В школе я преподавал несколько месяцев: с сентября 1920 г. до марта 1921 г. Благодаря этой работе я не умер с голоду, но школа была далеко от дома и мне приходилось терять целые часы на ходьбу туда из-за бездействия трамваев и извозчиков. Кроме того, в школе была полностью расстроена дисциплина учащихся. Они чувствовали себя хозяевами школы и позволяли себе на уроках всё, что могут выдумать 12-14-летние дети. Из-за такого отношения к дисциплине учителя стонали и при первой возможности оставляли работу. К Эсперанто ученики относились как к другим обязательным предметам и весьма неохотно загружали мозги новыми словами и грамматическими правилами. Наиболее сильное средство привлечения к изучению Эсперанто - международная переписка - тогда не было возможным, ибо Россия была блокирована со всех сторон. Кроме того, некоторые родственники не благоволили к Эсперанто и эти чувства не прятали от потомков. Я видел, что разбрасываемые мною семена падали на бесплодную почву, и при первом благоприятном случае через несколько месяцев прервал уроки в этой школе.

  А случай был такой. Мне надо было отдавать в школу своего племянника. Обходя с этой целью ближайшие к дому школы, в одной из них я встретил знакомого полуэсперантиста. Когда он узнал о цели моего визита, то сказал, что школа примет племянника, если я найду недостающего учителя, ибо тогда, как я уже говорил, учителя бежали из школ. Я в шутку ответил, что могу предложить только самого себя, т.к. никого другого не знаю. Но моя шутка дала предлог для дальнейшего разговора на эту тему и дело кончилось тем, что я согласился вести четвёртый класс по всем предметам при условии, что школа позволит мне ввести в программу класса язык Эсперанто. Отдел народного образования с радостью утвердил меня в этой должности и таким образом я стал профессиональным учителем. Первый год я преподавал все науки - математику, русский язык, историю, географию, Эсперанто, - а затем я обучал уже только математике, как закончивший математический факультет университета.

  Многим мой рассказ покажется не вполне заслуживающим доверия, но следует помнить, что то было время революции и гражданской войны.

  С того времени прекратилась моя 100-процентная эсперантская деятельность. Из-за новой должности мне приходилось много времени посвящать преподавательской работе и заниматься Эсперанто только в свободное время. Однако Эсперанто так укоренился в моей душе, что я даже среди забот о ежедневно необходимом хлебе никогда не забывал о нашей дорогой идее. Я верил, что когда закончится гражданская война и в России наступит нормальное состояние, Эсперанто станет развиваться даже живее, чем прежде.

  С этой надеждой я старался, чтоб не погибли корни основанных мною книжного магазина, журнала и института. Хотя в маленьких комнатах моей новой квартиры я не мог устраивать групповые курсы, официально институт продолжал существование и был внесён в список новых государственных образовательных учреждений в качестве учебного заведения. Его преподавательский коллектив состоял теперь, помимо меня, из д-ра Корзлинского, С.Обручева и Футерфаса. Д-р Шидловский в марте 1920 г. тяжело заболел и умер, а остальные преподаватели были втянуты в войну.

  Во время моего почти полугодового выезда в провинцию в Москве оставалась секретарь института З.И.Рейнштейн-Сахарова. После моего возвращения в мае 1920 г. я старался как-нибудь оживить курсы. И тут вовремя представился очень хороший случай. В почтовом комиссариате весьма заинтересовался и вдохновился нашей идеей один из важных чиновников Н.Д.Моденов. Он пожелал организовать курсы Эсперанто для почтальонов. Меня познакомили с ним и в результате мы устроили в одном из почтовых домов курсы Эсперанто под моим руководством. Группа состояла из 20 человек и была оформлена как один из курсов института. Деятельность института была восстановлена, но возникло новое затруднение: исчерпались все издания учебников.Что делать?

