— Ошибаешься, очень ошибаешься. Я знала, что он на мне не женится. Он никогда не женится на своих девчонках.

— А, черт, допустим, ты права. Тебе до зарезу нужен был твой Рафферти, вот ты и не хотела думать, надолго ли вы вместе и что с тобой будет потом.

— Я была в него влюблена и не собираюсь ничего скрывать. Но ты сам про это начал, не я завела этот разговор.

— Да, завел разговор я и буду говорить, все равно буду, как ни крути.

— Но я и не думаю ничего отрицать, я тебе уже сто раз говорила.

— Я об этом и не прошу. Да, ты была влюблена в Рафферти, а когда он тебя бросил, все провалилось в тартарары. И когда до тебя, наконец, дошло, что все кончено, что он тебя назад не позовет, тогда мы с тобой и встретились.

— И на одиннадцатый день ты мне сделал предложение, — сказала она. Они свернули на ее улицу. Тонкий лунный серп ласково светил над путаницей узких кенсингтонских улочек, в которых терялся дальний гул машин.

— Да, сделал тебе предложение. И с того дня прошло три месяца.

— Три месяца! — Она вдруг остановилась. — А ты понимаешь, что, если мы поженимся, нам с тобой жить вместе лет сорок пять?

— Ну понимаю, — сказал он, — понимаю.

— Видишь, как долго.

— Но послушай, Изобел, теперь ты пойми меня… — Они шли дальше. — Долго, недолго — время тут вообще ни при чем, во всяком случае, все это не так. И хоть брак — это действительно надолго, как ты говоришь, но ведь это вовсе не значит, что до этого нужно много времени, чтобы хорошо узнать человека.

— Разве нет?

— Конечно, нет. Вот, скажем, я: только хотел с тобой познакомиться и сразу решил — хочу на ней жениться. Конечно, я не был в таком жутком состоянии, как ты, не было у меня до нашей встречи потрясающего романа, когда сначала тебя возносят до небес, а потом разбивают тебе сердце.

— Никогда я не говорила, что у меня сердце разбито.

— Ладно. Пусть так. Ты мне никогда ничего не говорила.

Они подошли к дверям ее дома, и она открыла сумочку, чтобы достать ключ.

— Изобел, я тебя умоляю…

— Что ж, ты прав, Уолтер, — сказала она спокойно, — раз ты все знаешь, можно говорить откровенно. Да, я была в жутком состоянии.

— Была? Ты хочешь сказать — ты и до сих пор… Разве нет?

— Зачем ты так сердишься? Ведь я твердо решила, что все кончено между мной и… словом, все кончено.

— Между тобой и Рафферти, — сказал он со злостью. — Почему ты прямо не говоришь? Боишься произнести его имя? Рафферти, Рафферти, Рафферти. Вот, может быть, хоть так я тебя расколдую.

— Ты взял бы себя в руки, — сказала, все еще не теряя спокойствия. — Я тебе сказала, что прошлое уже в могиле. Только…

— Только ты боишься, что оно вдруг вынырнет из могилы и снова в тебя вцепится. Да и не так трудно будет ему выкарабкаться, этому прошлому, уж очень неглубоко ты его похоронила, землицы на могилке дюйма два, не больше.

— Я тебя только об одном и прошу, уж не знаю, сколько раз надо повторять: дай мне хоть немного опомниться. Видала я, что бывает с девушками, которые выходят замуж, чтобы покончить с прошлым. Тебе сказано — я обдумываю твое предложение.

— Сколько же ты собираешься обдумывать, черт подери?

— Все время буду думать, пока не узнаю тебя как следует.

— Слушай, но если ты хочешь узнать меня получше, почему бы нам с тобой…

— Э-э, нет, — сказала она устало. — Только не это. Говорю тебе раз и навсегда: этого в моей жизни я больше ни за что не допущу, не желаю.

Он стоял молча, опустив руки.

— Вот что, — сказала она уже мягче, ласковее. — Я очень устала, хочу домой и сразу лечь спать. Спасибо, что проводил меня, Уолтер.

— Выходи за меня замуж, — сказал он.

— Не надо нервничать, — сказала она все так же ласково. — Я делаю все, что могу. В конце концов, я с тобой не фокусничаю.

— Конечно, не фокусничаешь, как с Рафферти.

В ту же секунду она выхватила ключ, щелкнула замком и юркнула в открытую дверь.

