Новосельцеву удалось поспать часа три. Проснувшись, он умылся по пояс холодной водой, побрился, подшил подворотничок к кителю и пошел в штаб.

Там он увидел заместителя по политчасти старшего лейтенанта Бородихина, широколицего здоровяка с веселыми светло-карими глазами и буйной растительностью на голове. Вихры его невозможно было зачесать, поэтому он отрастил длинные волосы, но и они не лежали, а топорщились вверх, отчего голова казалась непомерно большой. От избытка энергии руки у него всегда были в движении, а сам он почти никогда не сидел. Когда Бородихин подходил, то Новосельцеву всегда казалось, что он скажет: «А ну, давай поборемся».

Корягин сидел за столом, а Бородихин ходил из угла в угол, размахивая руками, и о чем-то говорил. Увидев вошедшего Новосельцева, замполит замолчал, а Корягин коротко бросил:

— Садись.

Встав против лейтенанта, Бородихин несколько мгновений рассматривал его, а затем сказал с иронией:

— Что скажете в свое оправдание?

— Мне еще не известно, в чем меня обвиняют, товарищ лейтенант, — довольно холодно произнес Новосельцев.

У Корягина был невозмутимо спокойный вид, веки полуопущены, а в зеленоватых глазах скука.

— Скажите, товарищ лейтенант, — спросил он, растягивая слова, — самолеты, с которыми вы вели утром бой, сами напали на вас?

— Нет. У них был другой курс.

— Значит, вы первыми завязали с ними бой?

— Первый.

Бородихин остановился и спросил в свою очередь:

— Вы считаете, что так и должно быть?

Новосельцев несколько удивленно посмотрел на него и ответил с некоторым раздражением:

— Я считаю, что инициатива должна быть в моих руках. Так учили нас в военно-морском училище. При встрече с противником я должен первым напасть, хотя бы противник был сильнее меня. Внезапность нападения уравнивает силы. В данном случае я расстроил боевой порядок вражеских самолетов, два отвлек от намеченного объекта и заставил сбросить бомбы в море.

— Они летели бомбить нашу базу, — заметил Корягин.

— Ну вот, видите! — с торжествующими нотками в голосе воскликнул Новосельцев: — Половину бомб не довезли! Жаль, что не удалось подбить!

— Но ведь вы рисковали кораблем, — сказал Бородихин, — жизнью людей. Об этом вы думали?

Новосельцев встал со стула и растерянно проговорил:

— Я не понимаю, товарищ капитан-лейтенант, обвиняют меня, что ли? Вы сами требовали быть активным в море…

Бородихин замахал на него руками, вскинув вверх густые брови.

— Ой, горячий какой! Садись. Не люблю, когда люди стоят. Поговорим спокойно. Командиру дивизиона было доложено, что в бой вы ввязались опрометчиво, без оснований, что во время боя у вас повреждена дымовая аппаратура, часть шкиперского имущества, находившегося на палубе, смыта в море.

Говоря это, он не сводил глаз с лица лейтенанта, а правом рукой постукивал по спинке стула в такт своим словам'.

— Все это — чепуховина, — неожиданно произнес Корягин и встал из-за стола.

— Может быть, и чепуха, — усмехнулся Бородихин. — Но нам надо установить, случайными были действия Новосельцева или заранее обдуманы. Что скажете на это, товарищ лейтенант?

— Я заранее обдумал все.

— И готовы отстаивать ваши убеждения перед кем угодно?

— Буду отстаивать. Партия учит нас быть принципиальными.

— Ну, хорошо, — нетерпеливо сказал Корягин. — Хватит об этом. Действовал правильно. Так и впредь действуйте. Где бы врага ни встретил — бей его смертным огнем.

У Новосельцева отлегло от сердца, но теперь его заинтересовало, кто мог состряпать на него кляузу.

Корягин ответил уклончиво:

— Есть у нас на флоте такие теоретики. Дескать, рисковать не следует, главное, мол, сберечь корабль, а ради этого следует избегать морских боев. Сверхосторожность.

В его зеленоватых глазах появилось злое выражение.

— Как в песне поется: нас не трогай, мы не тронем, — рассмеялся Бородихин. — Кое-кто из береговых стратегов считает, что адмирал Макаров с его взглядами на войну на море безнадежно устарел.