  Прежний порядок издательской деятельности был уничтожен. Все частные типографии были реквизированы и стали госсобственностью. Бумажные склады - тоже. Все издания подлежали контролю особого госучреждения - Главлита. Чтобы что-то издать, надо было прежде получить разрешение нескольких учреждений. Эти учреждения были новые и располагались в разных местах Москвы. Там сидели чиновники, которые ничего не знали об Эсперанто. Их надо было долго уговаривать, чтоб в конце концов они выдали испрашиваемое разрешение.

  После долгих хлопот в июле я получил для института разрешение переиздать учебник Кара и Панье в типографии, принадлежавшей прежде Сытину, где уже печатали учебник Девятнина. Наш учебник набирали четыре месяца. Пришло время его печатать. Но когда я пришёл просить, чтоб отпустили бумагу, чиновник, распределявший типографскую бумагу, перечеркнул все прежние разрешения и заявил, что не может тратить бумагу на такую бессмыслицу. Один никчемный человек одним росчерком пера обесценил все мои хлопоты!

  Тогда я написал письмо Н.К.Крупской, жене Ленина, с которым я учился в Казанском университете и который тогда болел из-за ран, полученных в ходе покушения на его жизнь. В письме я обратил внимание на вредное поведение чиновника, который неправомерно аннулировал предыдущие решения несмотря на то, что книга была набрана. В результате было отдано распоряжение о выдаче бумаги. Книга была напечатана в январе 1921 г. и мы запаслись учебниками на несколько лет. Часть издания забрал государственный книжный склад и заплаченными им деньгами я расплатился с типографией. Остальные книги я сложил в своей квартире, забив ими одну из комнат.

1921 г.

  На меня теперь навалился большой груз. С одной стороны, я стал профессиональным учителем в школе, а с другой стороны, мне надо было продолжать работу книжного магазина, распределяя учебники среди эсперантских пропагандистских обществ и отдельных лиц. Кроме того, официально ещё работал Институт Эсперанто, чьим директором был я.

  Политическая обстановка в тогдашней России была туманной. Гражданская война продолжалась во всех концах страны. Украину захватили польские и германские войска, Кавказ и Крым оккупировали наши бывшие союзники - англичане, французы и др. Наши деньги безостановочно обесценивались. На самом маленьком дензнаке было напечатано "1000 рублей". За эти деньги почти ничего нельзя было купить. Служащие и рабочие питались в основном получаемым рационом, который равнялся иногда 100 граммам хлеба. Обеды мы получали в общественных столовых. Они состояли из тарелки кипячёной воды с небольшим количеством крупы и печёного картофеля, приготовленного так, чтоб не пропала кожура. Все влачили полуголодное существование. Мы переживали так называемый период военного коммунизма.

  Частные предприятия постепенно национализировались. Меня не трогали только потому, что с точки зрения неэсперантистов все наши предприятия были ничего не стоящими забавами. Что касается эсперантистов, то никто из них не отваживался запятнать себя каким-нибудь насилием по отношению ко мне. Кроме того, я ещё раньше неоднократно выражал желание сделать мои предприятия "общей собственностью" и с этой целью даже предлагал образовать акционерное общество, но лишь немногие выразили желание стать его членами. И теперь я абсолютно не мешал тем, кто хотел устроить какие-то общественные предприятия, полезные нашему движению. Напротив, давая таким людям солидный кредит, я только желал им помочь.

  Например, в Петрограде (теперешнем Ленинграде) тогда какое-то время энергично работали единомышленники Пилев, А.Ф.Ашанин и Н.К.Каратаев, которые даже начали издавать эсперантский журнал "Агитанто" /агитатор/. 15 сентября 1921г. я дал им в порядке кредита 3000 экземпляров учебника Кара и Панье. Кроме того, я им передал клише для напечатания в Кронштадте моего русско-эсперантского словаря. В итоге я не получил ни платы, ни клише, и лишь позже с большим трудом, благодаря помощи М.С.Валентинова, я смог получить из кронштадтской типографии неиспользованные клише.