Как быть? Рассчитывать на завязший в грязи транспорт? Мы решили идти.

Ушли на рассвете, к вечеру добрались до Бельцов — городка в центре Молдавии. По весенней распутице конец не маленький. Важно, что добрались вовремя. В ночь на 28 марта бойцы дивизии полковника Михаила Путейко во главе со своим комдивом перешли государственную границу. В этот день были сделаны первые снимки на румынской земле, освобожденной Советской Армией от фашистов.

Снимки были опубликованы и в «Суворовском натиске», и в «Известиях».

Потом была трехдневная командировка в Москву. Вызывал ГлавПУР для перевода на работу в журнал «Фронтовая иллюстрация». И снова повезло. Район работы — хорошо знакомый 2-й Украинский фронт. Снова рядом с товарищами из «Суворовского натиска». Яссы, Бухарест, незабываемые встречи в освобожденном югославском Петровграде, бои на венгерской земле, Будапешт. А потом новый фронт, 1-й Украинский. Бреслау, Берлин, Дрезден… И 9 мая — в освобожденной Праге.

Вернулись домой не сразу. Только в июне, перед парадом Победы, собралась наша фотобратия в редакции на улице «Правды».

Начали осваивать мирную жизнь. Но передышка получилась не очень продолжительной. Еще не успели привыкнуть к домашней обстановке, не повидались с довоенными знакомыми, а ГлавПУР уже заготовил новые командировки. Теперь в противоположный конец страны. Кому в Приморье, кому в Приамурье. Мне достался Забайкальский фронт.

Кампания была непродолжительной, но богатой событиями. Хинган, бездорожные просторы Маньчжурии, воздушный десант на Мукден, захват марионеточного императора Пу И, капитуляция знаменитой Квантунской армии, освобождение нескольких тысяч американских военнопленных, находящихся в Мукденском концлагере.

Последним материалом, сделанным мною на войне, был фоторепортаж о рабочем дне десантников — воздушном десанте на Порт-Артур. Было это 22 августа 1945 года.

Газетчик с довоенным стажем, был я политработником в разных частях и подразделениях. А в апреле 1944 года получил предписание прибыть в распоряжение редакции газеты 3-го Прибалтийского фронта «За Родину» на должность инструктора-литератора.

Назначению предшествовала краткосрочная подготовка на всеармейских курсах фронтовых журналистов в Москве. По тактике зачеты сдавали в объеме знаний командира полка. Был дотошный спрос, как владеем всеми видами стрелкового оружия, нашего и трофейного. Ведь без основательных знаний военного дела на фронте газетчику не обойтись. Усиленно расширяли политический кругозор, освежали в памяти правила грамматики, стилистики. То была забота об идейной силе, об отточенности слова, обращенного к фронтовикам.

Большинство курсантов — из дивизионных и армейских газет. У многих поблескивали на груди ордена и медали. Так высоко ценилась журналистская работа на войне. И нелегко давалась. То у одного, то у другого нашивки за ранения.

Перед самым выпуском нам объявили: «Вчера в Москву на несколько дней приехал с фронта Сергей Борзенко. Охотно согласился встретиться с вами». Кто тогда не знал первого военного журналиста, удостоенного звания Героя Советского Союза, участника знаменитого десанта под Новороссийском, корреспондента армейской газеты, а потом правдиста, кто не читал его ярких репортажей и корреспонденций с самых горячих участков борьбы против фашистских захватчиков?

Борзенко подробно рассказал, какова обстановка на фронте, где он недавно побывал. Отдавая должное собратьям по перу, он подчеркнул: «Главное, сами хорошо знаете, — предельная оперативность, достоверность, поучительность наших сообщений, что возможно, когда постоянно находишься на передовой, а если надо, и в действующих боевых порядках. Тогда весомо наше слово, тогда чувствуешь в себе моральное право рассказывать о военных событиях, о тяжелом ратном труде, о высоком мастерстве и каждодневном героизме фронтовиков».

Предписание явиться в распоряжение редакции газеты «За Родину» получил и капитан Василий Тертычный, прибывший на переподготовку с Волховского фронта, из дивизионки. Нам сказали: «До войны вместе работали в «Комсомолке», а теперь послужите оба во фронтовой газете».

