— Ну, я без этого обойдусь, мне ни к чему, а в гости пригласить можно, коль мужик он путящий.

— Пойдем, что ль, в библиотеку, — сказала Дашутка, запирая номер. — Литературу я тебе уже подобрала. Голсуорси читать будешь. Шестнадцать томов! И еще Диккенса.

Микеша вздохнул и пошел следом за ней.

— А про охоту никакой новой книженции не получала? — спросил он робко.

— Да не пишут. Видать, нынче про охоту писателям сочинять, поди, нечего… Все зверье скрозь повыбили, только в наших местах и осталось. Вот взял бы на охоту корреспондента, он бы тебе и сочинил…

— А уж я б ему порассказал всяких историй, которые со мной в лесу приключались, — радостно подхватил Микеша. — Да только согласится ли погостевать у меня на заимке недельку-другую?

— Выдастся случай, глядишь, и съездит, — обнадежила его Дашутка.

«Уже третья неделя на исходе, пора и за настоящее дело приниматься, — думал Куковеров, сидя у себя в номере. — Хватит слушать чужие байки! В конце концов не за фольклором сюда приехал…»

Нет, в Чигру он не с пустыми руками прикатил — была у него заготовлена отпечатанная на ротапринте болванка, пестрая смесь из газетных вырезок и цитат из всевозможных брошюр — апробированный не раз материальчик. Но здесь для поморской истории, для колорита неплохо было бы раздобыть какой-нибудь первоисточник. Дорого бы он дал за ту книжку, из которой делал выписки Марей в одну из своих тетрадей. Но где и как ее разыскать? Не в колхозной же библиотеке! Хотя и там можно порыться на всякий случаи.

— Нет ли у тебя чего по истории Севера? — спросил он Дашутку вялым тоном, почти не надеясь отыскать что-либо интересное.

— У нас больше художественные и политические, но давайте вместе поищем, — живо откликнулась она, вызываясь ему помочь хоть в чем-то.

На одной из полок Куковеров наткнулся на брошюру «Коллективизация сельского хозяйства в Архангельской области» и отложил ее в сторону. Ему еще попалась под руку небольшая книжица «Золотые россыпи», собрание афоризмов.

— «История — это апелляционная жалоба на современные заблуждения, поданная на суд потомства», — прочел он вслух. — Глубокая мысль! Вот еще: «История того, что есть, — это история того, что будет». Очень уж путано, неопределенно, — покачал он головой. — А это толково: «История и романы суть не что иное, как рассказы об усилиях человеческих для достижения счастья!» — Да, романистам уж куда не в пример легче, — рассуждал он. — Гони страницу за страницей, разворачивай как хочешь сюжет, отдавайся на волю воображения, наплести можно чего хочешь. А историю, даже колхоза, писать не так-то просто. Дело ответственное, тонкое. Политика!

— Дак вам дядя Епифан и другие нашенские старички разве ж мало про поморску жизнь понасказывали? — проговорила с участливостью в голосе Дашутка, разбирая ворох книг на самом верху стеллажа.

— Понасказывать-то они понасказали, а я все же для обстоятельности проверить по первоисточникам должен, — заметил он строго. — Если еще чего-нибудь интересное про Север разыщешь, ты мне на стол в номер положи. Неплохо бы раздобыть где-то протоколы совещаний «Товарищества» времен первых артелей, но вряд ли они сохранились…

Взяв еще пару брошюр, он вернулся к себе и засел за работу. Постепенно дело начинало ладиться, к обеду у него была уже готова вводная часть:

«Рыболовецкому колхозу „Свобода“ исполнилось в этом году пятьдесят лет. Большой и славный трудовыми достижениями путь прошел он за полвека. Начав всего с нескольких десятков дворов, считанных коров и лошадей, старых карбасов и ёл, колхоз стал нынче многоотраслевым, экономически крепким хозяйством, располагающим миллионами средств. Постоянной заботой районного и областного руководства, государства окружено теперь колхозное хозяйство…»

— Может, немного и суховато, но зато все по делу, ни к чему не придерешься, — хмыкнул Куковеров.

