Татьяна Панкова, Елизавета Солодова, Борне Телегин. Уже после них пришли Никита Подгорный, Екатерина Еланская, Лилия Юдина и я. А потом появились Юра Соломин и его однокурсники.

Я помню, как Александра Александровна Яблочкина никак не могла вспомнить фамилию одной «молодой» актрисы. Ей перечисляли разные имена, все это оказывалось не то. Потом выяснилось, что она имела в виду Елену Гоголеву, а Гоголевой было уже за пятьдесят. Вот такой был разброс поколений. Когда шли «старики», мы стояли по стенкам. К молодежи было удивительное отношение — строгое и вместе с тем очень внимательное. Но молодежи приходилось нелегко. После того как я сыграл главную роль в «Иване Рыбакове», спектакле, ставшем в свое время шлягером, я тоже несколько лет не получал новых работ. Это казалось естественным среди таких гигантов, хотя нам, молодым, конечно, было трудно — хотелось играть и играть, а приходилось ждать и ждать, учиться, что мы и делали. Мы стояли за кулисами и наблюдали за мастерами — это была великая школа.

Я рано начал преподавать в Щепкинском училище — меня пригласил Леонид Андреевич Волков, и когда стал художественным руководителем курса, то предложил Юре стать преподавателем. Я видел, как он работал, и подумал, что он сможет стать воспитателем молодых актеров, хотя сам еще очень молод. Тогда преподавали «киты» — Вера Николаевна Пашенная, Вениамин Иванович Цыганков, Мария Осиповна Кнебель. Они строго спрашивали е нас, по это было правильно и полезно. Юра работал е большим интересом, и у него хорошо получалось. Потом он стал пробоваться на Кольцова в «Адьютанте его превосходительства». Роль эта его очень увлекла, по утверждение шло с таким трудом, что в конце концов он в какой-то момент от этой возни устал и уже стал говорить: «А надо ли мне это?» Но все-таки его утвердили, и он начал сниматься. Какое-то время ему удавалось совмещать это и с работой в театре, и с преподаванием, а потом ему пришлось уезжать в экспедицию и он решил отказаться от училища. Я об этом очень сожалел, потому что у Юры явно выявился педагогический талант. Когда же съемки завершились, мы предложили Юре вернуться в училище. Он стал руководителем Киргизской студии и с тех пор училище не покидал.

Студенты его любят. Спустя какое-то время и его супруга тоже пришла в училище. У них получился слаженный хороший тандем. Она очень ему помогает.

Мне кажется, его человеческая индивидуальность — какая-то российско-дворянская интеллигентность, подтянутость — полнее всего проявилась в «Адьютанте его превосходительства». Его герой вызывал симпатию сразу. Я понимаю, почему Ташков так бился за него. Это было точное попадание в образ.

Много лет мы играем с Юрой в «Царе Федоре Иоанновиче». Я играл в спектакле с самого начала. Начинал играть с Иннокентием Михайловичем Смоктуновским. Потом, когда совершенно неожиданно мы увидели, что он стал работать во МХАТе, наш театр оказался в очень непростой ситуации. Помню, что мы пришли на сбор труппы, и меня вызвал к себе Михаил Иванович. Он закурил, а курил он очень редко, и я понял, что он сильно взволнован. Я спросил, что случилось, и Царев рассказал, что Смоктуновский перешел во МХАТ. Надо решать судьбу спектакля. Тогда я предложил ввести нового исполнителя — Юрия Соломина. Это случилось как раз вскоре после его грандиозного успеха в фильме «Адьютант его превосходительства». Михаил Иванович сразу же согласился. Работать Юрию, конечно, было очень трудно. Войти в готовый спектакль, да еще после такого актера, как Смоктуновский, само по себе трудно, к тому же сроки поджимали, но Юра человек очень мобилизованный. Стоило ему это, конечно, огромных усилий. Но спектакль получился. Правда, он стал несколько иным. Соломин совсем не повторял Иннокентия Михайловича, он верно и точно взял «свою ноту». Его индивидуальность удивительным образом легла па образ, и спектакль стал более ансамблевым. Партнер он очень хороший, отзывчивый, играть с ним легко.

