— Они еще не раз придут сюда, ничего не поделаешь… Машина должна работать, — серьезно сказал он.

— Еще не раз придут… — как эхо, повторила Зузка.

Ондра с суровой решимостью поглядел на человека с каменоломни.

— Вы читали про отца? — отрывисто спросил он.

— Читал, голубчик. Что же, ты рад?

— Рад. Только боюсь, как бы они его не поймали. Вдруг какой-нибудь негодяй выследит его, чтобы получить награду.

— Не бойся. Он у таких людей, которые не подведут товарища. А теперь, дети, за работу. Кто пойдет в караул?

— Я, я! — закричали все вместе.

— Первым назначим Ондришку. Ну, беги, мальчик. В случае опасности свистни, а они дернут веревку. Веревка ведь у тебя найдется?

— У нас много веревок. Еще папины сохранились.

Ондра притащил большой клубок и ушел на свой сторожевой пост, а «почетный член» с помощью ребят поспешно принялся разматывать веревку. Минуту спустя он уже поднимался по стремянке. Дети притихли. Немного погодя из квартиры Ланцуха донесся приглушенный, равномерный шум стеклографа.

— Вот наш тайник и пригодился, — прошептал Лацо.

— Факт, — отозвался Иван.

— Я сменю Ондру, он уже давно дежурит, — вызвался Лацо.

— А после тебя я, — попросила Зузка. — Я буду очень внимательно стеречь, вот увидите.

— Ладно. Последним пойдешь ты, — повернулся Лацо к Ивану.

Иван потупился:

— Я готов стоять хоть до ночи.

Лацо ушел. Вскоре вернулся Ондра и, не произнеся ни слова, подсел к своим притихшим друзьям. Сверху по-прежнему доносился гул машины, звучавший, как героическая песнь об отважной, самоотверженной работе коммунистов.

Глава XXVIII. Бирюч [7] в Вербовом

Лацо выглянул в окно вагона. Позади осталось широкое поле, принадлежащее священнику. Блеснула на солнце башенка костела, и перед глазами взволнованного мальчика промелькнули первые домики родной деревни.

— Вербовое, паренек! — предупредительно сказал проводник и открыл дверь вагона.

Теплый ветер, налетевший с гор, растрепал в знак привета белокурый чуб Лацо. Мальчик, по привычке, тряхнул головой, откинул со лба волосы и огляделся вокруг. В голубом небе ослепительно сверкало солнце, а над горизонтом, над грядой холмов медленно проплывали в соседнюю долину нежные мохнатые облака, очень напоминавшие белых барашков. Огромная остроглавая гора Высокая мирно дремала, греясь в солнечных лучах. Ее неровные, крутые склоны были еще покрыты снегом, из-под которого то здесь, то там выглядывали иссиня-черные верхушки кустарника, точно маковые зернышки на пироге, обсыпанном сахарной пудрой.

Мальчик бодро месил грязь на дороге; все радовало его: дремотный шум леса, отдаленное журчанье горного потока, синицы, носившиеся друг за дружкой, голубоватый дымок, вьющийся над крышами и тающий в прозрачном весеннем воздухе.

Лацо не сводил глаз с холмов.

Где-то там скрываются Якуб и его товарищи. Может быть, им холодно — весна еще не добралась до гор. Мальчик пристально вглядывался в синеющую даль. Нигде не заметно и человеческого жилья. Но партизаны ведь именно там, только отсюда их не видно. Вздохнув, Лацо зашагал дальше.

Ферко пускал кораблики в луже перед хатой.

— Но, но, вперед! — командовал он.

Малыш сидел на корточках, пыхтел и направлял пальчиком свой бумажный флот. Лацо подошел к нему сзади, и тень его упала на маленького адмирала. Ферко сердито оглянулся, но, увидев брата, просиял.

— Ты сделаешь мне настоящий кораблик? — спросил он вместо приветствия.

Лацо достал из кармана пряник и протянул его Ферко:

— Вот что я тебе привез. И корабль сделаю большой. Погоди только, сбегаю на маму поглядеть.

— Мама готовит обед, сделай сейчас, — настаивал малыш.

— Не успеешь оглянуться, как я вернусь, Ферко! — весело крикнул Лацо и убежал на кухню.

Главкова возилась у печки, а рядом с ней на лавке сидела тетя Кубаниха, вытянув больные ноги, распухшие, тяжелые, словно чужие.

