— Потрясающая история.

— Да, и она есть у меня на пленке.

— Вы записали ее? Так целью была не…

— Я и в самом деле пошел покупать машину, но решил, что стоит записать наш разговор. Если что-то нечисто — например, если он торгует крадеными, — я вне подозрений.

Рабби кивнул, и некоторое время они шли молча. Потом рабби задумчиво сказал:

— История невероятная, но его имя говорит, что это правда.

— О, я уверен, что это правда, по крайней мере, он в это верит. Но это не так уж необычно, как вы, похоже, думаете, рабби. Здесь, в Израиле, у каждого своя невероятная история. Одни бежали от нацистов, другие боролись с арабами. Практически каждый остался жив в результате маленького чуда. Чудеса — это часть здешнего климата.

Доктор Бен Ами, крупный, коренастый и неуклюжий человек, остановил свой «фольксваген» у насыпи, одним плавным движением, рожденным долгой практикой, выбрался из-за руля вместе с большой врачебной сумкой и тут только увидел, что в квартире Адуми темно. Он остановился на минуту и прошел несколько шагов вперед на площадку между домами 2 и 4 по Коль Тов-стрит, где Авнер Адуми обычно ставил машину. Ее там не было. Он был абсолютно уверен, что его пациентка, Сара Адуми, дома. Наверное, задремала засветло, а муж еще не вернулся.

Он мог позвонить в дверь и разбудить ее. В конце концов, его ждали, может, она и не спит, а просто отдыхает. Но осматривать ее в отсутствие мужа не хотелось. Было почти семь, через несколько минут наверняка появится Авнер. Лучше подождать.

Тут он вспомнил о другом больном, некоем Мимавете, живущем через улицу, в доме 1 по Мазл Тов-стрит. Пациент новый, судя по звонку, у него скорее всего катар верхних дыхательных путей. Аспирин, покой, может быть, микстура от кашля, чтобы смягчить раздражение в горле. У него уйдет на это десять-пятнадцать минут, а к этому времени Адуми будет дома. Ему нравилось заканчивать день у Адуми. Можно не спешить, выпить чашку чая и посидеть за дружеской беседой, прежде чем идти домой.

Чтобы не разворачиваться на узкой, грязной улице, он пошел пешком между насыпью и домами. Было темно, и он включил фонарик.

На полпути он остановился, минуту стоял, как вкопанный, потом вернулся. В вестибюле был телефон-автомат, и он набрал номер кабинета Адуми.

— Авнер?.. Это Бен Ами… Я в вашем доме, то есть, в вестибюле… Нет, Сару пока не видел. В доме темно, и я решил, что она задремала… Нет, подожду, пока ты не вернешься. Но я должен сообщить тебе кое-что важное… Нет, лучше не по телефону. Когда ты будешь? Через полчаса? Хорошо… Нет, все в порядке, у меня еще один пациент в следующем квартале. Я сначала зайду к нему.

На углу Шалом-авеню и Мазл Тов-стрит Рой Стедман остановился и посмотрел на часы. Почти семь.

Вечер был облачным, туманным, начал накрапывать дождь. Он поднял воротник куртки и пошел к дому Мимавета. Машины не было. Ни новой, ни подержанной, — вообще ни одной машины на всей улице. До семи оставалось еще несколько минут.

В четверть восьмого машины тоже не было, и он понял, что никто уже не придет.

Он перешел улицу и собирался позвонить, когда из дома вышел человек и тщательно закрыл за собой дверь. Он с удивлением посмотрел на Роя.

Рой увидел черную сумку.

— О, вы, наверное, доктор. Я к мистеру Мимавету.

— Да, я его врач. Мистер Мимавет нездоров. Он в постели, и я не хочу, чтобы его беспокоили. Имейте в виду, я только что уложил его в постель и сделал укол. Чтобы открыть, ему придется вставать.

— А, ну да, в таком случае… пожалуй… я зайду завтра утром.

— Да.

— Так я пошел, пожалуй. Э-э — спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Рой пошел по улице. Он оглянулся и увидел, что доктор стоит и наблюдает за ним. Пройдя половину улицы, он снова оглянулся; на этот раз доктора не было. Рой остановился, затем повернулся и пошел назад.

