— Так точно! — обрадованно отчеканил Новосельцев.

Это было здорово! Хоть дублером, лишь бы не на берегу в такую ночь.

— А сейчас, — глянув на часы, сказал Корягин, — веди своих людей в базовый клуб на митинг. Начальство распорядилось провести его совместно с десантниками. Задача у нас одна.

— Есть! — весело ответил Новосельцев, которому пребывание в клубе сулило еще одну встречу с Таней.

И он опрометью выбежал из штаба.

С наступлением темноты к причалам подошли канонерские лодки, тральщики, баржи. Началась посадка десантников на корабли. В двадцать два часа большие и малые корабли с десантом покинули бухту. В открытом море караван поджидали эсминцы, подводные лодки.

Небо было затянуто тучами. Шел мелкий холодный дождь. Темнота стояла такая, что на расстоянии полкабельтова корабль исчезал из вида. Море почернело, дегтярного цвета волны били в борта кораблей, заставляя вздрагивать катера и сейнеры.

Выйдя на траверз Мысхако, морские охотники Корягина остановились с застопоренными моторами, а главные силы пошли дальше, к Южной Озерейке.

Новосельцев стоял около мостика рядом с Таней, укутанной в плащ-палатку, отчего даже вблизи ее нельзя было отличить от остальных десантников. Она молчала, погруженная в свои мысли. Новосельцев пытался затеять разговор, но Таня резко оборвала его: «Помолчи».

Внешне Новосельцев казался спокойным, но в душе волновался. Ему было известно, что два дня тому назад моряки разведали места высадки десанта. Данные были не очень утешительными. По указанию контр-адмирала высадка первого десанта должна происходить на причале рыбозавода. Там стояла вражеская батарея. Правее, где находился городской пляж, также стояла батарея. На окраине города, называемой Станичкой, расквартированы подразделения противника численностью до батальона. Можно бы высадку делать левее, около Суджукской косы, где разведка не обнаружила вражеских огневых точек. Но подход к ней неудобен, десантникам пришлось бы прыгать в студеную февральскую воду, а это сказалось бы на их боеспособности.

Новосельцев припоминал расположение причала и обдумывал, сможет ли командир катера подойти незаметно, чтобы не напороться на огонь прямой наводкой.

На мостике рядом с Крутовым стоял Куников. Как и все десантники, он был одет в ватный бушлат, подпоясанный ремнем, такие же штаны, на плечи накинута плащ-палатка, автомат висел па шее.

Новосельцев прислушался к разговору на мостике.

Чуть покашливая, Куников говорил:

— Перед посадкой проверил людей. И вот что меня обрадовало — каждый взял боезапасов больше, чем продуктов. Хороший знак! Лишь бы высадиться благополучно. Как думаешь?

— На катерников можно надеяться, — послышался ответ. — Половина команды коммунисты и комсомольцы. Сегодня в нашем дивизионе тридцать человек подали заявление о приеме в партию. А человек, который хочет связать свою жизнь с партией в такой момент, будет действовать, не щадя себя.

— Знаю…

«Я бы тоже сегодня подал заявление, — подумал Новосельцев. — Да неудобно было. Сегодня я вроде пассажира. Вот завтра, когда мой катер будет на ходу, напишу. Рекомендации возьму в комсомольской организации, у Корягина и Ивлева».

Ему припомнился митинг десантников совместно с катерниками. Заместитель командира десантного отряда по политической части старший лейтенант Старшинов читал клятву моряков. Читал он высоким голосом, делая паузу после каждого слова, отчего они звучали торжественно и весомо.

«Мы получили приказ командования — нанести удар по тылу врага, опрокинуть и разгромить его. Идя в бой, мы даем клятву Родине в том, что будем действовать стремительно и смело, не щадя своей жизни ради победы над врагом. Волю свою, силы свои и кровь свою, каплю за каплей, мы отдадим за жизнь и счастье нашего народа, за тебя, горячо любимая Родина… Нашим законом есть и будет — движение только вперед. Мы победим! Да здравствует наша победа!»

Размышления Новосельцева прервала Таня.

