К обеду, однако, бой утих. Тишины не наступило, нет. По-прежнему били наши пушки и рвались вражеские снаряды. Но атаки противник не повторял.

Вот в это время майору Суркову и сообщили из стрелкового батальона, что к ним пришла девушка — старший лейтенант, фотокорреспондент фронтовой газеты «Красная Армия» Наталья Бодэ. Хочет снять подбитые «тигры». И так как в батальоне остались только младшие офицеры, они вспомнили о майоре и обратились к нему с вопросом, как быть.

Минут через десять к нам в окоп прыгнули Наталья Бодэ и лейтенант из батальона. Офицеры хором начали пугать фотокорреспондента настоящими и мнимыми опасностями, отговаривая от задуманного ею дела. Они понимали важность снимков, учитывали политическое значение появления фото подбитых «тигров» в печати, но резонно боялись подвергать жизнь девушки смертельному риску.

Наташа Бодэ слышать ничего не хотела.

Майор Сурков сказал:

— Хорошо, идите, лейтенант даст вам провожатого.

И к лейтенанту:

— Выделите группу обеспечения. Я прикажу нашим батареям приготовить заградительный огонь…

Снимки Натальи Бодэ, сделанные в районе станции Поныри, появились сначала во фронтовой газете «Красная Армия», а потом в «Правде» и «Красной звезде».

С писателем Василием Гроссманом мы одними из первых среди корреспондентов 1-го Белорусского фронта побывали в освобожденном польском городе Люблин. Только приехали во Владаву — небольшой городок, избранный на время местом пребывания штаба фронта, как прибежал посыльный из Военного совета. Сказал, что нас обоих приглашает к себе командующий Маршал Советского Союза К. К. Рокоссовский.

Не идем, буквально летим. Ведь поговорить с командующим фронтом в такие горячие дни наступления — большая журналистская удача!

— Мне доложили, что вы только что приехали из Люблина, — сказал маршал, пожав нам руки. — Москва очень интересуется состоянием этого города. Но, к сожалению, у нас в штабе никто не успел там побывать. Более или менее полной информации от генерала Чуйкова пока тоже нет. Можете ответить на вопросы генерала Антонова? Он сейчас у прямого провода…

Член Военного совета генерал-лейтенант К. Ф. Телегин добавил:

— Но нужна только правда. Никаких догадок и домыслов. Запомните, начальник Генерального штаба свой разговор с вами будет докладывать правительству.

У Василия Семеновича Гроссмана лицо сразу сделалось каким-то скучным. И я его понял. Да, мы были в Люблине. Но к докладу правительству, конечно, не готовы.

И все-таки пришлось подойти к аппарату. После того как К. К. Рокоссовский нас представил, Москва отстукала первый вопрос:

— Водопровод в Люблине работает?

Я посмотрел на Гроссмана. Он — на меня.

— Вы же пили у того поляка воду, — напомнил я ему. — Вода, кажется, была из водопровода.

— Вы умывались из водопровода, — вспомнил в свою очередь Гроссман.

А ведь и в самом деле!

Дали положительный ответ.

— Электричество есть?

— Есть! — Вот это-то мы знали точно.

— Мосты целы?

— Один проезжали. Цел. О других ничего не знаем.

— На каких улицах были? Каковы размеры разрушений? Много ли целых жилых домов? Сколько, по-вашему, в городе осталось жителей? Видели ли уцелевшие дома правительственного типа, где и на какой улице? Состояние мостовых, тротуаров? Не интересовались ли городской телефонной сетью? Как замок Любельский?

И еще вопросы, вопросы. Мы, отвечая, даже вспотели. Вместе с нами переживал маршал.

Наконец генерал Антонов поблагодарил нас за информацию и вслед за этим отстукал: «…правда, не очень богатую, к сожалению. Но думаю, что и она пригодится».

Какое-то время все молчали. Потом Рокоссовский поинтересовался, какой дорогой мы ехали из Люблина.

Я показал на карте ниточную линию шоссе.

— Что? По этому шоссе? Да оно же в руках у немцев! — воскликнул Рокоссовский и внимательно, я бы сказал, с подозрением посмотрел на нас. Чувствовалось, что он сомневается в нашей правдивости.