Взрыв был негромким. За исключением зияющей дыры в стене квартиры Мимавета и нескольких разбитых окон, материальный ущерб был невелик. Но в отличие от взрыва, который пару месяцев назад унес жизнь профессора Карми, этот произошел ранним вечером, поэтому собралась большая толпа, привлеченная если не самим взрывом, то шумом пожарных машин, и полиция с трудом сумела огородить участок.

Да и реакция на смерть старика совершенно отличалась от реакции на смерть профессора. После гибели Карми пресса выдвигала предположения, почему жертвой был выбран именно он. И через несколько дней оказалось, что он был занят важным сельскохозяйственным исследованием, которое могло привести к поразительному увеличению урожая некоторых зерновых культур. Точных данных о его исследованиях не было, и в то время, как одна газета авторитетно заявила, что он был занят разработкой нового чудесного удобрения, другая не менее авторитетно сообщала, что он работал над использованием неопресненной воды, чтобы сделать пригодными для вспашки тысячи акров земли, которые до сих пор считались бесполезными. В любом случае, все признавали, что он был крупным ученым, чья смерть стала большим ударом для Израиля.

Но Мимавет не был важной персоной и не занимался ничем таким, что могло помочь или повредить Израилю. И это тем более приводило в бешенство, потому что убийство явно было бессмысленным и бесцельным.

Была и другая реакция, вызванная иронией ситуации, как показало заявление доктора, который посетил его незадолго до взрыва. Заявление, сделанное в полиции доктором Бен Ами, широко цитировалось в прессе.

— Это был новый пациент, он выбрал меня из списка «Купат Холим», — думаю, потому что я живу поблизости. У меня был расписан график на весь день, хоть и был шабат. Болезнь не соблюдает шабат, видите ли. Но мне удалось втиснуть этот визит, так как у меня был другой больной на соседней улице, а приехал я немного раньше. Это судьба. Я был там около семи, позвонил, и он крикнул, что дверь открыта. Он был очень простужен, сильно кашлял и сказал, что не спал несколько ночей. Я дал ему лекарство от кашля, ввел снотворное, проследил, чтобы он лег в постель, выключил свет, захлопнул дверь и ушел. Утром я собирался снова зайти. Но, очевидно, он заснул не сразу. Должно быть, немного позже он встал, чтобы налить себе бренди из бутылки, которая стояла на полке в гостиной. Если бы он остался в постели, то был бы сегодня жив, я уверен, так как взрыв был в гостиной, а окно спальни даже не разбилось.

— Представляете, он вызывает доктора, получает лекарство и туда, и сюда, и доктор еще следит, чтобы он лег в постель. Мой доктор не стал бы так заботиться. Он осматривает тебя, выписывает рецепт и уходит. Ты хочешь поговорить с ним, спросить о чем-то? Он слишком занят. Пять минут — это его предел. И где ты получишь рецепт в шабат или в любой вечер после семи, его совершенно не касается. И после всего этого бедняга встает, наливает себе — и бах!

— Откуда они знают, что он вставал, чтобы выпить?

— Это было в газетах. Я видела это в «Ха-маарив». Когда его нашли, он все еще держал в руке бутылку. Они считают, что взрывом его ударило о мраморную полку в гостиной. Наверное, стоял рядом. Голова разбита вдребезги.

И, качая головами, они на минуту смолкали, размышляя о превратностях судьбы человеческой.

А в восточном Иерусалиме, где молодые арабы собирались в многочисленных кафе за чашкой кофе, картами и горячими дискуссиями о политике, и где сообщение о любой неудаче Израиля, какой бы незначительной она ни была, встречалось с большой радостью, весело шутили, что жертве взрыва больше подошло бы имя Ламавет, а не Мимавет — то есть, скорее «к смерти», чем «от смерти».

Конечно, террористы немедленно взяли ответственность на себя, практически все группировки. Аль Фатах, базирующийся в Иордании, выпустил заявление: «Наши храбрые коммандос продемонстрировали, что они могут проникать в самый центр еврейской крепости, и что ни один еврей, живущий в Палестине, не защищен от нашей мести. И так будет до тех пор, пока резолюция Организации Объединенных Наций не будет выполнена, и жители Палестины не добьются справедливости».