— А я сейчас только вспомнила, — сказала она, оживившись, — что ты новороссиец. Буду твой родной город освобождать. Родители там?

Новосельцев покосился на нее, ответил:

— Отец на фронте, а мама, возможно, осталась в Новороссийске. Может быть, и ее…

— Отобьем, — заявила Таня.

Он молча улыбнулся девичьей самоуверенности.

— Расскажи мне что-нибудь о Новороссийске, — попросила она.

Новосельцев задумался. О чем рассказать? О том, что Новороссийск — город с боевой и трудовой славой? Вероятно, она и сама знает это. Агитаторы рассказывали и десантникам и морякам о том, что на дне Цемесской бухты находятся останки турецких судов, потопленных русскими воинами в первой половине девятнадцатого века, что в 1855 году гарнизон новороссийской крепости героически сражался с мощной англо-франко-турецкой эскадрой, разрушившей крепость, но не вынудившей ее защитников к капитуляции. В годы гражданской войны в Новороссийске советские моряки по приказу Ленина затопили эскадру, не дав в руки врага, что через город проходил знаменитый «железный поток» легендарной Таманской армии, что в Новороссийске нашла свой конец белогвардейская деникинская армия. А о том, что Новороссийск на весь мир славится цементом, пожалуй, не стоит и говорить. Таня, конечно, знает об этом.

Новосельцев любил суровый облик рабочего и портового Новороссийска, голубизну Цемесской бухты. Даже о свирепых зимних норд-остах он вспоминал с теплотой. Ему до сих пор не верилось, что теперь там развороченные корпуса заводов, скелеты жилых домов, взорванные причалы в порту. Он видел развалины Севастополя, но не мог представить себе разрушенными цементные заводы, среднюю школу, в которой учился, турецкий сад, веселую каботажную пристань…

Но сейчас у него не нашлось слов, чтобы рассказать Тане о родном городе. Обстановка, видимо, была не та. Он только сказал:

— В детстве я чуть не утонул в Цемесской бухте. Во время норд-оста пытался покупаться. Отец всыпал мне тогда…

Таня посмотрела на море, похожее на смолу, кипящую в котле, и отвернулась. Кораблей не было видно, и Тане показалось, что в неспокойном море находится только один катер, а остальные растворились в непроницаемой мгле, и та же судьба постигнет и вот этот маленький корабль, палубу которого она пока ощущает. Ей стало страшно, и она прижалась плечом к лейтенанту.

— Замерзла. Возьми мои руки, согрей…

Руки у нее действительно были холодные. Новосельцев взял их в свои и стал дышать на них.

На правом борту, невдалеке от Новосельцева, прислонившись к лееру, боцман Харыбин напевал под нос какую-то песню. Пропев куплет, он поднимал голову, оглядывался кругом и снова начинал петь. Из кают-компании, где находились офицеры, доносился смех.

— Может, пойдешь в кают-компанию, — вполголоса предложил Новосельцев. — Там тепло.

— Не хочу, — так же тихо ответила Таня.

С мостика сошел Куников. Проходя мимо Тани, он остановился и весело спросил:

— Как самочувствие, снайпер?

— Хорошее, — смущенно ответила Таня, поспешно отдернув руки от Виктора.

— Еще бы… — понятливо усмехнулся Куников. — Разве в обществе морского лейтенанта у девушки может быть плохое самочувствие. — И уже серьезно сказал: — Еще раз предупреждаю: ночью не вырываться. Будете в моем резерве. Снайперу ночью делать нечего. Когда рассветет, найдется и вам работа.

Таня промолчала, немного обиженная замечанием. «Словно я не знаю, как вести себя», — подумала она. Но Новосельцев по-другому оценил эти слова, найдя, что в них кроется тревога и забота о Тане, и мысленно поблагодарил майора.

Куников прошелся по палубе и снова поднялся на мостик.

Прорезая ночную мглу, вверх взвилась зеленая ракета — сигнал «катерам идти к месту высадки».

И сразу все преобразилось.

В тот миг, когда взлетела ракета, осветился огненными зарницами и загремел правый берег Цемесской бухты. Это наша береговая артиллерия начала огневую обработку вражеского берега.