Даша росла тихим скромным ребенком. Она, еще совсем маленькой, очень точно о себе сказала: «Я задумчивая». Больше всего она увлекалась литературой. Как-то, когда ей было лет четырнадцать, мы пошли с ней смотреть эфросовскую «Женитьбу» в Театре на Малой Бронной. На обратном пути она вдруг стала наизусть цитировать целые куски из пьесы. Я такой приятной неожиданности здорово обрадовался.

Как я уже упоминал, дома у нас хорошая библиотека, я покупал книги в разных городах и привозил в Москву. Из тайги во время съемок в «Дерсу Узала» привозил книги ящиками, отправлял их в посылках. Одним словом, Даша выросла на книгах. Сама писала стихи. В фильме «Берег его жизни» есть даже романс на ее стихи. Увлекалась она и рисованием. До сих пор мы храним несколько ее рисунков — очень интересных в цветовом решении и очень эмоциональных. Актерская работа ее не увлекала, хотя, конечно, мои спектакли она видела и в театр ходила часто. Школьницей я брал ее и на гастроли. Но самой играть на сцене ей не хотелось. Может быть, потому что она с детства видела, какой это нелегкий труд?

Наверное, я доставлял ей какие-то неприятные минуты. Она как-то стеснялась моей известности. Старалась всегда уйти в тень.

По актерской стезе Даша не пошла. Стала музыкантом. Моя жена с детства мечтала играть на рояле, она даже начинала учиться музыке, но началась война, и было уже не до музыки. Когда Ольга уже поступила в училище, то самостоятельно научилась играть на рояле и пела романсы, аккомпанируя себе. Она и сейчас любит петь. А когда я снялся в фильме «Адьютант его превосходительства» и у нас появились деньги, жена купила комнатный рояль. Мы его возили за собой до прошлого года. Даша стала учиться музыке. Потом приобрели второй рояль. Так долгое время и жили с двумя роялями. Даша окончила музыкальное училище в Мерзляковском переулке, потом консерваторию. Работала у нас в театре в оркестре концертмейстером. Выпустила несколько спектаклей. В «Дяде Ване» исполняла партию рояля, на котором я «играл». Года два назад вместе с мужем, тоже музыкантом, переехала в Англию. Дочь сейчас преподает.

Когда родилась внучка, я ощутил необыкновенное счастье. Говорят, что внуков любят сильнее детей. Может быть, это и так. Когда в 1965 году родилась дочка, у меня был самый пик трудностей в жизни. Нет жилья, трудно с работой, не хватало денег. Так можно и сорваться, но какая-то сила меня ведет и отводит от катастроф, которые могли бы закончиться полным крахом. Будто какая-то рука меня от этого отводила. Я это точно знаю.

Так вот, когда у меня родилась дочка, я очень много работал и ей уделял мало внимания. Много снимался, словом, был добытчиком. Ее растила в основном жена. Из-за этого, собственно, она и оставила театр. С внучкой все по-другому. Я любил гулять с ней. Даже отказывался ради нее от многих работ. Конечно, я и с дочкой гулял в свободное время. Только, к сожалению, было его очень мало. Помню, как первый раз я вынес ее на двадцать минут на улицу на руках. Потом я не мог разжать руки — их от страха свела судорога.

С внучкой все по-другому. Я прекрасно помню, как мы везли ее из роддома, — мне казалось, что нет человека счастливее меня. Бабушка держала ее на руках, а я сидел за рулем. Я с ней начал разговаривать с самого рождения. После того как через шестьдесят лет я узнал, что помню все, что связано с арестом моего деда, я подумал, что и внучка запомнит все, что я ей говорю. Когда сейчас выхожу в скверик гулять с собакой, со мной почти все здороваются. Меня там знают не только как артиста, но и как дедушку, который часто прогуливался с внучкой.

Сашенька совсем не такая, как дочь. Она сразу говорит: «У меня деда известный артист», но, когда видит, что ко мне подходят люди и здороваются, ее это удивляет.

У нее есть темперамент, любознательность, она из любой игры всегда устраивает спектакль. Когда она была совсем маленькой, я записал, как она читает сказки Пушкина. Я даже принес эту запись студентам, чтобы они услышали, какая у нее интонация, с каким смыслом она делает паузы. Причем она при этом обязательно брала книгу и перелистывала страницы. Очень точно. Там, где надо, хотя читать не умела.

