Да и Фоменко в эти дни переменился. Появилась резкость в движениях, в голосе прорезались властные нотки. Появляясь в батальонах, «распекал» офицеров за упущения. Объявив смотр вещевого имущества, он лично в каждой роте проверил наличие шинелей, бушлатов, сапог, ботинок, котелков, фляг. Увидев, что у какого-нибудь матроса шинель или обувь не по росту, он вызывал командира батальона и в его присутствии «давал прикурить» командиру роты. Закончив смотр вещевого имущества, новый командир бригады принялся за пищевой блок.

Пожалуй, верным было замечание генерала армии Петрова о том, что Громов подмял под себя Фоменко. Теперь Фоменко выпрямился, расправил плечи, офицеры бригады находили выдвижение Фоменко правильным. А командир первого батальона капитан Ромашов, который считал, что Громов придирается к нему больше, чем к остальным, признался Глушецкому, когда тот пришел в батальон:

— Мне Фоменко нравится больше, чем Громов. Чересчур самонадеян был полковник, подавляя всех своей мощью. В его присутствии я чувствовал себя, как ученик перед грозным учителем. А ведь не так должны складываться отношения между начальником и подчиненным. Помнишь командирское занятие в Сочи перед отправкой на фронт? Тогда Громов заявил, что я неправильно решил поставленную им задачу. Ну и что из того? Я еще не уверен, правильно ли оценил полковник мое решение. Одно дело решать тактическую задачу, другое — в жизни, когда столкнешься с противником. Мой батальон неплохо воевал на Малой земле, в плавнях, а полковник все равно придирался ко мне, не представил к награде, не аттестовал на звание майора. А другие комбаты уже майоры, получили ордена.

Глушецкий знал об отношении Громова к Ромашову. У комбата были основания так отзываться о командире бригады. Но сам Глушецкий жалел о том, что пришлось расстаться с человеком, с которым был вместе с начала войны. У каждого человека есть какие-то недостатки. Были они и у Громова. Но все же полковник был выдающимся командиром, его уважали и офицеры, и матросы, иначе не называли бы себя «громовцами».

Глушецкого срочно вызвали в разведотдел штаба Приморской армии. О причине вызова он не знал.

Ехал Глушецкий на попутной грузовой машине. В ней находились еще два офицера и пятеро солдат. Всю дорогу один солдат играл на баяне, время от времени рот его словно бы непроизвольно растягивался в улыбке. Капитан с погонами летчика, он был немного навеселе, не утерпел и спросил:

— Чего вы все улыбаетесь?

Солдат перестал играть, согнал с лица улыбку и сказал:

— Пять месяцев в руках не держал инструмент. Думал, разучился. В правую руку ранение было. Хотели отрезать. Да хирург узнал, что я музыкант… Сохранил, одним словом. Только вчера дали баян. Ну и, сами понимаете…

Солдат опять растянул мехи баяна и тихо заиграл вальс.

Тот же капитан спросил:

— А сейчас куда? В запасной полк?

Не переставая играть, солдат ответил:

— В родную роту. Сам командир полка затребовал.

— Где же ваш полк?

— Под Керчью.

— На плацдарме?

— На нем самом.

Неожиданно солдат перестал играть, приподнялся и с радостным удивлением воскликнул:

— Вот он где теперь!

— Кто? — не понял капитан.

— Да тот госпиталь. Там хирург Кузьмичев. Это он спас мне руку. Эх, заехать бы туда да поблагодарить.

Около развилки дорог был вкопан тонкий столбик с фанерной дощечкой, на которой написан номер госпиталя с указанием, по какой дороге туда ехать.

Глушецкий взволновался. Там же Галя!

— За чем дело стало? — сказал капитан. — Сейчас остановим машину — и иди туда.

— Домой же надо.

— Куда это — домой?

— Да в полк же.

— Успеешь. Не беда, если задержишься на полсуток и даже на сутки.

— И то верно. Эх, была не была.

Солдат постучал в кабину шофера. Тот остановил машину.

— В чем дело?

За солдата ответил капитан:

— Сейчас один сойдет.

В этот миг Глушецкий испытывал желание спрыгнуть с машины вместе с солдатом. Но долг пересилил желание встретиться с женой. Вызов срочный, кто знает, зачем вызвали. Нет, не имеет он права отвлекаться. Может быть, на обратном пути удастся заехать.