— Мы не знаем, в чьих руках это шоссе, — начал сердиться Гроссман, — но мы ехали именно по нему. Думаю, что ваши данные, товарищ командующий, просто устарели…

В это время в дверях показался генерал А. М. Пронин — член Военного совета 8-й гвардейской армии.

Маршал спросил его:

— Вы из Люблина? Какой дорогой ехали?

Пронин указал на шоссе, по которому проехали и мы.

Рокоссовский смутился. Затем виновато сказал:

— Извините, товарищи. Мои данные и в самом деле устарели. В искупление недоразумения прошу отужинать с нами.

Я ответил сразу за нас обоих:

— Спасибо, товарищ маршал. Но мы очень торопимся. Нам надо передать наши корреспонденции в Москву. Вот, если вы дадите указание передать их вне очереди, «Красная звезда» скажет вам великое спасибо.

Маршал дал обещание выполнить эту просьбу и крепче прежнего пожал нам руки.

Скоро мы узнали, что только что организованная Крайова Рада Народова и сформированный ею Польский комитет национального освобождения переехали в Люблин.

Путь от Москвы до Праги самолетом два часа, поездом — двое суток, а у нас он занял полных четыре года. Через огонь сражений, надолбы, рвы, минные поля — далекая дорога, залитая кровью и покрытая пеплом сожженных городов и сел.

Четыре года от Москвы до Праги пешком с длинными остановками на оборону и стремительными наступлениями.

Каждый пришел на войну своей дорогой, у каждого была своя судьба. Я пошел на войну с группой журналистов «Строительной газеты». Было это так. В начале июля 1941 года секретарь Свердловского райкома партии вручил путевки добровольцам. Листок бумаги, на нем — номер воинской части и адрес сборного пункта. Каждому задавался только один вопрос: «Стрелять умеешь?» И тут, признаться, кое-кто лукавил, отвечая на это утвердительно.

Спустя несколько дней в школьном дворе, что в районе улицы Чехова, собралось почти полтораста человек. Какие-то люди, одетые в полувоенную форму, выкликали фамилии, формировали отделения и взводы. Так была создана 1-я рота истребительного батальона Свердловского района Москвы.

В первом взводе, куда я был зачислен, оказалось много моих коллег-журналистов, в том числе работников редакции и издательства «Известия». Помню Михаила Круглянского, Иону Андронова, Юлия Медведовского, Эдуарда Нуркаса, Петра Еркина, Зельмана Гуревича, Виктора Захарова. Взводом командовал лейтенант Сергей Петров — фотокорреспондент «Строительной газеты», а политруком роты был Михаил Габович, известный в те годы артист балета Большого театра.

22 июля фашистская авиация обрушила на Москву первый бомбовый удар. С той минуты рота была приведена в боевую готовность. Расположением нашего взвода во время воздушных тревог был район площади Пушкина, а опорным пунктом — здание «Известий». Вдоль всего фасада на три-четыре метра в высоту штабелями были уложены мешки с песком. Они плотно закрывали стеклянные витрины. В подвальном этаже, где разместили типографию, стояли наборные кассы, а рядом с ними — койки, противогазы, огнетушители. Их владельцы состояли в редакционном отряде противовоздушной обороны.

В роте создали стенную газету. Меня избрали редактором. Делали ее на четырех-пяти листах ватмана. Известинцы шефствовали над газетой: снабжали бумагой, красками, печатали фотографии и даже несколько раз на линотипах набирали тексты заметок и статей.

В коридорах редакции то и дело встречались знакомые журналисты в военной форме. Продиктовав корреспонденцию с фронта, они мчались снова на передний край.

Потом, спустя годы фронтовой жизни, пройдя через огонь боев, мы вспоминали свои первые «сражения» в районе площади Пушкина, когда бросались гасить сброшенные гитлеровскими стервятниками зажигалки, ликвидировать пожары или уходили в кромешной тьме наглухо зашторенного и затемненного города во время воздушных тревог нести на улицах патрульную службу, вслушиваясь в каждый шорох и всматриваясь в непроглядный мрак.