— А что с ней, Гитель? — спросила Мириам.

— Если бы они знали, стал бы доктор Бен Ами посылать ее на обследование? Я-то, конечно, знаю, в чем дело…

— Вот как? — спросил рабби. Обычно им с Гитель нечего было сказать друг другу. В большинстве случаев она вела женские разговоры с Мириам, а он молчал или даже уходил в другую комнату. Но его удивило ее замечание.

— Конечно, — фыркнула она с явным презрением к его мужскому, чтобы не сказать — раввинскому, слабоумию. — Она нервничает, бедная девочка. Она в постоянном напряжении.

— Из-за чего? — спросила Мириам.

— Если бы ты была замужем за человеком, занимающим такой пост, как ее муж, ты бы тоже нервничала.

— Ого, а кто он такой?

— Важный государственный чиновник, — строго сказала она.

— Похоже, в здешнем правительстве все чиновники важные, — поддразнил ее рабби.

— Я хочу сказать, когда он уходит утром из дому, она не знает, когда он вернется и даже вернется ли он.

— У него опасная работа?

Она заметила недоверие в его голосе.

— А вы думаете, нет, рабби? — Это было чистой иронией; обычно она звала его Дэвидом.

— Ты, конечно, слышал про недавний взрыв, когда погиб старик, автомобильный дилер. Так это случилось практически рядом с ней.

Рабби улыбнулся.

— В ту ночь, когда мы приехали, был взрыв на соседней улице, и тогда тоже кто-то погиб. Не хочешь ли ты…

— Но тот был важной персоной, профессором университета.

— Ну и что?

— А то, что он был естественной мишенью для террористов. Но этот был никем. Я уверена, что на самом деле они охотились за Авнером. Это его они хотели убить. Они просто ошиблись.

— Немного притянуто за уши, Гитель. Я еще могу понять, что они хотели взорвать новый жилой дом и заодно убить безобидного старика. Но мне трудно поверить, будто они собирались подложить бомбу и убить конкретного человека, но ошиблись адресом.

— Это говорит только о том, что ты не много знаешь про арабов, особенно про террористов, — фыркнула Гитель. — Не говори мне, что они охотились за этим автомобильным дилером.

— Хорошо, не буду, — добродушно сказал рабби. Она подозрительно посмотрела на него и повернулась к Мириам.

— Сара была в постели, крепко спала, заметь, когда взорвалась бомба. Ты хочешь сказать, что это не отразится на женщине, которая и так не слишком здорова, по крайней мере, последние десять лет?

— То есть именно поэтому она и ложится в больницу? Так сказал доктор?

— Доктор! Я ничего не имею против доктора Бена Ами. Но он всего-навсего мужчина. Отзывчивый и чуткий мужчина. Ты это знаешь, Мириам. Но он может понять только то, что может понять мужчина. Чтобы понять душу женщины, нужна женщина. Я сказала Авнеру прямо в лицо: «Если хочешь, чтобы твоя жена выздоровела, — сказала я ему, — найди другую работу». И ему нечего было ответить.

Зазвонил телефон, и Мириам взяла трубку. Звонил Дэн Стедман, чтобы пригласить их пообедать в «Кинг Дэвид» вечером.

— О, мы бы с удовольствием, но приехала моя тетя Гитель из Тель-Авива, и…

— Берите ее с собой.

— Одну минуту. — Она прикрыла трубку рукой. — Это Дэн Стедман, наш друг. Он приглашает нас на обед в «Кинг Дэвид» сегодня вечером.

— Так идите. Я могу остаться дома и побыть с Джонатаном.

— Нет, он попросил, чтобы я взяла тебя с собой.

— Даже и не знаю. Я…

— Он славный малый — и неженат, — сказал рабби.

Гитель посмотрела на него с досадой и негодованием.

— Ну, Гитель? Пожалуйста, пойдем.

— Ладно, что я теряю?

Мириам сказала в трубку:

— Все в порядке. Мы все можем прийти. Есть какой-то особый повод?

— Да нет, но я скоро возвращаюсь в Штаты и…

— Вот как? Что-то неожиданное?

— Я все расскажу при встрече.