Этим летом она приезжала в Москву, и по вечерам я ей читал. Я ей говорю: «Санька, ты уже большая. Ты мне почитай». Но она предпочитает слушать, а не читать. Хоть читать любит, но одна.

Она нам с бабушкой всегда устраивала концерты. Я объявлял ее номера. Концерт в основном состоял из балетных номеров. Ей очень хотелось танцевать. В этом году я заметил, что у нее появилась пластичность, она что-то переживает, у нее есть какой-то внутренний динамизм, темперамент. Я наблюдаю за ней и вижу, что в ней есть актерское начало, какое-то упрямство, выплеск эмоциональный. В дочке этого я не замечал. Если говорить честно, мне бы очень хотелось, чтобы она продолжила нашу артистическую династию. Она видела много моих спектаклей — и «Дядю Ваню», и «Чайку», и дипломные спектакли в училище.

Сейчас Саша учится музыке. Мы с женой воспитывали ее до пяти лет, так что сейчас без нее стало пусто. Мы очень по ней скучаем. Ей уже восемь лет. Конечно, нам ее очень не хватает.

Вихрем кружатся воспоминания… Мелькают годы… Кажется, это было совсем недавно… Рождение дочери… Внучки… Первые роли… Но к ним я вернусь немного позже. Сейчас же мне хочется вспомнить тех, кого уже нет с нами, но кто помог мне не только обрести профессию, но и научил добру. Тех, о ком можно сказать словами поэта: «Не говори с тоской: их нет, но с благодарностию: были».

После смерти Константина Александровича Зубова у нас менялись главные режиссеры, но фактически театром руководил Михаил Иванович Царев. Тогда не существовало должности художественного руководителя, но именно он играл «первую скрипку».

Михаил Иванович считался большим дипломатом (и заслуженно считался). О нас раньше с издевкой говорили: «вы же императорский театр» — и считали, что у нас все проходит легко и гладко. Забывают, что и мы бились за многие пьесы, отстаивали их. И у нас много спектаклей, которые так и не увидели свет. Например, «Танцы на шоссе», «По московскому времени», пьеса о создании атомной бомбы Шахназарова, «Такая любовь» Когоута, «Пятая колонна» Хемингуэя в постановке Бориса Бабочкина. Царев, конечно, пытался отстаивать их, но даже при всем его дипломатизме ему это не всегда удавалось.

Одно время требовали обновлять театры и сокращать коллективы на двадцать пять процентов. Все делали это. Царев же каким-то образом умудрился сохранить всех. Будучи председателем ВТО и директором Малого театра, он многих людей прикрывал и давал им возможность работать. Лучшие свои спектакли, вернувшись из мест не столь отдаленных, Леонид Варпаховский поставил у нас, Леонид Хейфец, когда ему стало плохо в Театре Советской Армии, пришел тоже к нам. При Цареве поставил в нашем театре свои лучшие спектакли и Борис Львов-Анохин.

Именно Михаил Иванович принял в наш театр Олега Даля. Олег закончил наше училище. Это был очень сильный курс. Там учился мой брат, Миша Кононов, Виктор Павлов, Слава Барышев. Сразу пять звезд с одного курса. Олег был человеком своеобразным, очень ершистым. Рано начал сниматься, рано стал популярным. Прошел несколько театров. К концу жизни, не знаю, по какой причине, он пришел в наш. Михаил Иванович Царев его взял. Взял, несмотря на то, что отлично знал, что он человек сложный. В Малом театре Даля отогрели. Он сам об этом говорил. У нас тогда начинались репетиции «Фомы Гордеева», и Даль получил роль Ежова, друга Фомы Гордеева. Роль небольшая, всего две сцены, но интересная. Фома и Егор Ежов, газетчик-фельетонист, сходятся на том, что оба обнаружили бессмысленность и лицемерие мира, в котором они живут. У Даля монолог о судьбах русской интеллигенции, который он произносил тонко и пронзительно. Вскоре после этого он уехал на съемки в Киев, где с ним и произошла трагедия. Очень обидно, что он умер таким молодым. Талантливый актер и, к сожалению, мало играл в классических пьесах. Именно в классике, на мой взгляд, он смог бы развернуться наиболее полно. Но жизнь распорядилась иначе. Малый театр принял все хлопоты по похоронам на себя. Конечно, в первую очередь это заслуга Михаила Ивановича Царева. Помню огромную очередь. Буквально вся площадь перед театром заполнена людьми, они двигались сюда с Неглинной улицы.