У штурвала стоял Токарев. Он хорошо вел корабль, но иногда не успевал на какую-то секунду переложить руль. Новосельцев не делал ему замечаний, но бросал на него такой выразительный взгляд, что Токареву сразу становилось понятным упущение. Конечно, он не Дюжев, лучше которого во всем дивизионе рулевого нет. Но Дюжев теперь боцман и по боевому расписанию стоит у пулемета. Однако, когда Токарев второй раз повернул катер бортом к волне, Новосельцев все же решил поставить у штурвала Дюжева.

Дюжев взял штурвал в руки. Токарев отодвинулся и виновато улыбнулся. Он не обиделся на командира, понимая, что в создавшейся обстановке может допустить ошибку. Особенное мастерство рулевой должен проявить при поиске людей в море. Тут только Дюжев справится.

Токарев хотел спрыгнуть с мостика, по Новосельцев остановил его:

— Стой пока тут.

— Замлели руки? — спросил Дюжев.

— Немного есть. Волны злые, из рук рвут.

— Делай массаж, как я учил.

Токарев стал массировать уставшие и закоченевшие пальцы, но не удержал равновесия при очередном крене корабля и слетел с мостика на палубу. Он вскочил, как кошка, и ухватился за поручень. Больше массажем он не занимался. Не поворачивая головы, Дюжев басовито бросил ему:

— Соображай, браток!

Став боцманом, Дюжев старался походить на покойного боцмана Ковалева, даже начал отращивать усы. Но с усами ему явно не повезло. Они оказались удивительно несуразные — рыжие, редкие, жесткие и не поддавались расческе. Дюжев не терял надежды придать им более приличный вид, постоянно мазал их постным маслом. Новый кок Вася Кравцов, назначенный вместо погибшего Кирилла Наливайко, посоветовал перед сном накладывать на усы повязку. Но и это не помогало. Только снимет повязку, усы опять торчат. С чьей-то легкой руки нового боцмана назвали моржом. Когда Новосельцев узнал, как теперь именуют Дюжева, хотел посоветовать ему сбрить усы, но потом решил, что тот сам когда-нибудь это сообразит. Однако как-то заметил: «Не завидую той девушке, которая решится поцеловать вас, товарищ боцман». Дюжев отшутился: «Нет еще той девчонки, которая люба сердцу. А если появится, то не только усы, но и кудри свои, если она захочет, сбрею».

Девушки у него действительно не было. Надо такому случиться: девушка, которая понравилась ему, оказалась невестой комендора Пушкарева. И чем этот балаклавский рыбак прельстил ее? Эх, Надя, Надя! Сейчас она наверняка каждый день ходит в госпиталь навещать Сергея. Милуются, черти, и его не вспоминают. Проведать бы их, но нет такой возможности, катер в Геленджик едва ли зайдет в ближайшее время.

Шторм не утихал. По небу быстро неслись серые, клочковатые. облака. Катер взлетал на волну, потом проваливался, и в этот миг на палубу обрушивался водяной вал.

«Едва ли кто в такой шторм в воде продержится», — подумал Новосельцев.

Ему было непонятно, как могли погибнуть сразу три больших корабля. Куда они ходили, зачем, почему днем оказались близко от крымских берегов? Может быть, командир дивизиона что-то не так понял.

С носа раздался хриплый голос Шабрина:

— Справа по борту… два кабельтовых… мина.

Новосельцев вскинул бинокль и отчетливо увидел болтающийся среди волн черный шар с рогульками. Видимо, шторм сорвал мину с якоря. Надо расстрелять ее.

— Токарев, к пулемету! — скомандовал Новосельцев и повернулся к рулевому: — Лево руля!

Дюжев сразу понял замысел командира. Он отвел катер на безопасное расстояние и старался держать его так, чтобы пулеметчик смог прицелиться.

Нелегко взять прицел, когда катер и цель качаются на волнах. Токарев прилип к пулемету, выжидая нужный момент. Наконец уловил определенный ритм, когда катер словно замирал на долю секунды и в прицеле вырисовывалась покачивающаяся цель.

«А может быть, лучше снарядом?» — вдруг подумал Новосельцев, испытывая нетерпение.