Заместитель декана по работе с иностранными студентами очень аккуратно приложил кончики пальцев одной руки к кончикам пальцев другой и медленно кивал, слушая Стедмана. Ни одной минуты он не верил сказанному — сын затосковал по дому и хочет вернуться в Америку. У него был большой опыт общения с родителями американских студентов, приходивших к нему забирать своих сыновей или дочерей из университета. Обычной причиной было любовное увлечение и желание вступить в брак с кем-нибудь, кого они считали совсем неподходящим. В последний раз это был пылкий сионист с детства, который вдруг возмутился тем, что его дочь решила остаться в стране и вступить в кибуц.

— Кто может сказать, что есть знания, мистер Стедман, — мягко сказал он. — Учиться в нашем университете приезжают студенты со всего мира, но в основном из Америки. Потому что наши преподаватели лучше? Ничуть не лучше, чем в Америке или других развитых странах. А какую тогда пользу они извлекают от нашего образования? Не знания, которые выносят из аудиторий, а то, что за стенами университета, здешняя жизнь, люди…

Как только Майк Донахью заверил его, что дело улажено, Дэн Стедман вернулся в Иерусалим, чтобы подготовить отъезд Роя в Штаты, но нашел только записку, что он уехал на несколько дней в гости к друзьям и позвонит, когда вернется. Чтобы ускорить дело, Дэн пошел в университет узнать, что нужно сделать.

— Я понимаю, но меня в общем-то интересует, как быть с зачетами о прослушанных курсах и всем прочим.

Декан улыбнулся и развел руками.

— Без экзаменов мы, конечно же, не можем поставить зачеты, но система экзаменов у нас очень гибкая. Студент может сдавать их в любое время года. Мы вынуждены идти на это, потому что в течение года многих призывают на военную службу, как преподавателей, так и студентов.

— И он не сможет предъявить ничего, что зачли бы при сдаче экзаменов дома?

Декан медленно покачал головой.

— Значит, год он потратил впустую — и ничего ценного за стенами аудитории, думаю, тоже не приобрел. У него почти не было друзей…

— Мне очень жаль, мистер Стедман. Такое впечатление, что вы разочарованы, и он тоже, наверное. Американским студентам здесь нелегко. Наши программы немного сложнее, по крайней мере, требуют больше работы, но дело не в этом. Даже языковые проблемы не основная причина их неудовлетворения. Просто здешняя обстановка для них очень непривычна.

Мы заинтересованы в них отчасти потому, что они приносят доллары, в которых мы крайне нуждаемся. А еще мы надеемся, что кому-то понравится здесь, и они останутся — или вернутся потом. В людях мы нуждаемся не меньше, чем в долларах. Но наш университет для наших студентов, мы не можем перестраивать его под иностранцев. Наши студенты старше ваших в среднем на три года — на время, проведенное в армии. А в этом возрасте три года — большая разница. И в армии они возмужали. Для них университет не отдых, не каникулы перед взрослой жизнью и необходимостью зарабатывать на нее. Большинство из них работают по вечерам, сразу после занятий. У нас нет никаких закрытых групп или кланов, мистер Стедман. — Он поднялся и обошел стол, как бы удаляя барьер между ними.

— И все же в некотором смысле каждый принадлежит к какому-то братству, но это братство его армейского отряда. А такое братство разборчиво по отношению к постороннему даже больше, чем самые привилегированные клубы в ваших колледжах, потому что в армии от него зависела жизнь. У них нет ни времени, ни желания заводить знакомства за пределами своего круга. То же самое относится к студенткам. Все они взрослые девушки, готовы вступить в брак, и естественно чужакам предпочитают израильтян, с которыми шансов на брак больше. Для американского студента все это делает общение весьма затруднительным.

— Это делает его чертовски близким к невозможному.

— Не совсем, мистер Стедман. Есть и такие, которые приезжают сюда осмысленно, многие выросли в религиозном или сионистском окружении, и им достаточно самого пребывания здесь, по крайней мере, вначале. Они упорно занимаются, хорошо овладевают языком. Они добиваются успеха и вливаются в жизнь страны. И многие решают остаться.