– Ну не так кардинально… – возразил Андрей.

Я медленно съехала спиной по двери и села на пол. После недолгих размышлений я сказала:

– Понимаешь, пока я сюда не приехала, я была не хуже других, у меня все получалось, меня любили… и не придумывай, будто это было неискренне и все меня на самом деле жалели, потому что я безвкусная, толстая и тупая, как ты думаешь!

– Я так не думаю.

– Ну конечно! Я ведь видела твою презрительную мину, когда ты увидел нас с мамой на лестнице. Ты сказал, что я даже не похожа на тебя!

– Я не собираюсь извиняться за свое удивление, – сказал Андрей. – Ты свалилась мне на голову, как снег в летнюю ночь, но потом я узнал тебя лучше и…

– Не надо! – перебила я. – Ты просто жалеешь меня.

– Нет, Теф, я не жалею, ты хорошая девочка, и мама правильно тебя воспитала. Возможно, твоя подруга права, надо дать одноклассникам время лучше тебя узнать?

– Ты сам в это веришь?

Он промолчал, не верил, я усмехнулась:

– Вот и я.

– Ну хочешь заберем документы? В конце концов, в Петербурге полно школ. И везде одинаково плохо быть не может.

Я не отвечала, а он продолжил:

– Или хочешь, напиши мне список имен ребят, которые тебя обижают, и я разберусь с ними! Тебя больше пальцем никто не тронет!

Я против воли улыбнулась. Эти его слова мне были так приятны.

– Спасибо. Я подумаю.

– Подумай. И если что, в холодильнике торт…

– Я знаю.

Он ушел, а я вернулась на диван, задумчиво взяла черный дневник и погладила обложку.

– Ты сама напросилась, – тихо сказала я дневнику. Когда я бросила Кире перед каникулами, что она меня возненавидит, я не представляла, как этого добьюсь, но теперь я, кажется, знала.

Я сдалась. Мне ужасно не хотелось ничего принимать от отца сверх крова и еды, но я пересилила себя и надела темно-зеленое платье с длинным рукавом, которое мне подарил отец, и сунула ноги в замшевые сапожки того же цвета, а учебники и тетрадки переложила в новую белую сумку.

Но когда я утром вошла на кухню, аплодисментов я не заслужила, Андрей бросил на меня косой взгляд и, воздев глаза к небу, спросил:

– У тебя совсем нет вкуса, да? Кто носит такие плотные коричневые колготки с этим платьем? И что у тебя на голове?

– Волосы!

– Нет.

– А что? Косичка!

– Нет. Это причесон ботанички, чей зад напрашивается на пендель.

– Ну извини! – разозлилась я, швыряя сумку с учебниками на диван.

– Иди переодень колготки.

– У меня есть только белые.

– Белые с зеленым и оранжевым будут хорошо смотреться.

С оранжевым? Он дальтоник? У меня нет ничего оранжевого, но спорить я не стала. Может, он имел в виду волосы?

Я вернулась в белых колготках, Андрей удовлетворенно кивнул, после чего взял расческу и усадил меня на табурет.

– Что ты собираешься делать?

– Не переживай, хуже не будет.

Я поздно заметила в его руках ножницы. Он отрезал мне прядь волос.

– Что ты делаешь? – заорала я, пытаясь встать.

Но он положил мне руки на плечи, утешив:

– Спокойнее. На школьных летних каникулах я подрабатывал тем, что стриг овец на одной ферме.

Я не поняла, он сравнил меня сейчас с овцой? Между тем ножницы быстро летали вокруг моей головы. Похоже, практика на овцах не забывается.

Он закончил, допил свой отставленный спортивный коктейль и сказал, взглянув на настенные часы:

– Возьми в холодильнике йогурт и шевелись, я уже опаздываю.

В прихожей я подошла к зеркалу, рассматривая свою новую прическу. Куча рваных прядей, их все теперь и в хвост или косичку не собрать. Что-то в моем образе было неуловимо знакомое, только память никак не могла выловить нужное воспоминание.

Андрей достал из шкафа новое оранжевое пальто и зеленый шарфик. Помог мне надеть его и отошел, оценивающе разглядывая меня.

– А знаешь, неплохо! – пробормотал он.

