Вулф полностью проигнорировал его.

— Мистер Морган знал, что в его распоряжении пятнадцать минут, и ему, как и всем, кто здесь работает, было хорошо известно, что двери и стены массивны и практически звуконепроницаемы. Он прошел в свой кабинет якобы для молитвы, но оставался там недолго, видимо, не более минуты. Выйдя в коридор и убедившись, что тот пуст, мистер Морган извлек пистолет мистера Даркина из кобуры. Затем он отправился в офис мистера Мида, вошел в него, скорее всего без стука, и плотно закрыл за собой дверь. Ройял Мид, без сомнения, поразился, увидев своего коллегу в момент, когда все должны были в одиночестве предаваться возвышенным размышлениям. На близком расстоянии — пять футов или даже меньше — он являл собой легкую мишень даже для человека, не привыкшего к обращению с оружием. Мистер Морган, чтобы не оставить отпечатков пальцев, по всей вероятности, обернул рукоятку пистолета носовым платком.

Ему казалось, что одним решительным шагом он положил конец возникшей перед ним проблеме. Мистер Морган не только совершил убийство, но и усугубил зло, обвинив непричастного к этому человека.

Последняя фраза была произнесена с таким презрением, которого мне ранее не доводилось слышать в голосе Вулфа.

Бэй повернулся к Моргану и хрипло спросил:

— Вы, Ллойд, ничего не хотите сказать?

Морган открыл рот, но не издал ни единого звука.

Покачав головой, он уставился в стол.

— Склоним наши головы в молитве, — проговорил Бэй. — Великий Боже, мы возносим благодарность за то, что Ты среди нас, и умоляем Тебя указать нам путь. Для Твоей церкви здесь наступило трудное время, и мы молим о помощи... — Он замолчал, потому что раздались рыдания. Морган спрятал лицо в ладони; его плечи сотрясались. — ...Мы знаем, что все мы грешны в этом падшем мире, и никто из нас не вправе судить ближнего своего. Только Ты можешь быть судией, и тебе мы отдаем нашу неизбывную веру и бесконечную любовь. Молим, прибудь с нами ныне, присно и во веки веков. Мы молим Тебя во имя Сына Твоего Иисуса Христа.. Аминь.

Четверо из присутствующих — Вулф, Крамер, Стеббинс и я — голов не склонили, а внимательно следили за остальными. Они все предались молитве.

Морган все еще рыдал, когда Стеббинс помог ему встать на ноги и после кивка Крамера начал оглашать формулу Миранды: «Вы имеете право на молчание...» Я не стал слушать дальше и вышел, чтобы из ближайшего кабинета позвонить Фреду Даркину.

Воспользовавшись телефоном в офисе Джиллиса, я позвонил Фреду домой и сообщил радостную весть, что он все-таки не будет жить на полном государственном содержании. Затем я позвонил Лону Коэну, который все еще торчал в своей газете, и поделился с ним основными вечерними событиями. В своей обычной манере он потребовал подробности, но я посоветовал ему связаться с Крамером и Бэем.

— Я не могу вечно торчать у телефона, — объяснил я. — Мой босс уже увидел на Стейтен-Айленде все, что хотел. Кроме того, он любит ездить в машине вечером еще меньше, чем днем.

— Я не понимаю одного, Арчи, почему для завершения дела Вулф на сей раз покинул свою комфортабельную обитель, — спросил Лон.

— У меня есть на этот счет соображения, но они не для публикации. Во-первых, он рассвирепел от того, что потенциальный клиент пытался его нанять, чтобы использовать в своих целях. И во-вторых, мерзавец устроил так, что подозрение пало на Даркина. Не раз случалось так, что Вулф мог нанять Фреда или отказаться от его услуг, но Фред всегда оставался членом семьи, а для Ниро Вулфа это очень много значит. Но самое главное, он опасался, что я встану на рога и приволоку всю свору в особняк из бурого известняка. А это для него было абсолютно неприемлемо.