— Разговор на эту тему исчерпан, — заявил Корягин. — Получайте, Новосельцев, задание. Смотрите на карту. Вечером пойдете к крымскому берегу. Вот здесь надо высадить группу разведчиков. Здесь нет подводных камней, но уже дважды тут разбивались шлюпки с разведчиками. Какая-то загадка. Проверишь. К утру вернетесь. Затем, в какое время скажем, пойдешь вот сюда. Там разведчики будут ожидать. Возьмешь их на борт. Вопросы будут?

— Все ясно.

— Лейтенант Букреев не пойдет с вами.

— Почему? — удивился Новосельцев.

— Отзывают в штаб флота.

— За какие заслуги?

— Он сын адмирала, — криво усмехнулся Корягин.

Новосельцеву хотелось рассказать о букреевской тетради с мыслями «по поводу и без повода», а также о поведении Букреева во время воздушного боя. Но, подумав, решил, что сейчас не стоит говорить об этом, когда-нибудь потом.

— Привет Крыму, — улыбнулся Бородихин.

— Разрешите идти?

— Идите готовьтесь. Разведчики сами заявятся на корабль. Фамилия их командира Глушецкий.

— Николай? — не удержался от радостного восклицания Новосельцев.

— Знакомы?

— В госпитале вместе лежали.

Радостно возбужденный побежал Новосельцев на свой корабль.

Рядом ошвартовался катер Школьникова, два часа назад вернувшийся с моря. На его палубе было пусто, все спали, за исключением стоявшего у рубки вахтенного матроса.

На причале ему встретился Букреев с чемоданом в руке.

Козырнув, Букреев сказал:

— Прощаюсь с вами.

— Счастливого пути, — сухо отозвался Новосельцев.

Несколько мгновений Букреев молчал, потом, краснея, спросил:

— Вам докладывали, что я во время бомбежки перекрестился?

— Доложили…

— А вы командиру дивизиона?

— Я ему об этом не докладывал.

— Что вы думаете обо мне после этого?

Новосельцев пожал плечами.

— Я не имел времени, чтобы присмотреться к вам.

— А все-таки…

— Хотите откровенно? Не знаю почему, но вы мне антипатичны.

— Догадываюсь почему. Потому что я сын адмирала и это дает мне какое-то преимущество перед рядовыми офицерами, например, быстрее получать повышение по службе. Когда-нибудь я расскажу вам, рад ли я, что являюсь сыном адмирала.

— У Школьникова отец тоже адмирал. Но он мой друг, настоящий катерник. Видимо, не в этом причина.

— У вас есть основание считать меня трусом. Во время бомбежки я действительно немного растерялся. Тому есть причина.

Новосельцев усмехнулся и подумал: «У каждого труса есть причина».

— Жаль, что нет возможности поговорить с вами пообстоятельнее. Я бы вам рассказал такое, что вы поняли бы меня. Но, надеюсь, мы еще с вами встретимся. А пока прощайте.

Он козырнул и пошел к штабу. Новосельцев посмотрел ему вслед и подумал: «Какой-то несуразный разговор был у нас».

На корме своего катера Новосельцев увидел матросов, куривших и о чем-то оживленно разговаривающих. Новосельцев спустился в каюту и позвал боцмана и механика.

— Пойдем к крымскому берегу, — сообщил он и посмотрел на них, пытаясь узнать, какое впечатление произведут его слова.

Но лица обоих остались бесстрастными.

— Никого на берег не отпускать. Глубинные бомбы сгрузить. На корму погрузить шлюпку. Получены ли продукты?

— Получил на двое суток.

— Бензином обеспечены? — обратился лейтенант к механику.

— Получил немного, — ответил Ивлев. — Хватит туда и обратно. Масла в достатке.

— Сходите к командиру базы и попросите еще бензина. Надо иметь в запасе на всякий случай.

— Трудно уговорить капитана Уздякова. Он очень экономен.

— Попытайтесь. Скажите ему, что предстоит дальний поход. Идите сейчас же.

Через несколько минут в каюту постучал Пушкарев.

— Разрешите обратиться с просьбой? — нерешительно произнес он, переминаясь с ноги на ногу.

— Говорите.

— Освободите меня от обязанностей командира отделения комендоров. Оставьте только наводчиком.