В Порт-Артур мы летели с воздушным десантом, а обратно, навстречу нашим передовым наземным войскам, катили в трофейной машине «Форд-8», американской левше.

Со мной были фотокорреспонденты Анатолий Егоров и Василий Киселев. Вооружение наше состояло из трех пистолетов, продовольственные запасы исчерпывались ящиком бренди и кульком японских галет.

Мы давно оторвались от наземных войск, еще на земле Монголии, где-то около Халхин- Гола. Перепрыгнули через Большой Хинган — из окна самолета я видел внизу серое нагромождение скал, дикую свалку утесов, грандиозное каменное столпотворение и едва различимые змейки дорог, по которым шли трудным походом наши танки, наша мотопехота, наши саперы и связисты.

И вот мы ехали теперь им навстречу.

Японцы уже капитулировали, но не успели сложить оружие. Наша машина обгоняла и встречала стройные колонны довольно бодрой и недурно оснащенной пехоты, и статные, вышколенные офицеры старательно козыряли нам. Их было много, нас было трое. Колонны почтительно уступали нам дорогу. По обочинам выстраивались толпы китайских крестьян, они нам яростно аплодировали, и, казалось, будто молва о советской машине разносится с быстротой радио. Но радио не было. И телеграфа не было. Телеграф был моей мечтой — отправить порт-артурские репортажи.

Машина катилась людными дорогами Ляодуна, она шла сквозь ливни рукоплесканий.

Но накануне прошли ливни настоящие, и вот мы застряли перед оврагом у сорванного с опор моста. Карта почти бесполезна: дороги перекроены, названия в каждой провинции свои. По рукам китайской толпы идут наши рисунки: паровозики (где-то тут дорога?), многоэтажные здания (далеко ли до большого города?), речки, мосты, развилки дорог. И на все отвечают нам незнанием, пожимают плечами, виновато улыбаются, похлопывают по плечу — не унывайте, мол, после разгрома Японии ничего уже не страшно. И суют нам в машину арбузы, персики и помидоры, и затягиваются нашими сигаретами. А детям дают потрогать наши погоны, каждую звездочку отдельно.

Это была пантомима.

Но однажды на площади маленького городка, где мы вынуждены были притормозить из-за тесноты, пробрался к машине древний старик с трубкой в зубах и заговорил на изуродованном до неузнаваемости русском языке. Мы употребили много энергии и воображения, чтобы расшифровать то, что он сказал: до 1914 года жил в Петербурге, работал в прачечной, а потом по подозрению в шпионаже выслан был из России. Он счастлив снова встретиться с Россией у себя на родине.

Постепенно въехали мы во тьму.

Ощупью двигаемся в китайской ночи.

Пытались мы было вброд перебраться через речку, но водой захлестнуло свечи, машина заглохла, застряла в самом глубоком месте, на середине. Сидим, думаем, как выбраться. В обе стороны до берега метров по двадцать — вода выше колен. Что ж, один идет к одному берегу, другой к другому, третий остается на всякий случай в машине.

Я на своем берегу углубился довольно далеко: ни души. Стою, жду, смотрю. Егоров на своем берегу прошел еще дальше и тоже никого не встретил. Но вот на меня, вижу, надвигается черная тень человека. Подаю голос — человек испуганно шарахается, бежит назад. Я кричу ему вслед и тем только подгоняю его. Но тут на берегу Егорова показывается целая стайка китайской молодежи. Им уж конечно стыдно бояться одной машины, застрявшей в реке в потемках. Подошли ребята к берегу, Егоров знаками объяснил, в чем дело. И тут произошло неожиданное: с криками, с воплями побежали ребята назад, в скрытую тьмой деревушку — там захлопали двери, закудахтали куры, завизжали дети и женщины, поднялась тревога. Ждем. Что-то будет? Видим, на нас надвигается шумная черная масса людей, человек четыреста, не меньше. У мужчин закатаны штаны, у женщин тоже подобрана выше колен одежда. С ходу вбегают в воду и, окружив машину, поднимают ее на руках так, наверно, как в былые времена несли паланкины вельмож.

Сделали дело — и убежали. В деревне короткий переполох. Видно, комментарии к событию. И тишина.

