— Ты разве там? Куников же только добровольцев принимает.

— Я тоже добровольно записалась.

— И тебя Куников взял?

Таня обиженно поджала губы.

— А что я, хуже других?

Новосельцев сообразил, что сказал не то.

— Ты меня не поняла, — виновато сказал он. — Я хотел сказать, что тяжело тебе будет…

— Куников меня предупредил об этом… — И, не давая Новосельцеву времени для возражений, вынула из кармана расческу и предложила: — Дай я тебе сделаю прическу, — голос ее был весел и беззаботен. Она распушила волосы на его голове.

Лейтенант зажмурился от удовольствия.

— Может быть, на твоем катере придется высаживаться, — промолвила Таня, касаясь пальцами его лица.

— Мой не пойдет. На ремонте.

— Жаль, — с искренним огорчением сказала она. — Ты не ответил, пойдешь ли со мной в клуб?

— Сейчас не смогу, немного позже.

— Приходи попозже.

Таня спрятала гребешок, встала и взяла шапку.

— Мне пора. Проводи меня немного, — и посмотрела на него таким ясным взглядом, что Виктор не мог совладать с собой, обнял ее и быстро заговорил:

— Хоть раз поцелуй, Танюша… Ну, разреши…

Таня мягко отстранилась:

— Не надо, Витя, ведь я тебе говорила…

— Эх! — вырвалось у Новосельцева. — Какая ты непонятная! Ведь если любишь…

Таня грустно улыбнулась и закрыла рукой ему рот.

— Я все знаю, Витя. Но сейчас мы с тобой хорошие, хорошие друзья. Я верю тебе, а ты мне… а остальное после войны… Если любишь, дождешься…

Она подала ему руку. Он молча пожал ее, боясь почему-то посмотреть девушке в глаза.

Проводив Таню до дороги, Новосельцев вернулся на катер.

До самого клуба, где должен был состояться митинг, Таня шла с улыбкой. «Милый Виктор, он все-таки любит меня и верит по-прежнему!» Ей и самой хотелось броситься ему на шею и крепко поцеловать, так, чтобы голова закружилась. Но она сдержала себя. Нельзя нарушать клятву, данную после смерти отца и матери. В мире есть два великих чувства — любовь и ненависть. Сейчас советским человеком должна владеть только ненависть к фашистским захватчикам. А любовь следует приберечь до лучших времен, когда придет победа над врагом. Это так ясно. Почему Виктор этого не поймет?

Около клуба Таня неожиданно встретилась с капитаном Уздяковым. Она его сразу узнала и первой окликнула.

— О, кого я вижу! — с радостным изумлением воскликнул Уздяков. — Неужели Таня? Рад, рад приветствовать советскую Жанну д'Арк! — и он поднес руку к козырьку фуражки.

Таня смутилась и с укором заметила:

— Вы всегда, Илья Давыдович, преувеличиваете. Для чего такие сравнения?

Уздяков снисходительно улыбнулся:

— Гиперболы и метафоры скрашивают нашу серенькую жизнь.

— Я бы не сказала, что у нас жизнь серенькая.

— У вас — нет, а у меня — да. Вы — героиня, о вас в газетах пишут. А что я? Маленький военный чиновник, каждый день одно и то же. Тоска… Никаких ярких событий на жизненном пути, — он криво усмехнулся. — Кроме разве развода с женой. Остается одно — созерцать. А когда созерцаешь, в голову приходят сравнения, аналогии, вспоминаешь то, что было давным-давно, и видишь — ничто не ново под луной.

Таня обеспокоенно посмотрела на дверь клуба, около которой стояло несколько матросов. Уздяков заметил ее взгляд и сделал успокоительный жест.

— Еще командование не появилось. Давайте присядем. Я тоже пришел послушать.

Они сели на широкую скамью. Уздяков закурил папиросу и стал рассказывать, каким путем он оказался в Геленджике, какую должность занимает. Глядя на него, Таня вспомнила подругу Лену Баженову, пианистку из Дома флота. Лена пригласила ее на свою свадьбу. Муж Лены Илья Давыдович Уздяков сначала не произвел впечатления на Таню. Был он слишком массивен, какой-то квадратный, даже лицо квадратное, а глаза под белесыми бровями были маленькие. Но спустя некоторое время Таня перестала замечать его физические недостатки и прониклась к нему уважением. Он оказался начитанным знатоком древней истории. Как-то Уздяков показал ей свою библиотеку. «Мой отец, — сказал он, показывая старинные, потемневшие от времени, книги, — был большим оригиналом. Он преподавал историю в старой гимназии и любил книги древних писателей и философов. Я унаследовал его страсть». Велико же было удивление Тани, когда она, приехав перед войной на каникулы, узнала, что Лена ушла от Уздякова.

