Когда Андрей постучался в комнату и вошел, я сделала вид, что сплю. Он все всегда замечал и понимал, а мне не хотелось, чтобы меня сейчас читали, как открытую книгу. Потому что моя жизнь застряла на главе, где от поведения главной героини хочется закрыть глаза от стыда, а еще лучше – саму книгу.

Андрей постоял в дверях, а затем прошел в комнату и прикрыл балконную дверь. Стало тихо. Он постоял надо мной, затем опустился на край дивана. Так он сидел пару минут.

– Теф, – тихо позвал он, – ты ведь не спишь?

Как он догадался? Но виду, что слышу, я не подала, продолжая прикидываться. А он внезапно прикоснулся пальцами к моей голове и легонько провел. Что это было? Он меня погладил? Андрей? Тот самый пижон, который осенью сказал мне, что нам не обязательно дружить, погладил меня, думая, что я сплю?

Уж не знаю, что на него нашло, но после он сразу встал и вышел из комнаты.

Я забыла о телефоне, лежащем у подушки, забыла о своем конфузе при прощании с Денисом и о холодности Данилы, со своего отъезда в лагерь не написавшего мне ни слова, все забыла, я давно так сладко не спала.

А наутро, когда зашла на кухню, где Андрей пил кофе, я ничего ему не сказала.

Он вел себя как обычно, небрежно спросил:

– Чем сегодня займешься?

Я дернула плечом.

– Прогуляюсь, встречусь с Лией, соберу вещи. Ничего особенного. А ты?

– Как всегда. Пойду на работу. Потом вернусь с работы.

Наши взгляды встретились. Он улыбнулся.

Тогда я вдруг поняла: вчера он знал, что я не сплю. И этим легким прикосновением к моей голове он хотел мне что-то сказать, то, чего произнести не мог. Но ведь и я не могла. Иной раз только зарождающиеся и еще очень хрупкие чувства сложно облечь в слова. А может, и не нужно. Это его прикосновение сказало мне больше, чем могли бы сказать слова.

Свой последний день в Петербурге я провела, как ни странно, с отцом. Денис уехал в реабилитационный центр. А Лия, хоть пока и оставалась еще в городе, постоянно была чем-то занята.

Мы с Андреем пошли в кафешку, где он постоянно заказывал еду. Сюда я часто приходила с друзьями. И даже официантка узнала меня. Впрочем, как и моего отца.

Мы заказали свои любимые блюда, поговорили о меню, о дизайне интерьера и о людях за соседними столиками. Темы моего отъезда мы старательно избегали. Но вечно так продолжаться не могло.

Возникла та самая пауза. И тема отъезда нехотя, точно плененная в болоте лишних слов, все-таки всплыла.

– Ты наверняка счастлива, что едешь домой! – заметил Андрей, промакивая рот салфеткой.

– Счастлива не совсем то слово, – ответила я. – Рада скорее. Счастлива я буду увидеть маму.

– А подругу?

Поскольку я замешкалась, отец понимающе закивал.

– Ты нашла здесь новых друзей. Знаешь, это нормально. Ты растешь, и в твоей жизни неминуемо будут появляться люди, которые смогут дать тебе что-то новое.

– Таня хорошая, – точно оправдываясь, выпалила я. Вышло как-то по-детски и неуместно.

– Никто не утверждает обратного. Просто ты переросла вашу дружбу.

Мне не хотелось это признавать тогда и сейчас не хотелось. Думать, что Таня – дорогой человек в моей жизни – перестала мне быть интересна, было слишком мучительно. Я испытывала вину за свои мысли и за то, что не сдержала слова, данного подруге. Оставить все маски, которые мне здесь пришлось носить, у меня не получится. Какие-то наверняка поедут со мной домой, слишком они прилипли ко мне. А какие-то мне просто необходимы, чтобы скрывать за ними то, что я не прежняя – я другая.

Отец наблюдал за мной поверх бокала с красным вином.

– Неплохой урок получился, да? – усмехнулся он.

Я моргнула в ответ.

– Вот уж кто счастлив, так это ты. Свобода! Снова сможешь водить женщин и жить, как будто ничего и не было.

– Считаешь, счастье моей жизни составляют женщины в моей спальне? Я без проблем могу снять номер.

Я с любопытством посмотрела на него.

