Сердце мое тоскливо сжалось, но я не мог двинуться с места и по-прежнему стоял на носу лодки, продолжая машинально взмахивать платком, но по-прежнему не получал ответа. Едва мы подошли к причалу, я бросился на берег. На какое-то мгновение ошеломленный, в нерешительности, я застыл на месте, не зная, что же мне теперь делать: то ли расспрашивать о Фатинице, то ли самому бежать прямо в дом, но тут на глаза мне попалась моя гречаночка, одетая в то же самое платье из подаренного мной шелка, но превратившееся в лохмотья; я бросился к ней и, схватив ее за руку, воскликнул:

— Фатиница ждет меня?

— Да, да, она тебя ждет, — ответила девочка, — только ты пришел слишком поздно.

— Где она?!

— Я тебя туда отведу, — сказала она и пошла впереди.

Вначале я следовал за нею, но, заметив, что девочка идет в противоположную от дома Константина сторону, остановился:

— Куда ты идешь?

— Туда, где она.

— Но это совсем не та дорога, к дому ведет другая.

— В доме никого нет, — отвечала девочка, покачав головой. — Дом опустел, могила заполнилась.

Я задрожал всем телом, но вспомнил, что бедняжка слыла слабоумной.

— А Стефана? — спросил я ее.

— Вот ее дом, — сказала она, протянув руку.

Я оставил ее посреди улицы и побежал к дому Стефаны, не осмеливаясь идти в дом Константина.

Пройдя первую комнату, где находились лишь служанки, и, не обращая внимания на их крики, я отыскал лестницу, ведущую на второй этаж, где обычно находится женская половина, кинулся туда, толкнул первую же оказавшуюся передо мною дверь и увидел Стефану в траурном одеянии, сидевшую на циновке, свесив руки и уронив лицо в колени. На шум она подняла голову, слезы двумя ручейками бежали у нее по щекам. Заметив меня, она вскрикнула и жестом предельного отчаяния схватилась за волосы.

— Фатиница! — закричал я. — Во имя Неба, где Фатиница?!

Она молча поднялась, вынула из-под подушки запечатанный черным сургучом свиток и протянула его мне.

— Что это? — спросил я.

— Посмертные записки моей сестры.

Кровь отхлынула у меня от лица, ноги подкосились, я схватился за стену и упал на диван; мне показалось, что меня ударило молнией. Когда я очнулся от забытья, Стефаны уже не было в комнате; рядом лежал роковой свиток. Исполненный предчувствий, что произошло непоправимое, я развернул его. Я не ошибся. Вот что он содержал.

Ты уехал, мой возлюбленный! Я только что проводила взглядом уносящий тебя корабль, который, надеюсь, привезет тебя обратно; пока он не исчез, я могла видеть твои глаза, устремленные на меня; спасибо!

Да, ты меня любишь; да, я могу положиться на тебя; твое слово — сама правда, или нет более веры на земле и пришла пора поклоняться обману как самому могущественному божеству, если он сумел, подобно Юпитеру, принять облик сладкогласого лебедя в белом оперении.

Итак, я одна; не страшась теперь вызывать подозрений, я попросила письменные принадлежности и пишу тебе: без воспоминаний и надежд разлука хуже темницы. Я опишу тебе все движения моего сердца, любимый, и тогда по возвращении ты, по крайней мере, узнаешь, что ни дня, ни часа, ни мгновения я не переставала думать о тебе.

Велика моя боль от расставания, но она станет еще сильнее, ведь ты покинул меня совсем недавно, и я никак не могу привыкнуть к мысли, что тебя здесь нет; все вокруг еще полно тобою; моя память, точно солнце над землей, не угаснет до тех пор, пока хотя бы один отблеск его лучей падает на нее.

Ты, ты мое солнце; пока ты не взойдешь над моей жизнью, она останется бесплодной, и лишь в твоем свете распустятся три самых прекрасных цветка: вера, надежда и любовь. Знаешь, кто отвлекает меня от горестных дум? Наша милая вестница: она садится на стол, клювиком вырывает перо у меня из рук и приподнимает крылышко, как если бы там была записка; она летала к тебе и не нашла тебя, ей, бедному маленькому созданию, неведомо, что это означает.