Тьма еще гуще. Дорога еще хуже. Сбились на какой-то едва заметный проселок. Но вот снова дорога расширилась — впереди как будто накатано, на земле оттиснуты узорчатые шины.

Прибавляем скорости — и стоп! Разрушенный мост и никаких объездов ни слева, ни справа.

— Знаете, хлопцы, — говорит Егоров, — довольно издеваться над машиной и трепать казенные нервы. Я предлагаю спать. Закрыться на все стекла и спать до утра.

Киселев — не он ведет машину — и так уже почти спит, в знак решительного согласия резко клюет носом. И я тоже легко примыкаю к большинству.

Спим.

Как перешла черно-чернильная китайская ночь в бледное утро, как полыхнул из-за горизонта свет, нам не довелось увидеть. Нас растормошило веселое, озорное, уже высокое солнце, брызнувшее в стекла машины с ослепительно светлого, почти совсем белого неба.

За нашим пробуждением следили плотные ряды зрителей, обступивших машину. К самому стеклу прильнули коричневые, копченые, морщинистые лица стариков, детишки карабкались на капот, женщины с любопытством разглядывали нас и наше довольно неказистое снаряжение, держали наготове тарелочки с вареными яйцами и овощами.

Громкий общий возглас вырвался из толпы, когда мы очнулись и в радостном удивлении раскрыли дверцы машины. Толпа закивала, заулыбалась, послышались какие-то слова, какие-то препирательства и пререкания. Отталкивая друг друга, крестьяне совали в машину тарелочки с угощением. Мы могли отплатить только сигаретами. Мы выложили все, что у нас было, и толпа от мала до велика с восторгом, со смаком, с лихим причмокиванием закурила…

Где объезд? Объезд уже обозначен живой цепочкой — до сопряжения с шоссе машина шла людским коридором под прощальные аплодисменты толпы.

А два дня спустя шоссе привело нас к окраине тихого городка, где мы увидели в саду на привале наших танкистов. Мы услышали знакомую привычную команду:

— Ужин и ночлег корреспондентам! Машину осмотреть и заправить.

Приближалась Берлинская операция. Последняя и самая крупная наступательная за все годы Великой Отечественной войны.

В маленьком польском городке Мендзыхуд, захваченном некогда германскими милитаристами, где в начале апреля 1945 года размещался штаб 1-го Белорусского фронта, происходили знаменательные события. Под руководством Маршала Советского Союза Г. К. Жукова в глубочайшей тайне и в мельчайших подробностях и деталях в штабе уточнялся план битвы за Берлин.

А в прифронтовой полосе по широкой асфальтированной магистрали Познань — Берлин тянулись под прикрытием ночей к берегу Одера тысячи пушек, начиная от вездесущих «сорокопяток» и кончая дальнобойными крепостными мортирами, мчались колонны танков, перебрасывались на грузовиках отлично экипированные и хорошо вооруженные пехотные части. Берлинская автострада, казалось, не сможет вместить всего, что вдруг устремилось к Одеру. Но все совершалось в высшей степени организованно.

Фронт находился от Мендзыхуда в двух часах езды на машине. За Одером, берега которого захлестнуло половодье, на крохотных, простреливаемых насквозь плацдармах южнее и севернее Кюстрина, которые были заняты наступающими советскими частями и соединениями еще в феврале, беспрерывно шли бои. А рядом, на правом пологом берегу Одера и прилегающих к нему вплотную густых сосновых лесах, называемых Королевскими, сосредоточивались свежие силы для сокрушительного удара.

В дни подготовки к штурму Берлина вырос, значительно пополнился журналистский корпус. Военные журналисты, вынесшие вместе с армией все тяготы и трудности, готовились к описанию заключительного этапа войны. Редакция «Правды» сосредоточила на берлинском направлении две бригады военных корреспондентов. На 1-м Белорусском фронте в бригаду входили Всеволод Вишневский, Борис Горбатов, Василий Величко, Иван Золин, Мартын Мержанов и пишущий эти строки. Чуть позже к нам присоединился Михаил Брагин. На 1-м Украинском фронте бригаду составляли Борис Полевой, Вадим Кожевников и Сергей Борзенко. Кроме того, на обоих фронтах находились фотокорреспонденты «Правды» Александр Устинов, Федор Кислов, Виктор Темин, Яков Рюмкин и Николай Фиников.