Когда я ухаживал за Ольгой, то цветов ей не дарил — они стоили дорого, а денег у студентов не бывает. Можно, конечно, сорвать с клумбы, но по характеру я не такой человек. Я даже никогда не мог пройти по газону. Так что в лучшем случае я мог преподнести ей сахар или какой-нибудь бутерброд. Вообще по характеру мы схожи — не накопители. Теперь у нас все есть, и заработали мы это своим горбом, нам никто не помогал.

По существу, и свадьбу мы не устраивали — ни жилья, ни денег не было. Сейчас молодожены с шиком несутся по улицам на машинах, украшенных куклами, шарами, лентами. Конечно, это здорово. Мы же просто пошли с ней вдвоем в кафе «Арфа» в Столешниковом переулке и взяли себе «кисло-сладкое мясо с черносливом». Так и отпраздновали. Подвенечное платье тоже отсутствовало — Оля ходила в одном заштопанном платьице, но нас это ничуть не смущало. Об этом мы просто не думали. Да и на курсе стиляг и пижонов не наблюдалось. Жили мы с Ольгой по-прежнему в общежитии. Тогда все было скромно. В первый год супружеской жизни повезти ее б Читу к сбоим родителям я не мог, потому что не было денег на билеты. Не могли мы и поехать во Львов к ее маме. Когда отец приехал в Москву и увидел Ольгу, он мой выбор одобрил. Официально мы поженились после окончания училища. А кольца обручальные купили, уже когда стали работать в театре. Их еще нужно было тогда «достать».

Ольга с третьего курса уже работала в ТЮЗе. Она играла такие роли, как Луиза в «Коварстве и любви», Негина в «Талантах и поклонниках». ТЮЗ был тогда очень популярным театром. В нем был очень сильный состав — играли и Ролан Быков, и Костя Назаров, и Владимир Горелов, и другие известные артисты. В свое время Ольгу премировали за лучшее исполнение роли среди молодежи, но через некоторое время ей пришлось уйти из театра. Это произошло, когда у нас родилась дочь. Помогать было некому. Основные тяготы по воспитанию ребенка легли, конечно, на ее плечи. Судьба актрисы — сложная вещь. Ольга выпала из репертуара, а надо сказать, что по характеру она — не борец. А актрисе это необходимо. Она должна иметь зубы, уметь огрызаться. Талантливому человеку трудно удержаться. А она, безусловно, человек талантливый, творческий. Всегда любила что-то сочинять. Написала как-то даже очень хорошую пьесу в стихах. Вот, гуляя с дочкой, она и начала писать. Стала печатать в газетах и журналах свои очерки. Иногда даже ездила на несколько дней в командировку. Постепенно у нее собрался материал на книгу. Она называлась «Белокосовый платок». А когда дочка подросла, Ольга стала работать только как педагог. Много лет мы вместе преподаем в Щепкинском училище. Теперь она уже профессор. У нее много учеников. Вот так всю жизнь, уже сорок пять лет, мы и ходим как шерочка с машерочкой.

Когда деньги совсем иссякали, я шел из училища до общежития пешком. Жили мы дружно и весело, когда выпадало свободное время, бегали в театр или в «Метрополь» смотреть фильмы. И так каждый день. Мы старались не пропустить ни одной интересной постановки. Когда в помещении Малого театра проходили гастроли театра Жана Вилара, мы бегали па каждый спектакль. Жан Вилар меня поразил. Это было искусство совершенно для нас необычное. Я видел его «Дон Жуана». Эмоционально на меня сильно воздействовал такой его прием в «Дон Жуане» — абсолютно пустая сцена, а действие происходило в лесу, и весь лес изображен при помощи света. Просто на полу разбросаны пятна как бы от солнца, и это давало такое ощущение леса, что я помню его до сих пор. В том же «Дон Жуане» помню сцену, когда Дон Жуан идет на кладбище по совершенно пустой сцене, а его каблуки издают такой звук, как будто эхо доносится из колодца. Я это запомнил на всю жизнь. Мне хотелось повторить этот прием в «Сирано», но на наши декорации этот прием не ложился, однако память об этом звуке осталась, и я думаю, что когда-нибудь я использую его. В спектакле «Мария Тюдор» Вилара мне даже посчастливилось выходить на сцену — вместе с другими студентами мы изображали монахов, стражников. Мы не произносили ни единого слова, но видеть рядом замечательных артистов — это уже было счастье.

В то время гастролировали многие театры. Мы ходили и на спектакли театра Эдуардо де Филиппо, и на спектакли с Полом Скофилдом. Мне нравилась его техничность, его мягкая кошачья манера двигаться, но, по мне, ему не хватало эмоциональности. Приезд каждого театра становился событием. Наша студенческая полуголодная жизнь была насыщена подобными событиями.

