служить на «корыта». Но вот прошло десять суток — и что случилось! Стали мотоботчики незаменимым боевым отрядом, о их храбрости и находчивости только и говорили в Геленджикском порту. Попробуй теперь любого из них отчислить с «корыта» — обидится. Не корабль, стало быть, красит матроса, а матрос корабль.

У Новосельцева было превосходное настроение, сегодня его приняли в члены партии. И не спрашивали, почему он вступает, а попросили поделиться боевым опытом. Он рассказал несколько эпизодов борьбы с вражескими катерами. Председатель партийной комиссии посоветовал ему записать их и послать во флотскую печать. Вероятно, перед этим у него с Бородихиным состоялся разговор о нем. Новосельцев был польщен тем, что его опытом интересуются, и обещал организовать из командиров что-то вроде редколлегии по составлению истории дивизиона. А после заседания партийной комиссии, когда он зашел в штаб, Корягин поздравил его с повышением в звании. Что еще нужно, чтобы чувствовать себя отлично?

Душко заиграл «Вечер на рейде», и все матросы запели. К Новосельцеву подошел Ивлев.

— Поздравить, товарищ лейтенант? — вопросительно посмотрел он на него.

— Поздравьте, Дмитрий Абрамович, — с довольной улыбкой сказал Новосельцев. — Теперь я вроде уже совсем взрослый.

Механик крепко пожал ему руку, вложив в это рукопожатие все, что можно выразить без слов: уверенность старого коммуниста в том, что молодой оправдает доверие партии, уважение к его боевым заслугам, покровительственную отцовскую нежность.

Новосельцев понял все, что вложил в рукопожатие Ивлев, и с благодарностью произнес:

— Спасибо, Дмитрий Абрамович.

Они подошли к поющим матросам. Душко перестал играть и вопросительно посмотрел на командира. Замолчали и матросы.

— Продолжайте, — сказал Новосельцев.

К нему подошел Дюжев и оживленно заговорил:

— Мы замечаем, товарищ лейтенант, что вы все реже и реже берете в руки гитару. Помните, как раньше было у нас: баян, гитара, мандолина, балалайка? Здорово получалось. Имеете вы время? Разрешите принести гитару.

— Вроде бы холодно, — заметил Новосельцев, однако гитару принести разрешил.

— Сегодня день Красной Армии. Помнишь эту дату?

Полковник Громов пытливо посмотрел на Глушецкого.

— Как же не помнить, — слегка улыбнулся Глушецкий. — Вчера замполит беседу с разведчиками провел.

— Так вот — возьмешь с собой двух разведчиков и пойдешь в поселок Мысхако. Там в большом винном подвале Военный совет армии устраивает прием в честь отличившихся в десанте.

— Прием? По какому случаю?

— По случаю дня Красной Армии. Кого возьмешь?

Глушецкий задумался.

— А как же в наблюдение на кладбище? — спросил он. — Нельзя же прерывать.

Теперь задумался командир бригады.

— Это верно. Раз уж задумал, надо доводить до конца. Ладно, иди в наблюдение, а чествовать тебя найдем другое время.

И он усмехнулся, но тут же согнал улыбку с лица.

— Кого же послать? — и он в раздумье пригладил свою бороду.

— Пошлите моего замполита, — предложил Глушецкий. — Боевой офицер.

— Знаю, знаю. Мужик стоящий. Что ж, пошлем его. А из разведчиков кого?

— Семененко и Гриднева.

— Согласен. Скажу своему замполиту о твоем выборе.

Уральцев удивился, когда Глушецкий рассказал о приеме.

— После высадки десанта прошло всего двадцать дней, непрерывно идут ожесточенные бои. Вроде бы не время для торжественных приемов.

Но, подумав, сказал:

— А что — правильно, пожалуй. Сам этот факт говорит об уверенности Военного совета в успехе десанта. А эта уверенность передастся десантникам.

Из Станички до поселка Мысхако не менее трех километров. И почти весь этот путь простреливался пулеметным огнем. Гитлеровцы знали, что передвижения у десантников происходят ночью, поэтому до утра не прекращали стрельбу из пулеметов. Стреляли неприцельно, а с расчетом на «счастливого», авось да кого зацепит пуля. И зацепляла. От Станички проходила болотистая балка. Ноги вязли в грязи по щиколотку.

Идти ночью, без дороги, по грязи, припадая к земле после очередной пулеметной очереди, — невелико удовольствие. С полдороги Семененко стал ворчать:

— Моя бабушка говорила: за кило кишки семь верст пишки. Была нам охота идти на заседание. Обошлись бы без нас.

Его поддержал Гриднев:

— Твоя бабка, видать, мудрая была. У нас тоже есть поговорка: за семь верст киселя хлебать. Помню, в нашей МТС был такой случай…

Гриднев не успел рассказать, что за случай, как споткнулся и упал. Поднявшись, он забыл, о чем хотел поведать, а только ругнулся.

Усталые, но все же дошли до поселка и разыскали тот подвал, где будет проходить прием.

Подвал, бывший винный склад, был просторный. Но вскоре тут собралось столько народу, что стало тесно.

Столами служили снарядные ящики, застланные белыми простынями. Сиденьями служили также снарядные ящики, на которые положили доски. На импровизированных столах — хлеб, ломти сала, банки с тушенкой, бутылки с вином и спиртом, алюминиевые кружки. Вилок и ножей на столах не было, но в этом и не было нужды. У каждого за голенищем ложка, в кармане нож — личное оружие, с которым фронтовик никогда не расстается.

Уральцев обратил внимание на то, что все приглашенные пришли с автоматами и даже с гранатами и подумал: «И правильно. Кто знает, может, торжественное заседание придется прервать и вступать в бой. Ведь противник всего в километре от подвала. С бала и в бой, как говорится».

В подвале с низким цементированным потолком шел гул, словно морской прибой. Переговаривались громко. Особенно те, кто встречал знакомого. Наискосок от Семененко сидел черноволосый матрос и пристально смотрел на него. Наконец он воскликнул:

— Павло! Неужто ты?

Семененко вскочил и обрадованно крикнул:

— Лешка! Гляньте на него — живой, щучий сын! Тебя же под Инкерманом бомбой засыпало.

— Было такое дело. Не взяла. Откопали.

— Добрый хлопец этот Лешка, — обернулся Семененко к Уральцеву. — До войны на одном корабле служили.

— А о тебе, Павло, говорили, что ты погиб в Севастополе.

— Брехня. Бачишь меня в натуре. Ты в какой части?

— В двести пятьдесят пятой. У Потапова.

— А я у Громова. Соседи, выходит.

— Похоже. Приходи в гости.

Но вот поднялся командующий 18-й десантной армией генерал-лейтенант Леселидзе — и шум в подвале стих.

Генерал поздравил присутствующих с днем Красной Армии и флота, рассказал о разгроме немецкой армии под Сталинградом, о дальнейших успехах советских войск в войне с гитлеровскими захватчиками и поднял тост за победу.