На следующее утро, после первоклассного завтрака, я сидел в кабинете и читал «Таймс», в которой ни словом не сообщалось о вечерних событиях в Храме с Серебряным Шпилем, и это означало, что Лон и его компания вставят всей остальной газетной братии фитиль своим ранним дневным выпуском. Зазвонил телефон. Подняв трубку, я сразу узнал голос на противоположном конце провода. Это был Барнаби Бэй. Он высказал пожелание нанести нам визит этим же утром. Я сообщил ему, что Вулф спустится из оранжереи не раньше одиннадцати, и Преподобный ответил, что появится в десять минут двенадцатого.

Когда ровно в одиннадцать Вулф спустился в кабинет, я не стал сообщать ему о звонке и предстоящем визите, решив, что сюрприз внесет некоторое разнообразие в его рутину. Как и следовало ожидать, звонок у дверей раздался в одиннадцать десять.

— Известный проповедник топчется у нашего порога, — возвестил я, вернувшись из похода в прихожую. — Могу ли я впустить его?

— Впускайте, будь он проклят! — сказал гений, скорчив недовольную гримасу.

Тот Барнаби Бэй, которого я впустил в особняк из бурого известняка, постарел на много лет по сравнению с Барнаби Бэем, которого я знал вчера, и выглядел на все свои сорок восемь. Он с мрачным видом кивнул и второй раз в жизни проделал путь от двери до кабинета.

— Добрый день, сэр, — произнес Вулф, когда гость устроился в красном кожаном кресле. — Не хотите ли кофе?

— Нет, благодарю вас, — ответил безразличным тоном Бэй. Его голос был таким же хриплым, как и прошлым вечером. — Я не могу задерживаться. Мой визит вызван двумя причинами. Во-первых, я хочу принести извинения за то, что не верил вам, когда вы настаивали на невиновности мистера Даркина.

Вулф на долю дюйма приподнял плечи.

— Никому не хочется верить в то, что кто-то из его коллег — преступник, — сказал он. — Мне кажется, это особенно типично для церковных учреждений.

— Да, вы правы. После того как вы вчера ушли, Ллойд сказал мне и полиции, что первый раз он взял всего несколько долларов, чтобы купить две выходные рубашки. Знаете, он никогда не жаловался мне на то, что ему не хватает его жалованья, — сказал с видимой болью священник. — Но так или иначе, он дал себе клятву вернуть деньги через одну-две недели. Но так и не сделал этого. Напротив, он взял еще. На этот раз, чтобы покрыть расходы на поездку с женой в отпуск. Он думает, что запускал руку в наши сумы семь или восемь раз за несколько последних месяцев. Он сообщил между приступами рыданий, что с каждым разом делать это было все легче и легче. Но наконец в одно из воскресений, поздно вечером, Рой застал его в открытом хранилище и... — Бэй бессильно опустил плечи.

— Ущербность характера была в нем всегда, — сказал Вулф. — В конце концов она себя так или иначе проявила бы, независимо от размеров жалованья.

— Возможно. Но, очевидно, в стиле моего руководства есть какие-то серьезные недостатки. Я провел большую часть ночи в молитвах, но пока не нашел ответа на вопрос: чего теперь хочет от меня Бог? Однако я пришел к вам с визитом не для того, чтобы говорить о себе. Вторая причина моего визита состоит в том, мистер Вулф, что, несмотря на полученную Серебряным Шпилем травму, он перед вами в долгу. И этот долг я намерен погасить. Я знаю, что ваши гонорары высоки, но от имени церкви я готов обсудить его размеры, хотя торговаться я вовсе не умею.

— Мы не заключали никакого соглашения, сэр. И у вас передо мной нет никаких обязательств, — сказал Вулф, поднимая руку в типичном для него жесте.

— Я считаю, что это не так. У меня есть самое святое обязательство христианина — свершить доброе дело.

Вулф несколько секунд молчал, а затем, чуть наклонившись вперед, сказал:

— У меня есть родственники в Европе, которым я каждый месяц посылаю деньги. Я вам дам их адрес, и если пожелаете, можете послать им скромную сумму. У них не очень легкая жизнь.

Бэю идея пришлась по душе, и он записал адреса кузин и кузенов Вулфа. Позже мы узнали, что каждый из них получил денежный перевод от Серебряного Шпиля.

— По правде говоря, у меня есть еще один вопрос, — застенчиво сказал Бэй. — Однако он всего лишь порождение чистого любопытства.