— Ты приехал, Лацко! — обрадовалась мать.

Лацо бросился к ней.

— Видишь, птички слетаются, Ганка. Весна пришла, все обновляется, скоро начнется другая жизнь, — ласково сказала тетушка Кубаниха.

Мальчик взволнованно оглядывал кухню. Сейчас она казалась еще тесней и темней, чем раньше. Он прошел в горницу. Посмотрел на кровати, на шкаф, на горшки с цветами, на подоконник, на календарь, висящий над отцовской постелью, и вздохнул полной грудью. Он снова дома, снова в Вербовом! Все ему здесь знакомо, все памятно до малейших подробностей. Знает, например, какое платье висит в шкафу, какие вещи лежат в сундуке; не раз он помогал маме укладывать туда одежду и белье.

Из-под кровати выглядывал зеленый грузовичок, подарок тети Терезы. Лацо поднял его, убедился, что он поломан, и, огорчившись, вернулся в кухню.

— Смотри, мама, Ферко уже его покалечил! Ты ведь обещала дать ему грузовичок, когда я приеду.

— Не беда, сам починишь его или отнесешь к дяде Матушу. Опять будет как новенький, — успокоила мальчика мать. — Ферко у нас еще глупый. Слышишь, он зовет тебя, беги!

В самом деле, Ферко нетерпеливо звал брата.

— Вот если бы Якуб вернулся, — продолжала мать, — он наделал бы вам столько игрушек, что и девать их некуда было бы.

Лацо покраснел до ушей и смущенно вертел в руках грузовичок.

— Попробую его починить, — прошептал он.

— Сделаешь мне кораблик? Настоящий? — обрадовался малыш, когда Лацо подошел к нему.

— Видишь, уже делаю, — ответил Лацо.

Он разгладил выпрошенный у матери лист бумаги, сложил его в несколько раз, загнул по краям, потом расправил и спустил на воду готовый кораблик.

— Кораблик, кораблик! Стой, стой! — восторженно кричал Ферко.

Лацо рассмеялся, увидев, как доволен братишка. Потом они вышли на дорогу, где была лужа побольше. Ферко осторожно спустил кораблик на воду и принялся изо всех сил дуть на него.

— Вот тебе прутик, Ферко. Так… греби… — учил Лацо братишку.

Ферко неистово хлестал прутиком по воде и весь забрызгался, даже ботинки промочил насквозь. Зато кораблик плыл.

— Лацо, Ферко! — позвала мать. — Идите обедать!

Ферко вытащил кораблик и положил его на камень:

— Пускай обсохнет!

— Тетя здорова? — спросила мама, когда все сели за стол.

— Здорова, и дядя тоже, — лаконично ответил Лацо.

— А дядя ничего не просил мне передать? Он не узнал об отце?

— Нет. — Мальчик искоса взглянул на мать и сердито добавил: — Они все время ругают Якуба.

Мать ничего не сказала, только покачала головой и пригладила волосы сына.

В это время через открытое окно до них долетела барабанная дробь. Лацо мгновенно вскочил и стрелой вылетел на улицу.

Появление в Вербовом бирюча всегда было для детей целым событием, но сегодня Лацо показалось, будто бирюч барабанит в честь его приезда. Барабанщик обычно останавливался под навесом у трактира. Ребята обступали бирюча веселой гурьбой, а потом провожали его до другого конца деревни — к самому пруду. Там деревенский посыльный Матьо Шуба, он же бирюч, снова бил в барабан и еще раз читал приказ.

Через мгновенье Лацо был уже у трактира. Барабанщик стоял на самом солнцепеке, и казалось, что тень свернулась клубочком у его ног. На голове у Шубы красовалась форменная фуражка, а его козлиная бородка трепыхалась на ветру. Барабан был прикреплен к поясу широким ремнем, сверху его придерживал еще один ремешок, перекинутый через шею. Шуба барабанил с такой быстротой, что мелькавшие перед глазами палочки сливались в сплошную дугообразную линию. Заслышав тревожный бой барабана, жители деревни, побросав свои дела, спешили на площадь.

Матьо колотил в барабан до тех пор, пока не собралась вся деревня. Стоявшие рядом с бирючом люди затыкали уши и сердито на него косились. А Матьо, ничего не замечая, сохранял невозмутимый вид, как подобает официальному лицу.