У капитана был сытый и довольный вид, не вязавшийся с его мрачными заявлениями о тоскливой жизни одинокого человека.

— Человеку с интеллектом тяжело в наше время. На его долю достаются одни неудачи, переживания. Жизнь, в общем, скверная штука, — говорил он. — Счастье — это тоже лотерея. Кому оно выпадет, кому достается пустой номер. Мне, например, выпадают все пустые номера. Поэтому у меня нет ни чинов больших, ни орденов, ни любимой жены, ни даже тех старых книг, в которых я находил наслаждение.

— Вы стали пессимистом, Илья Давыдович, — заметила Таня.

Уздяков живо вскинул на нее глаза.

— Не то слово, Таня. Что значит пессимист? Это какой-то ворон, предрекающий несчастье. Я же верю в закономерность. Помните Пифагора?

— Как же, — улыбнулась Таня. — В школе учили теорему Пифагора. Да еще помню смешную песенку: пифагоровы штаны на все стороны равны…

Уздяков поморщился:

— Пифагор был философом. Жаль, что наше юношество не знакомят с мыслями древних мудрецов. Молодые растут невеждами, дилетантами, которые не вдумываются в суть вещей.

— Неправда! — с жаром возразила Таня, которой не понравились рассуждения Уздякова, особенно его безапелляционный тон. — Молодежь глубоко понимает, где правда, где ложь. Посмотрите, как она воюет против гитлеровцев!

Уздяков опять снисходительно улыбнулся.

— Воюет… Да, конечно, воюет, — проговорил он скептически и наклонился к Тане. — А в глубь этой войны заглянул ли кто из вас, молодых людей? Ведь что такое война? С точки зрения философа, это один из эпизодов великого закона цикличности. Войны были и раньше. Воевали наши отцы, деды, прадеды… Нет ничего удивительного и в нынешней войне. Все подчинено извечному круговороту. Вечная борьба добра и зла, вечная смена дня и ночи, вечная смена зимы весной, весны летом, после которого наступает осень. Даже в библии говорится: «Все возвращается на круги своя».

Таня растерянно посмотрела на его квадратный, чисто выбритый подбородок и отвела глаза. Уздякову показалось, что она не поняла его.

— Вот видите, — развел он руками, снисходительно усмехнувшись, — что значит не вдумываться в суть вещей, не уметь мыслить. Объясняю проще. Допустим, вам понравился кинофильм. Посмотрели один сеанс, решили пойти на второй. Что вы увидите на втором сеансе? Да то же, что и на первом, сеансы повторились. И в жизни так.

Резко поднявшись, Таня хмуро заявила:

— Все это глупости. Жизнь — не кино.

Уздяков тоже встал и смущенно закрутил головой.

— Извините, Таня, — проговорил он виноватым голосом. — Вижу — расстроил вас… Наверное, я стареть начал и превращаюсь в брюзгу. Пойдемте, однако, в клуб.

Тане действительно стало не по себе. Ей захотелось побыть одной. Чтобы отвязаться от него, она сказала:

— Мне надо еще доложить командиру о возвращении из краткосрочного отпуска. До свидания.

Она вбежала в зал клуба, где стоял веселый шум, разыскала свободное место подальше от входных дверей, села и задумалась.

«Странный человек. Зачем он говорил мне всю эту несуразицу? — думала она. — Все возвращается? Чепуха!»

Новосельцев после ухода Тани пошел доложить Корягину о том, что катер утром войдет в строй.

— Хорошо, — с одобрением сказал Корягин. — Кто знает, как обернутся дела.

— Что мне делать ночью?

Корягин на мгновение задумался.

— Дежурного по дивизиону я уже назначил, — проговорил он, почесывая подбородок. — Вот что: пойдешь на катере Крутова дублером. Там будет Куников и его штаб. Контр-адмирал приказал, чтобы на катере, на котором находится командование десантом, был командир-дублер. В случае выхода из строя командира корабля дублер должен его заменить. Как только штаб будет высажен, ты должен сойти с корабля и явиться сюда. Понятен приказ?