Ах! Слезы душат меня, любимый, я еще не выплакала их все, и они камнем падают на сердце.

Стефана пришла провести день с бедной покинутой сестрой, и мы все время говорили о тебе. Она счастлива, но ее блаженству я предпочитаю мою скорбь; согласно нашим обычаям, сестра никогда не видела своего мужа до свадьбы; после замужества, поскольку он молод и красив, она подружилась с ним и любит его как брата.

Ты понимаешь такую любовь? Мужчина, кому она отдает свою жизнь, любим ею по-братски; не могу представить себе, что испытывала бы я, если хотя бы один день любила тебя так, как люблю Фортунато, мне кажется, что в тот день сердце мое перестало бы биться. О! Я люблю тебя совсем по-иному; будь спокоен, я люблю тебя разумом, душою и телом; я люблю тебя, как пчела цветок, я живу благодаря тебе, без тебя мне остается только умереть.

Ты знаешь, что сказала мне Стефана? Что не нужно доверять франкам, они будто не держат Слова; она сказала, что ты уехал и не вернешься. Бедная Стефана! Следует простить ей, мой друг, она не знает тебя так, как знаю я; она не знает, что я скорее усомнюсь в свете дня и Боге, сотворившем этот свет, чем в тебе. Она ушла, так как ее муж прислал за нею. Когда ты будешь моим мужем, я не оставлю тебя ни на час, ни на минуту, и тебе никогда не придется посылать за мной: я всегда буду рядом.

В наше условленное время я спустилась в сад. Еще три дня назад у меня не было сомнений, что мы там встретимся. Что же случилось, почему тебя там нет? Увы! Ты уехал.

Цветы улыбались, радуясь наступлению ночи, и посыпали легкому ветерку свой аромат. Составив букет, означавший «Я люблю тебя и жду», я забросила его, как и прежде, за угол стены, но тебя там не было, чтобы поднять их и ответить мне поцелуями и словами: «Я люблю тебя, и я здесь…»

Весь вечер до полуночи я провела в нашей жасминовой беседке; вчера это был храм любви и счастья, сегодня он опустел, и его единственное божество — воспоминания. Прощай, мой возлюбленный, я иду спать, чтобы увидеть тебя во сне.

Мне снились страшные сны, любимый, но не о тебе. О! Это поистине ужасно, если ни наяву, ни даже во сне тебя не будет рядом; мне привиделся Константинополь, наш дом, объятый пламенем, моя бедная умирающая мать и многие давние и тяжкие события. О Господь, неужели тебе мало моей сегодняшней скорби и ты хочешь сразить меня окончательно?

С утра я велела оседлать Красавчика, закуталась в покрывало, что плотнее облаков, за которыми ныне спряталось солнце, и поехала к гроту. Вот еще один уголок нашего острова, где все мне говорит о тебе: журчащий в глубине долины ручей, красивые красные цветы, окаймляющие дорогу (ты мне сказал, как они называются), листья деревьев, сетующие ветру на то, что сегодня такой унылый, пасмурный день. У входа я отпустила Красавчика на волю и принялась — в который раз! — перечитывать «Усыпальницы». Не правда ли, странно, возлюбленный, что именно в этой книге я нашла первое свидетельство твоей любви, веточку дрока, нежный символ зарождающейся смутной надежды; увянув, она высыхает у меня на груди.

Если мне суждено умереть до твоего возвращения, любимый, то я хотела бы, чтобы меня похоронили рядом с гротом; ты был прав, отдавая предпочтение именно этому месту на острове, особенно прекрасен просвет, откуда открывается море: он похож на проход, ведущий к Небесам.

Что за несуразная мысль пришла мне в голову! Умереть… Почему я должна умереть? Когда ты вернешься, мы вместе посмеемся над моими страхами. Знаешь, что я сделала? Распахнув книгу прямо на той странице, на которой ты нашел ее открытой, я положила туда веточку дрока — такую же, как и твоя; потом, сделав большой крюк, возвратилась в грот моей обычной дорогой, по которой гуляла в тот день, когда нашла твой подарок. Однако на меня навевает тоску название этой книги — «Усыпальницы».