Кажется, все это было совсем недавно. Оживают в памяти множество людей, сцен, ситуаций. Словно крутится назад кинолента. Трудно выбрать тех, кто более других запал в душу. Мне посчастливилось в жизни встретиться со многими великими людьми. Первой была мой учитель Вера Николаевна Пашенная. И первый рассказ о ней.

В жизни каждого человека бывают события, которые остаются незабываемыми, становятся в ней вехами. Таким событием для меня стало знакомство с Верой Николаевной Пашенной, живой театральной легендой — ученицей Александра Павловича Ленского. Работала она вместе с Константином Сергеевичем Станиславским. В 1922 году вместе со своим мужем Владимиром Федоровичем Грибуниным участвовала в заграничной поездке МХАТа. Играла роли в коронных спектаклях этого театра — царицу Ирину в «Царе Федоре Иоанновиче», Ольгу в «Трех сестрах», Варю в «Вишневом саде» и Василису в «На дне». Работа со Станиславским, участие в спектаклях, где играли Москвин, Качалов, Лужский, значили для нее очень много. Она ценила Художественный театр, но не случайно после пребывания в труппе «художественников» все-таки вернулась обратно в свой родной театр. Всю жизнь она оставалась приверженкой школы Малого театра, хотя в Малом было несколько бывших актеров МХАТа — и Илья Судаков, и Павел Марков, и Леонид Волков, но метод был несколько иной. Вера Николзевна говорила, что в заслугу Художественному театру надо поставить чрезвычайно глубокую и тонкую проработку внутренней стороны роли. Что же касается внешнего ее выражения, то Художественный театр обычно приглушает роль, словно боится большого и сложного эмоционального удара. А Малый театр дает такой сильный эмоциональный удар. Вера Николаевна отстаивала позицию Малого театра, где жизнь на сцене дается несколько укрупненно и подчеркнуто. Она стремилась, чтобы мы прежде всего поняли эмоциональную суть образа и поймали это в себе, иначе, внушала она нам, все будет формально. Она часто ставила нам в пример великолепного Александра Остужева.

Он был актером классического романтического репертуара, в советских пьесах себя не находил, к тому же в последние годы жизни совершенно оглох. Но когда он был уже очень пожилым человеком и совершенно глухим, Сергей Радлов репетировал «Отелло». На роль Отелло претендовало несколько исполнителей. Первым считался Пров Садовский, вторым — Михаил Ленин. Последним в списке значился Остужев. Все считали, что он все равно не сыграет, но судьба распорядилась так, что что-то случилось с первым исполнителем, что-то со вторым, а Остужев присутствовал на каждой репетиции, и когда ему предложили сыграть, он вышел… и сыграл великолепно. Спектакль имел фантастический успех. Иногда занавес давали более сорока раз. Театр ревел от восторга. Я за такой театр. За театр эмоциональный.

Я считаю, что именно Пашенной обязан всем, чего достиг. Почему она в меня поверила? Может быть, из-за худобы и шрама? Эдакий персонаж из песенки «Позабыт, позаброшен». Можно с пафосом сказать: «Я ее боготворю», но я скажу проще — этому человеку я обязан всем в жизни. Нет дня, чтобы я не вспомнил ее.

Уже после ее смерти, когда стал известным артистом, я узнавал о ней все новые и новые вещи.

Так случилось и в середине семидесятых годов в Белграде на фестивале фестивалей — «Фесте». Руководил нашей делегацией Сергей Федорович Бондарчук. Кроме него, в делегацию входили Людмила Гурченко и я. Мы представляли наши картины, премированные на других фестивалях. Прошло несколько дней, мы смотрели фильмы, обедали в ресторанах, участвовали во встречах, и как-то Бондарчук предложил пойти и посидеть в его номере. Посидели, поговорили, посмеялись. Гурченко спросила его, правда ли, что сумму, которую он получил за фильм, он не отнес, как положено, в посольство, что после этого его вызвали в ЦК и объясняли, как это неприлично, мол, деньги надо сдать. А Сергей Федорович достал иностранный журнал с фотографией сына одного из членов ЦК на охоте на тигров и спросил: «На эго сдавать?» Бондарчук в ответ улыбнулся и сказал: «Да ладно. Бог с ним». А меня он вдруг спросил: «Что же ты не интересуешься, почему я не утвердил тебя на Болконского в «Войну и мир»?» Я ответил: «Ну что ж, не подошел, наверное», а он улыбнулся и сказал: «Честно говоря, ты был молод, а я очень хотел сыграть Пьера». Тогда я спросил: «А кто вам меня рекомендовал на эту роль?» И неожиданно он ответил: «Вера Николаевна Пашенная». Так я узнал еще одну страничку из собственной биографии. Она мне об этом никогда не говорила.