— Изобел, не надо… прошу тебя.

— Спокойной ночи.

— Прошу тебя, детка, одну минутку… Прости меня. Ты себе не представляешь, как я на себя злюсь, даже больше, чем ты на меня…

— Верю, верю.

— Прости меня, милая, я опомниться не успел, сам не понимал, что говорю, как-то само выскочило. Я ведь не хотел…

— Он не хотел! — фыркнула она. — Почему ты не сознаешься, что с ума сходишь от ревности, ни о чем другом говорить не можешь, подло бьешь по больному месту, просто подло…

— Бог ты мой, я же не виноват… Твоя правда, не могу я молчать, и никто не мог бы на моем месте. Слушай, маленькая, ты тоже была влюблена, должна же ты понимать… Сама знаешь, что это такое… Неужели ты никогда не ревновала?

— Не ревновала? — переспросила она изменившимся голосом. — Да разве можно было его любить и не ревновать?

— Вот видишь…

— Но я лучше владела собой и не выставляла свои чувства напоказ.

— Не выставляла напоказ, — грустно повторил он. — До чего же ты англичанка! Считаешь, что главное в вопросах чувства — это уметь все скрывать. Правильно я говорю? Только не забывай, что если ты лучше умела скрывать свою ревность, чем я, так в конце концов у тебя было одно утешение: твой роман с Рафферти был не таким, как наш роман с тобой, то есть ты не билась постоянно головой о каменную стенку.

— Какое же у меня было утешение? — удивилась она.

— Говоря прямо, ты же с ним спала!

— Спокойной ночи!.. — Она уже была в подъезде и закрывала двери.

— Изобел, можно тебе позвонить?

Дверь еще не совсем закрылась, и он услышал голос Изобел:

— Тебе было сказано совершенно ясно: не желаю, чтобы ты мне без конца звонил. Говорила тебе — я сама позвоню, когда придумаю, куда бы нам пойти. И запомни: если ты мне хоть раз позвонишь, если я сниму трубку и услышу твой голос, я повешу трубку, и между нами все будет кончено. Ты меня понял?

— Понял, — сказал он тихо.

— Тогда спокойной ночи, Уолтер.

— Спокойной ночи. Вестерн-8864.

— Номер мне известен, и ты это знаешь, — сказала она, закрывая двери.

— Уолтер?

— Изобел, неужели это ты?

— А кто же еще?

— Я ждал у телефона каждый вечер.

— Пожалуйста, перестань себя жалеть. Мы с тобой в прошлую среду ходили в кино, значит, прошло всего пять вечеров.

— Всего?!

— Ладно, у меня для тебя есть приятная новость. Мы с тобой идем в гости.

— Вот как…

— Голос у тебя что-то недовольный.

— А там, в гостях, я смогу хоть пять минут посидеть с тобой вдвоем?

— Зависит от того, как ты будешь себя вести.

— Мне казалось, что ты сама хочешь узнать меня поближе…

— Да, хочу, но ведь о человеке можно многое узнать и по тому, как он себя ведет в компании.

— А что там будут за люди?

— Не знаю, может быть, они тебе и не понравятся. Дом очень светский. Мы пойдем в гости к Хелен и Родрику.

— Думаешь, тебе там понравится?

— Возможно. Во всяком случае, мне хочется туда пойти. Зайдешь за мной завтра вечером? Звали как будто к девяти.

— Может быть, пообедаем вместе?

— Спасибо, с удовольствием.

— Тогда я зайду в половине восьмого.

— Лучше в восемь. К половине восьмого я не успею.

Они еще немного поговорили, но ему так и не удалось выпросить у нее лишние полчаса.

Уолтер мог считать, что ему повезло. Они уже около часу были в гостях, и, кроме хозяев, которые поздоровались с ними мимоходом, больше никто внимания на них не обращал. По-видимому, все тут очень хорошо знали друг друга, а кроме того, держали себя слишком высокомерно и неприветливо: видно, считалось, что заговаривать с незнакомым человеком совершенно лишнее. Поэтому Уолтеру удалось без особого затруднения увлечь Изобел в дальний угол и поговорить с ней наедине. Правда, она все время оглядывалась, не найдется ли собеседник повеселей, но Уолтер на большее и не рассчитывал и был счастлив, что все вышло хотя бы так, как сейчас.