Много лет уже жизнь наша складывается так, что мы практически не расстаемся. Мы все время вместе — и в театре, и в училище. Разумеется, бывают между нами и споры, и разногласия. Это естественно. Юра человек горячий, вспыльчивый, но в то же время отходчивый. Нам всегда удастся прийти к согласию и найти компромиссное решение. Мы оба отвечаем за Малый театр: я — как его директор, а Юрий — как художественный руководитель. Нам удается сохранить коллектив как единое целое. Не будь между нами хороших отношений, нам вряд ли удалось бы так долго работать вместе. Сейчас ведь руководить театром очень трудно. Жизнь нелегкая у всех — молодые актеры получают всего триста рублей, так хочется хоть чем-то помочь им, но не можешь. Это морально тяжело. И тяжесть эту мы несем вместе.

Рассказывает Евгений Весник

Я хочу говорить о Юрии Соломине только добрые слова.

Я прекрасно помню его первые работы в кино. Он сразу стал мне симпатичен, как сейчас принято говорить, я сразу положил на него глаз — у него какая-то врожденная органика и врожденное обаяние. К тому же он был очень точен и тонок и у него всегда присутствовал не только первый, но и второй план.

Когда я пришел в театр, Юрий уже работал там. Первый спектакль, в котором нам довелось играть вместе, — «Украли консула». Он прекрасно играл сапожника Пэпино — простого и обаятельного парня. Собственно, он играл самого себя. Бегал и прыгал, как Труффальдино. Все его любили, он всем нравился. В этом спектакле у нас не было общих сцен, и я мог наблюдать за ним, а он за мной. Это был обоюдный интерес. До меня консула играл Николай Светловидов. Когда спектакль стали снимать для телевидения, то я отказался принимать в нем участие. Сказал: «Пусть играет Светловидов. Он первый исполнитель». Соломин меня за эго похвалил.

Меня подкупало, что, когда Юрий стал популярным, он все равно оставался скромным. Я был менее популярным, чем он, но, что такое популярность, тоже знаю и всегда этого стеснялся. Юра же скромен не напоказ, а по-настоящему.

Меня поражает, как Юрий блестяще преодолел свои, казалось бы, невыигрышные данные. При небольшом росте он перешел на амплуа героев. Я считаю это его заслугой. Также преодолевал свои специфические физические данные (невысокий, толстоватый, курносый, неуклюжий) Евгений Леонов.

Я получал наслаждение, играя с Юрием в «Ревизоре». Причем я чувствовал, что со мной ему нравилось играть больше, чем с Ильинским. Ильинский ритмически не успевал за ним, а я его опережал. Я считаю высшим даром у актера умение перевоплощаться и импровизировать. Импровизация — это высшее достижение в искусстве. Юра подхватывал любую мою импровизацию. Оп умел импровизировать, «хулиганить», и мы оба получали от этого наслаждение. Каждый спектакль мы играли по-иному. Как-то он неожиданно вырвал у меня шпагу и стал нападать на меня, как мушкетер, потом нападать на чиновников. Я хохотал, аплодировал ему, он загорался. В зале бушевал гомерический хохот. Сцену прощания мы тоже всегда играли по-разному — иногда он бросался мне на шею, целовал меня, а я плакал от счастья и еле удерживался на ногах. Иногда эту же сцену мы играли совсем иначе.

Прошло время, и мы вместе поставили нового «Ревизора». Хлестакова в нем играл уже Виталий Соломин. Хлопова — Аркадий Смирнов. Аркадий Иванович неожиданно заболел, тогда в роли Хлопова с ходу вышел Юрий. Он вел себя предельно серьезно на сцене, и это было безумно смешно. Играл он потрясающе. Порой из-за душившего меня смеха я не мог произнести реплику.

Очень часто мы играли сцены из «Ревизора» в концертах — в Зале Чайковского, в Колонном зале, на основных концертных площадках. Играли первую встречу Городничего с Хлестаковым. Что только мы не вытворяли! Иногда Юра залезал под стол, а я начинал его везде искать, искал в кулисах, а в Зале Чайковского я искал его даже в органе, а он сидел под столом и фыркал от смеха. Не изменяя ни слова в тексте, каждый раз мы играли по-разному. Это было прекрасно.