В ст. же 57 того же "положения" говорилось:

"Сосредотачивая в своем управлении сведения, получаемые от полевых управлений о неприятеле и о местности, он со своей стороны принимает меры к собиранию таковых и распоряжается их обработкою и приведением в удобный для пользования вид. Сообщение сих сведений полевым управлениям армий лежит на непосредственной его обязанности…"

Об управлении генерал-квартирмейстера штаба армии в том же "положении" говорилось следующее:

"Ст. 199. Управление состоит из четырех отделений: оперативного, отчетного, разведывательного и топографического."

"Ст. 202. К предметам занятий разведывательного отделения относятся: а) собирание сведений о силах, расположении, передвижениях и намерениях неприятеля; б) собирание статистических сведений о театре войны и содержание их в постоянной исправности; в) отыскание надежных лазутчиков (лазутчик — агент-ходок. — К. 3.) и проводников из местных жителей, содержание тех и других и распределение их по назначению, согласно получаемым указаниям; г) опрос пленных и лазутчиков, проверка их указаний по собранным всеми путями сведениям о неприятеле, обработка всех этих сведений, составление общего свода и сообщение из них войскам того, что будет признано необходимым для облегчения частных соображений и д) заведывание военными корреспондентами, находящимися при армиях."

О начальниках штабов корпуса и дивизии в том же "положении" сказано следующее.

"С разрешения командира корпуса (дивизии), он осматривает лично и сколько возможно чаще расположение неприятеля; при этом он принимает на себя начальствование над войсками, для того назначенными".

"Он представляет командиру корпуса (дивизии) о мерах к сбору сведений о противнике и испрашивает его разрешения на производство расходов по содержанию шпионов, лазутчиков и пр.".

Из приведенных выписок из "Положения о полевом управлении войск в военное время" видно, что разведывательный аппарат, в виде отделения управления генерал-квартирмейстера, полагался лишь при штабе армии.

Характерно также, что, согласно "Положению", штаб главнокомандующего фронтом не должен был объединять и руководить разведывательной деятельностью штабов армий, а лишь получать от них материалы, обрабатывать их и сообщать штабам армий. Аппарата же для этого тоже не было предусмотрено.

Генерального штаба полковник Чернозубов утверждал[26], что "служба эта будет возложена на одного из офицеров Генерального штаба".

При составлении "Положения" 1890 года по словам Чернозубова, основной идеей было освободить главнокомандующего от мелочных забот и дать ему тем полную возможность вникнуть в главное. Вследствие такого характера деятельности штаба главнокомандующего, мелкие детали разведывательной службы стушевываются и подаются уже в готовом виде разведывательными отделениями подведомственных армий. "В виду этого, — по словам Чернозубова, — и не ощущается необходимости в особом отделении. Вполне достаточно, если делопроизводство по этой части будет возложено на одного из двух офицеров Генерального штаба".

Как известно, до октября 1904 года все русские войска, находившиеся на театре военных действий, составляли лишь одну Маньчжурскую армию. В октябре было произведено разделение их на три армии. До того момента каждый корпус и отдельный отряд (а таковых было несколько) был в полном смысле слова предоставлен сам себе в области добычи сведений о противнике. Штаб армии издавал свои разведывательные сводки, но до штабов корпусов они редко доходили. Для кого печатались эти сводки — неизвестно. Каждый штаб корпуса на свой страх и риск начал организовывать свою агентурную сеть; каждый делал это по своему. Результаты, конечно, были самыми плачевными. Обмена имевшимися сведениями о противнике между корпусами не было. В первое время пытались ограничиться исключительно войсковой разведкой. Но первые же попытки показали, что это — вещь трудная, чтобы не сказать — для русских невозможная, потому, что японцы очень хорошо охраняли свои позиции. Пройти через них можно было только с боем, на что, в то время, русская армия не была способна. Кинулись на фланги, но и здесь японцы были на чеку. Верных карт не было. Местность — неровная, пересеченная, и незнакомая войскам. Налицо были: незнание языка противника и местного населения, двусмысленное отношение этого населения к русским, крайне скудные и подчас неверные сведения об организации, численности и свойствах армии противника и т. Д. Приходилось действовать при помощи китайцев-проводников, но, пока их разыскивали, японцы уже знали, где именно предполагается набег и принимали контрмеры.

А. Свечин[27]рассказывает, что разведка велась не кавалерией, а по преимуществу охотничьими командами (команды пеших и конных разведчиков при полках и даже баталионах), которые работали добросовестно. Но, в общем разведка велась крайне неумело. Особенно неопытны и неумелы были не младшие начальники-исполнители, а высшие, руководившие разведкой. Крайне робкое в серьезных действиях, наше управление в организации разведки отличалось и большой смелостью, и непрактичностью. Разведочные команды получали странные задачи. Обследованием фронта противника не довольствовались; стремились войсковыми частями обследовать тыл противника, расположение его главных сил, открыть планы и намерения врага. Как сквозь сито, гнали через неприятельские аванпосты наши охотничьи команды. Из полков выбирались лучшие нижние чины, лучшие офицеры; им давались самые туманные инструкции; собранные команды угонялись за 100 верст на гибель, тем более верную, чем отважнее были офицеры. Сотни пропавших без вести оплачивали совершенно нестоящие сведения, принесенные одним удачником. В июне месяце 1904 года это преступное уничтожение лучших сил Восточного отряда достигло самого большого напряжения… Примерно около 8-го июня была выслана масса команд охотников — от всего Восточного отряда свыше 10 команд; никто не возвратился; В безрезультатных охотничьих предприятиях было загублено не менее 15 % офицеров отряда и 10 % солдат… В этих разведочных делах мы теряли не только лучших людей Восточного отряда, мы теряли веру в себя, мы постепенно приучали всех к неудачам, постепенно разучивались одерживать победы"…

На организацию агентурной разведки на театре военных действий в начале войны вообще смотрели сквозь пальцы. Главный штаб полагал, что многочисленная русская кавалерия великолепно справится с задачами разведки. Е. И. Мартынов подтверждает это мнение Главного штаба, говоря, что "перед войной все полагали, что благодаря огромному перевесу в числе и качестве кавалерии мы будем знать каждое движение противника, последний же будет бродить впотьмах".

На деле же произошло обратное: русская кавалерия не могла проникать вглубь расположения противника и потому не доставляла никаких ценных сведений. Между тем японцы, пользуясь своей малочисленной кавалерией лишь для ближней разведки, все важнейшие сведения о группировке и направлении русских сил получала от агентурной разведки.

Капитан французской службы Рауль-де-Рюдеваль, со слов ген. Штакельберга, еще более определенно передает эти рухнувшие надежды на кавалерию[28]:

"…У нас было много кавалерии и мало шпионов и мы были все время плохо осведомлены. Наш противник имел мало кавалерии и много секретных агентов и знал все своевременно"…

Вот несколько примеров. По словам комиссии по описанию русско-японской войны[29], "11 и 12 марта 1904 года ген. Мищенко получил, главным образом, от американского миссионера первые более или менее достоверные сведения о противнике. Выяснилось, что в первых числах марта между Анчжю и Пеньяном было собрано 17.000 японских войск, что ген. Мищенко считал вполне правдоподобным… Это сведение, ставшее известным через Сеульскую газету и американского миссионера, было первым за все время похода, вносившим некоторое понятие о составе сил противника. Высадка у Гензана японского десанта подтверждалась, но сила его оставалась неизвестной"…