Он уже хотел отдать приказ комендору кормовой пушки, но в этот миг застрекотал пулемет. Токарев успел дать короткую очередь, и тотчас же на том месте, где болталась на волнах мина, взметнулся водяной смерч, а вслед за ним донесся грохот взрыва.

Токарев повернулся к командиру. На его лице можно было прочесть радостное удивление. Он сам не ожидал такой точности. Кто знает — случайность это или результат высокого мастерства пулеметчика, но факт остается фактом: мина уничтожена с первых же выстрелов.

— Молодец! — крикнул Новосельцев. — Объявляю благодарность!

Катер развернулся на прежний курс.

Впередсмотрящему Максиму Шабрину, пожалуй, было тяжелее всех в этом рейсе. Он стоял впереди носовой пушки, первым принимал на себя все волны, захлестывающие палубу. Его глаза воспалились от морской воды, сам он промок.

В районе Анапы шторм стал тише, но по морю все еще гуляли барашки. Прояснилось и небо. На горизонте оно совсем очистилось, поголубело. Вскоре там показалось солнце, его лучи заскользили по морю, и там, где они коснулись воды, море стало голубеть.

Катер вышел в заданный квадрат. Новосельцев увидел вдали тральщик и два катера, которые утюжили море в разных направлениях, и догадался, что они также посланы на поиски, как и он. Передав мотористам приказание снизить ход на средний, он стал озирать в бинокль морские дали. Справа заметил черную точку.

— Право руля! — распорядился он.

Вскоре Шабрин доложил:

— Прямо по носу два человека в воде.

«И впрямь кошачий глаз, — невольно восхитился Новосельцев своим впередсмотрящим. — Я еле в бинокль рассмотрел, а он простым глазом увидел».

Катер увеличил ход. Около лееров встали матросы, держа наготове спасательные пояса, к каждому поясу были привязаны веревки.

Сигнальщик доложил, что в воздухе появились три «мессершмитта». Два из них кружили над тральщиком, а другой спустился низко над морем и открыл пулеметный огонь. Новосельцев сразу сообразил, что гитлеровский истребитель обстреливает плавающих в воде людей.

— Сволочи! — вырвалось у него. — Утопающих расстреливают.

Кружившие над тральщиком «мессершмитты» перешли на бреющий полет и сбросили мелкие бомбы. Тральщик увернулся, и бомбы разорвались слева от него. «Мессершмитты» опять налетели на корабль, на этот раз обстреливая его из пулеметов. С тральщика открыли ответный огонь. Ему на помощь подошел один сторожевой катер и также открыл стрельбу по самолетам.

— Попали, ей-богу, попали! — воскликнул Дюжев.

— Не отвлекайся, — сердито оборвал его Новосельцев.

Один «мессершмитт» стал крениться и боком пошел в сторону Крыма, оставляя за собой шлейф дыма.

Катер подошел совсем близко к двум плавающим на воде. Дюжев развернулся к ним левым бортом, а Новосельцев приказал застопорить ход.

Акустики Румянцев и Левшин, или, как их называли матросы, Посейдон и Цефей, бросили за борт два круга.

— Концы обматывайте вокруг туловища или рук, — закричал Румянцев, свешиваясь своим длинным телом через леер.

Находящиеся в воде два матроса держались за обломок мачты. Один из них ухватился за брошенный круг и намотал на руки бечеву. Второй никак не мог поймать круг, плавающий рядом. Он ловил его одной рукой, а второй держался за обломок мачты.

Румянцев и кок Кравцов вытянули на палубу первого матроса. Это был высокий, атлетического сложения человек, круглолицый, светловолосый. Вступив на палубу, он пошатнулся, всхлипнул:

— Братки, браточки…

И упал на колени, хотел подняться и опять упал. Румянцев подхватил его под руки. Широко открывая рот, словно ему не хватало воздуха, он проговорил:

— Того… он ранен… Ему помочь надо…

Токарев повернулся к командиру:

— Разрешите?

Новосельцев кивнул головой. Токарев скинул брезентовую куртку, шапку и бросился в воду. Схватив круг, он подплыл к матросу и обвязал его бечевой под мышками.

— Тяни! — крикнул он.

Когда матроса вытянули на палубу, он потерял сознание.

— Обоих в моторное отделение, — распорядился Новосельцев. — Кок, дашь каждому по стакану водки, раздеть, растереть водкой и одеть в сухое.