«Комсомольская правда» — наша юность, большая школа идейной закалки, настоящей человеческой дружбы и духовного единения с жизнью Отчизны. Это сразу сказалось в пору войны. У большинства работников редакции была бронь. Но сотрудники один за другим настойчивыми просьбами, всяческими ухищрениями добивались своего — становились бойцами и политработниками регулярных частей, партизанами, ополченцами. Главный редактор Борис Бурков за голову хватался: с кем выпускать газету?

А выпускал с теми, кому никакие ухищрения не помогли. И всю войну «Комсомолка» оставалась настоящим солдатом.

Отправились мы с Тертычным к месту назначения ранним солнечным утром. Сначала обычным пассажирским поездом. В нем ехали больше гражданские люди. Иные с детьми. Спальные вагоны. Проводницы. Похоже, как до войны. Такая схожесть была и в облике Москвы. Поблескивая стеклами, деловито бежали трамваи, автобусы. Пестрели театральные афиши. Детвора с портфеликами и сумочками направлялась в школы.

Мой спутник засмотрелся на одну стайку. Помолчал задумчиво. Потом стал рассказывать какую-то забавную историю из своей довоенной собкоровской жизни. Он представлял тогда «Комсомолку» в одном из волжских городов. Там остались жена и двое малышей. Как жилось населению у полуосиротевших очагов — кто не знает. Тут и страх, когда почтальон у порога, и постоянная тревога за тех, с кем разлучила война…

Состав часто останавливался — пропускали воинские эшелоны.

Следующим утром сошли на станции, откуда нам надо было направляться на запад, в сторону Пскова, занятого еще гитлеровцами. Поезд, в котором почудилось мирное время, лязгнув буферами, укатил дальше на север. Словно его и не было.

Где сошли — кругом пустошь в рыжеватой путанице прошлогодней травы. Недавно возвращенная миру земля еще не отошла от войны. Сквозь провалы в станционных постройках виднелось небо. Следы воздушных налетов. На запасных путях чернели остовы сгоревших вагонов, покореженные цистерны. Моросил по-осеннему холодный дождь.

Железнодорожная ветка на Псков еще только восстанавливалась. Пожилой солдат из военной комендатуры, накрывшись плащ-палаткой, проводил нас до границы станции, где близко проходил большак, весь измочаленный скатами грузовиков. Усыпанная гравием площадка помогала им подходить к навесу, где лежало то, что предназначалось фронту.

Из-за ближнего увала прихлынувший ветер донес тарахтенье трактора. Тертычный оживился:

— Пахать начали?

Боец покосился на нас: не иначе горожане.

— Не, пахать еще рано. Земля не прогрелась и насквозь промокшая. Объяснил: военные тракторы в распутицу дежурят на дорогах, чтобы не возникали «пробки», вытаскивают из рытвин застревающие машины. Ведь фронтовые грузы надо доставлять без задержки. Да уж, труд такой в слякотную пору — до кровавого пота.

И еще услышали мы от солдата:

— У здешнего крестьянства пока какие уж трактора! Ведь фашистского гада отсюда недавно вышибли. Душегубствовал, как везде, куда дорвался. Разорение кругом полное. Но пахать и сеять нынешней весной тут будут. Уж как придется, а будут.

Иного человек представить себе не мог.

На всем пути, каким мы с Тертычным добирались к месту назначения то на попутных машинах, то пешком, то большаками, то проселками, по обеим сторонам бугрились недавно остывшие пепелища, торчали покрытые копотью печные трубы. Совсем редко попадались полууцелевшие или нетронутые деревушки. В руинах лежали взорванные фашистами при отступлении Дно, Гдов, Порхов.

В Порхове мы оказались, когда почти совсем стемнело. Густо пахло гарью. Под ногами похрустывало. Молоденькая регулировщица показала направление к продовольственному пункту и ночлегу для военных. И тут же жестким голосом сказала, что ее пост находится на городской площади, где наши застали виселицы и трупы жителей — взрослых и детей.