– Так что же для тебя счастье? Если не женщины, тогда что? Твоя работа? Это ведь ради карьеры шестнадцать лет назад ты наплевал на своего ребенка!

Он кривовато улыбнулся.

– А я все думал, когда же ты это скажешь!

– Ну вот, дождался, я сказала.

Андрей задумчиво опустил глаза и посмотрел в свой пустой бокал.

– Мой отец был профессором, а мать врачом и кандидатом наук, я единственный их сын. От меня так многого ждали, я не мог прийти к ним и сказать, что обрюхатил девчонку из Харабали и сделал их бабушкой и дедушкой, когда они ждали от меня совсем другого.

– А где сейчас твои родители?

– Умерли.

– И что, они гордились тобой, ты оправдал их надежды?

Он замолчал так надолго, что я забеспокоилась.

– Я не знаю, – наконец сказал он. – Но последний наш с мамой разговор был о том, что она хотела бы увидеть внуков. Ты бы ей понравилась.

– Только не говори, что жалеешь, – фыркнула я, а сама затаила дыхание и ждала.

Но он сказал совсем не то, что я надеялась услышать.

– Стефа, ты чудо, но я доволен своей жизнью, машиной, квартирой, работой, достатком, женщинами. Стать плотником в Харабали, не закончить университет, ничего не добиться, жить с нелюбимой женщиной, но быть тебе хорошим отцом – для меня слишком мало.

Я не отдавала себе отчета, насколько хочу услышать совсем другое. Меня кинуло в жар, кровь, словно огонь, заструилась по венам. Он никогда не любил мою маму, и это было так больно и горько. А для меня она была лучшим человеком на свете. За месяцы жизни тут я забыла, как отец смотрел на маму – с брезгливостью и досадой. Так он смотрел вначале и на меня. Но потом… Он перестал так смотреть? Или я продалась? Если откинуть мою обиду и горечь, разве он плохо обо мне заботился? Наверно, оттого мне так скверно на душе. Он был хорошим. И он был бы еще лучше, если бы я могла знать его всю мою жизнь.

– Что я тогда смог бы тебе дать? – вздохнул Андрей. – А теперь…

– Теперь мне ничего не нужно, – глухо произнесла я, не глядя на него. – А тогда ты мог бы подарить мне свое время. – Я провела пальцами по часикам. – Но ты подарил мне часы от Картье спустя шестнадцать лет. Может, кто-то и ценит Карьте настолько высоко, но это не я. Я и о Картье узнала только здесь, собственно, как и о тебе.

Андрей побарабанил пальцами по столу.

– Может, нам не стоило затевать разговор по душам, вышло неважно!

Он прав, но разве это изменит уже сказанное.

– Я уже сыта. – Я отодвинула тарелку. Видела бы мама, не доесть гарнир за такие деньги! – Пойдем? Мне нужно собрать чемодан.

Мы вернулись в квартиру, я собрала вещи и время до вечера провела в своей комнате. Перед самым выездом в аэропорт я вышла на несколько минут на балкон. Постояла там, глядя на пустой балкон Дениса, и, забрав новый чемоданчик, который на днях купил Андрей, вышла в прихожую.

Мы уже садились с отцом в машину, когда меня внезапно кто-то окликнул.

Я обернулась и увидела Вову, скромно стоящего в нескольких шагах от меня. Его красота, даже после целого учебного года знакомства, не переставала удивлять и поражать.

– Привет, – удивленно воскликнула я.

Он не ответил, подошел и вручил мне какой-то прямоугольный предмет, упакованный в подарочную обертку.

– Это тебе. Просили передать.

И, ничего не объясняя, он пошел прочь.

Я забралась в машину и разорвала обертку. У меня дыхание перехватило. Передо мной был черный дневник Лии на замке, только на этот раз к нему на тонкой цепочке прилагался ключ.

Прощальный подарок от Лии? Как странно. Но как мило.

Я погладила гладкую поверхность дневника. Такого прощального подарка я получить не ожидала, особенно учитывая, что нам не удалось толком попрощаться. После отъезда Дениса Лия готовилась к путешествию с мамой и была занята.

Выбор курьера меня тоже более чем удивил. Она же не сошлась снова с Вовой, пока Дениса нет? Она бы так не поступила, Денис для нее был слишком важен, чтобы запятнать свою репутацию сплетнями о романе с Вовой. Странно, что Вова, которого променяли на парня на костылях, остался ей другом.