«Перенесемся мысленно в прошлое. Вспомним, что сразу же после победы социалистической революции Второй съезд Советов принял исторический Декрет о земле. Сбылись вековые мечты тружеников деревни. Земля-кормилица стала всенародным богатством, и тот, кто был никем, тот стал всем…»

Первые двадцать страниц не вызывали у Куковерова никакого сомнения. Он полагал, что здесь все четко, расставлены необходимые акценты, выдержано в традиционном духе и отвечает запросам времени. Словом, комар носа не подточит. Дальше, над главой о климатологической и географической справках, которые были включены им для увеличения листажа, надо было маленько попотеть. К счастью, в колхозной библиотеке имелась каким-то чудом поступившая сюда из районного бибколлектора Большая Советская Энциклопедия, хотя и без четырех последних томов.

Но и с этим нелегким разделом он тоже справился в конце концов достойным образом. Тут выдумывать и сочинять не требовалось ничего. Главная трудность была еще впереди — вникнуть детально в экономику, оснастить материал конкретной цифирью… Вот уж тут требовалась особая внимательность. В экономике, как и во всем, есть тоже свои взлеты и падения, а ведь материал должен выглядеть ударным, служить в назидание потомкам!

Куковеров потирал лоб в предчувствии творческих мук. Предстояло показать, как же колхоз «Свобода» достиг сегодня такого высокого подъема, стал миллионером, приобрел собственные корабли, которые бороздят вдоль и поперек просторы Атлантики, и не только Атлантики. А главное — приносит хозяйству баснословные доходы! Тут красным словцом не отделаешься, нужна строгая точность и точность. Пора вторгаться в финансовые дебри, ворошить годовые отчеты и приходо-расходные книги. Пора отправиться наконец-то в бухгалтерию, посетить досточтимого Венидикта Ермолаевича Малыгина. Судя по тогдашнему первому знакомству, человек он вовсе не простой, с эдакой подковыркой, с некоторой ехидцей даже. Не иначе как честолюбец, знающий себе цену! Небось в свое время, когда сняли предыдущего председателя, сам метил взять бразды правления в свои руки…

Куковеров поправил чуть съехавший набок узелок галстука, накинул джинсовую куртку, взял чистую тетрадь и вышел из номера. Спустившись по лестнице, он неспешно проследовал в конец коридора и остановился перед дверью, где большими буквами было выведено масляной краской: «Бухгалтерия». Рядом была дверь, обитая дерматином, на которой висела скромная, но аккуратная табличка: «Главбух Малыгин В. Е.».

Кабинетик Венидикта Ермолаевича был удивительно мал. Поперек — двухтумбовый стол; напротив, чтоб не засиживались подолгу посетители, маленькая шаткая табуреточка.

В просторном, удобном старом кресле восседал, как на троне, блистая огромной лысиной апельсинового цвета под матовой лампочкой, сам Малыгин. Кряжистый, круто заквашен, пухлые щеки, а в узких прорезях умных глаз — взгляд с ухмылочкой.

— Ну как вам деревня наша, много ли написали про поморов уже? — спросил Малыгин, усадив Куковерова.

— Пишем, уважаемый Венидикт Ермолаевич, днем и ночью стараемся… Как говорится, ни единого дня без строчки. В какой дом ни зайдешь — прямо-таки Клондайк, золотые россыпи… Теперь вот экономику колхоза пришла пора копнуть, валовой и производственный доходы, чистую прибыль от морской добычи и озерной…

— Ну что ж, копайте, раз нужно для дела. Все необходимые данные вам представим, что ни попросите, — заверил с благодушной улыбкой главбух. — Ванюша! — крикнул он зычным голосом и постучал увесистым кулаком в дощатую перегородку, которая отделяла его кабинетик-мышеловку от соседней комнаты. Оттуда слышались щелканье арифмометров и сдержанные голоса.

Вбежал молодой человек с прилизанной челкой редких волос. Глаза скорбные, косо поднята левая бровь. Уважительно и застенчиво посмотрел на Куковерова.

— Ты вот что, Ванюша, — веско проговорил Венидикт Ермолаевич, — подбери за последних три года товарищу корреспонденту все необходимые показатели по улову рыбы. Для написания истории надо…

— Хотелось бы за последние десять… — прервал его Куковеров и повернулся уже к Ванюше, стараясь разъяснить: — Так, чтобы рельефнее выглядела картина экономического скачка! За последние десять, сами понимаете, гораздо нагляднее будет… Закономерный взлет!