Солдат слез с машины, Глушецкий, наклонившись через борт, торопливо сказал ему:

— Разыщите в госпитале сестру Галину Глушецкую и передайте ей привет от мужа, скажите ей, что попытаюсь завтра, а может, и сегодня вечером увидеться с ней.

— Будет сделано, — весело козырнул солдат.

Когда машина тронулась, капитан сказал Глушецкому:

— Я бы на вашем месте…

— Срочный вызов.

— Это дело другое, — уже другим тоном заговорил капитан. — Досадно, а?

— И не говорите…

В полдень Глушецкий прибыл в разведотдел армии. Его сразу же провели к заместителю начальника отдела. Из-за стола поднялся полковник с седыми волосами. Он протянул Глушецкому руку и пригласил садиться.

— Как здоровье? — спросил он, ощупывая Глушецкого глазами.

— Не жалуюсь, — ответил Глушецкий.

— Помните ли вы… Впрочем… — Не закончив фразу, полковник вышел из-за стола, приоткрыл дверь и распорядился: — Пригласите сюда Вольфсона.

Вскоре в комнату вошел немецкий офицер в потрепанном обмундировании. Глушецкий сразу узнал его — это тот самый офицер, которого он поймал в сорок втором году около Феодосии, вернее, он сам сдался. Зачем он тут?

Немецкий офицер также узнал Глушецкого, заулыбался, шагнул к нему.

Полковник сказал:

— Можете подать ему руку, Глушецкий. Карл Вольфсон наш товарищ в общей борьбе с фашизмом, член комитета «Свободная Германия».

Глушецкий встал и поздоровался с Вольфсоном.

— Рад встретиться с вами, — сказал Вольфсон. — Я часто вспоминал вас.

Глушецкий слегка усмехнулся. Вспоминают ли его другие немецкие солдаты и офицеры, которых он пленил? Вольфсон, если память не изменяет, сын профессора химии Берлинского университета, инженер. Но почему он по-прежнему в мундире немецкого офицера, да еще в таком потрепанном?

Полковник усадил обоих, сел сам и сказал:

— Не будем терять времени. Вы, товарищ Глушецкий, теряетесь в догадках — зачем вас вызвали. Так вот слушайте. Комитет «Свободная Германия» поручил Вольфсону работу по разложению гитлеровской армии. Решено переправить его в Крым. Легенда такая: он попал в плен к партизанам, они держали его для того, чтобы обменять на одного руководителя подполья, задержанного гитлеровцами. Там его обменяют или инсценируют побег, и он окажется опять в своей или другой части, это не так важно. Сам он по специальности сапер.

— А какова моя роль в этом? — спросил Глушецкий.

— Вольфсон запомнил вашу фамилию и пожелал, чтобы именно вы доставили его в Крым и передали партизанам. Мы уважили его просьбу. Теперь понятна ваша роль?

— Все понял.

— Партизаны извещены об этом. Командиру Новороссийской морской базы дано указание выделить в ваше распоряжение сторожевой катер. Он ждет вас в Анапском порту. Смотрите на карту — в этой точке высадитесь, там вас встретят партизаны. По возвращении явитесь ко мне с докладом. А может быть, утром я сам буду в Анапе.

Вольфсону он ничего не говорил. Видимо, с ним все было обговорено раньше.

— После обеда вас отвезут на легковой машине в Анапу. Вопросы ко мне есть?

— Номер катера? — спросил Глушецкий.

Полковник назвал помер и фамилию командира катера. Глушецкий немного огорчился — фамилия командира была незнакомой, а хотелось бы пойти к крымскому берегу на корабле Виктора Новосельцева. Ведь это он в прошлом году доставлял разведчиков в Крым, ему хорошо знакомо место высадки. Видимо, Виктор выполняет другую задачу. Глушецкий еще не знал, что Новосельцев тяжело ранен.

— А что это за комитет «Свободная Германия»? — спросил Глушецкий. — Чем он занимается?

Вольфсон сносно владел русским языком и обстоятельно ответил на вопрос.

— Мы уже сейчас думаем о будущем Германии. Это должно быть свободное демократическое государство. Уцелевших фашистов будем судить. Кто должен управлять страной? Те, кто активно воевали с фашизмом. А их много. Задача комитета сплотить этих людей. Большую работу проводим в лагерях военнопленных. Разъясняем пленным солдатам и офицерам, что такое фашизм, куда Гитлер ведет Германию. Наши люди есть в гитлеровской армии — и здесь, на фронте, и в Германии.