Мы вышли из дома, дворничиха тетя Маша меня даже не узнала, прошла мимо, ворча:

– Водит, водит, дочери бы постыдился.

– Тетя Маша, это же я! – крикнула ей.

Женщина обернулась и радостно воскликнула:

– Не признала! Шикарно выглядишь!

Уже в машине я наконец поняла, что в моей прическе до боли знакомого. На приборной доске у отца валялся журнал с какой-то рыжеволосой моделью, подстриженной точь-в-точь, как я. Вернее, это я – как она благодаря Андрею.

Пока мы ехали, я через силу выпила йогурт. Нервы были на пределе. Назад пути нет! Или есть? Если я проверну то, что собираюсь, я не просто удостоюсь Кириной ненависти, я буду купаться в ней – в ненависти, точно в бассейне. Потому что ненавидеть меня будет не одна Кира. Ну и пусть!

За раздумьями я не сразу заметила, как Андрей остановил машину рядом со школой. Я уже хотела выйти, когда он спохватился:

– Совсем забыл.

Он достал из бардачка коробочку. Но я сразу ее оттолкнула.

– Я не возьму.

Он сам открыл коробочку и протянул мне золотые часы.

– Бери.

– Ты хоть понимаешь, куда я иду?

– Понимаю. – Он взял мою руку и застегнул на них часы. – Если тебя обворуют или какие-то твои вещи испортят, мы подадим на школу в суд.

– Делать тебе больше нечего, как только судиться со школой.

– До этого не дойдет. Никто не станет избивать девочку в платье за… не важно сколько и в золотых часах. Жаль, у тебя не проколоты уши. Впрочем, можешь сказать, что серьги носишь в местах поинтереснее!

– Но это неправда!

– Кому интересна правда? Будешь вести себя скромно и не позволять парням лишнего, никто не узнает.

Я покорно кивнула.

– А с чего во мне такие перемены, как это объяснить?

– Скажи, пишешь статью.

– Какую еще статью?

– «Поведенческие особенности стай в образовательных учреждениях».

– Но я не пишу статьи!

– Об этом никто не знает.

– Но с меня не слезут, пока я не покажу статью.

– Скажи, сдала редактору.

– Какому редактору?

– Журнала.

Кажется, у него находились ответы на все вопросы.

Но я все еще не была убеждена.

– Прекрасно. Но через месяц, через два меня спросят, и где статья?

– Напечатаем что-нибудь в какой-нибудь «Мурзилке». Не беспокойся.

Я вылезла из машины и направилась к школе. Каждый мой шаг сопровождался гулким ударом трусливого сердца. О как оно боялось, просто тряслось в ужасе от задуманного. Я не интриганка, строить козни для меня в новинку.

У школы никто не стоял, я опаздывала. Но мне это было на руку. Я не стала переодевать сменку, тут вообще это не было принято, как я успела заметить. Оставила пальто в гардеробе, а когда прозвенел звонок, подождала, пока в коридорах стихнут последние звуки бегущих на урок ног, и достала из сумки стопку листов с отсканированным дневником Киры. Каждый экземпляр был скреплен скрепкой.

Затем я прошлась по всей школе и на скамейках, на диванах, на столиках, и где только можно оставила распечатанные экземпляры дневника.

В какой-то миг, обернувшись на коридор с заботливо оставленными на диванах листами, я по-настоящему испугалась. У меня перехватило дыхание и сердце заколотилось так сильно, что в ушах зазвенело.

Но я убедила себя, что ребята этой школы должны знать, кому безропотно преклоняются. Кира давно заслужила полного и сокрушительного фиаско. Я достаточно долго терпела ее выходки.

Глубоко вздохнув, я пошла на урок. Извинилась перед учительницей и под удивленными взглядами одноклассников села на место.

– Преображение гадкого утенка, – фыркнула Яна, одетая в серый офисный костюм и белую блузку.

Кира дунула на челку и, взглянув на меня, прищурила глаза:

– Как интересно. А ты, оказывается, умеешь одеваться. Чего же раньше ходила как чума?

Я как можно пренебрежительнее дернула плечом.

– Эксперимент. Писала статью.

– О чем это ты? – нахмурилась Кира.

– «Поведенческие особенности стай в образовательных учреждениях», – выдала я придуманную отцом тему, – ты, твои стервятники и вся эта школа стала отличным материалом!