— Ты еще зареви! — подтрунивал Лацо. — Не понимаешь, что отец занят, работает? Он к поезду опоздал, так она уже нос повесила!

— А мне показалось, что я его видел. Дядя Сернка стоял по ту сторону вагона, — сказал Ондра.

— Может быть, он забежал на минутку, чтобы посмотреть, все ли в порядке. Ведь мама больная, а дядя Ян ходит с палкой, — предположил Лацо.

— Наверно, так и было, — решила Зузка.

Ондра неожиданно замедлил шаг. На стене возле билетной кассы приклеивали какую-то афишу с портретом. Дети подошли поближе.

— Объявление, — прочитал Лацо, с недоумением глядя на товарищей. — В чем дело?

И вдруг Ондра побледнел как смерть, рассеянно обвел глазами зал и снова уставился на объявление.

— Смотрите, на улице тоже вывешивают, — тихо сказала Зузка.

— Пошли, — сквозь зубы процедил Ондра и подтолкнул ребят к выходу.

На заборе, примыкавшем к зданию вокзала, висело такое же объявление. Ондра остановился перед ним, осторожно огляделся по сторонам. Вдали медленно тащился с чемоданом какой-то человек. Поблизости не было никого. Мальчик быстро сообразил, что в это время дня в Жилину не прибывает ни один поезд, а пассажирский на Спишскую Новую Весь уйдет только через час — значит, бояться нечего. Ондра еще раз посмотрел на мокрое от клея объявление.

— Загородите меня, — попросил он товарищей, быстро сорвал листок и сунул под куртку.

Потом все трое побежали к дому Ондры. Иван увидел друзей из окна и поспешил им навстречу. Еле переводя дыхание от усталости, дети спустились в подвал, и Ондра плотно притворил дверь. Он расстелил объявление на столе, и только теперь дети сообразили, что добрая его половина осталась на заборе. Дрожащими руками Ондра разглаживал смятую бумагу.

— Это про отца, — пролепетал он.

— Факт, — подтвердил Иван.

— Слушайте, я прочитаю, — сказала Зузка. — «Награду в три тысячи словацких крон получит каждый, кто сообщит органам безопасности о местонахождении Ондрея Стременя и этим окажет содействие его задержанию.

Для того чтобы граждане могли помочь государственным органам, помещаем здесь фотографию этого опасного большевика и агента Москвы, непримиримого врага самостоятельного Словацкого государства.

Рост вышепоименованного Ондрея Стременя — 184 сантиметра, возраст — тридцать восемь лет. Приметы: широкие плечи, рыжеватые усы, нос прямой, рот умеренный, волосы каштановые, зачесанные назад, передние зубы отсутствуют. Одет в темно-синий костюм со светлыми полосками, на голове — серая кепка из тонкой материи, размером пятьдесят шесть, со значком фирмы «Спорт»…»

Далее лист был оторван.

— Что это значит? — удивленно спросила Зузка.

— Не знаю, — тихо ответил Ондра.

Он стоял у стола и не мог отвести глаз от портрета отца. Потом подбежал к шкафу, вынул оттуда свадебную фотографию без стекла, в поврежденной рамке и положил ее рядом с листком. Как отец изменился! Лицо вытянулось, щеки впали, подбородок еще больше заострился. Глаза стали другими, теперь выражение у них не просто озабоченное, но какое-то суровое. Только усы по-старому закрывают верхнюю губу.

— Если твоего отца ищут, — рассудил Лацо, — значит, его уже нет в тюрьме.

— Убежал! — воскликнула Зузка.

— Убежал, — повторили пораженные ребята.

— Но где он может быть? — попытался возразить Ондра. — Раз он на свободе, так должен был домой прийти.

— Как ты не понимаешь! — перебил его Лацо. — Если бы он заглянул сюда, гардисты непременно бы его выследили.

Ондра развел руками:

— Может быть, они затем и приходили в прошлый раз, что рассчитывали поймать его? Спрашивали, где отец, а я ничего не понял.

— Твой отец на свободе! — радовался Лацо.

— Мой отец… да… видно, так… — Ондре казалось, что он бредит. — Но… где же он?

— Скрывается, — лаконично и убежденно сказал Лацо. Он хорошо помнил, как приходилось прятаться его брату Якубу. Лацо единственный в команде разбирается в таких сложных делах.

— Значит, твой отец убежал! — крикнул Иван, словно до него только сейчас это дошло.

Лацо подошел к печке, уселся на поленьях и попытался восстановить в памяти образ дяди Яна, которого они сегодня провожали. Правда, усов у него нет, за толстыми дымчатыми стеклами очков не видно глаз, но весь он чем-то напоминал портрет Ондриного отца.

Сернка ночью называл его Ондрой, они говорили о тюрьме и какой-то удачной операции. Наверно, имели в виду побег.

Лацо был сам не свой. Невольно подслушав ночной разговор взрослых, он проник в замечательную тайну. Но об этом нельзя никому рассказывать. Ондра склонился над бумагой, и Лацо стало очень жаль его. Как бы между прочим, он задал вопрос:

— У твоего отца все зубы целы?

— Все, — ответил Ондра, не понимая, куда он клонит.

Лацо закрыл лицо руками, чтобы ребята не видели выражения его глаз. Да, ночной гость Сернки был не кто иной, как отец Ондры. Тут нет никаких сомнений. А зубы он мог потерять, что тут особенного? У Лацо совсем недавно тоже выпадали зубы.

И, еще не зная, как ему быть со своей тайной, Лацо твердо решил во что бы то ни стало самому во всем разобраться.

— Скажи, о чем ты думаешь, Лацо? — застала мальчика врасплох Зузка.

— Ты сейчас не учительница, не выспрашивай, — отразил нападение мальчик. — Лучше сама шевели мозгами. Я не знаю, можно ли вам рассказать, о чем я думаю.

— Раз мы команда, значит, ты должен нам все говорить, иначе мы тебя исключим, — пригрозила Зузка. — Ну, скорее! Мы не будем тебя ругать, честное слово, даже если ты думал о чем-нибудь плохом.

— Если бы дело касалось твоего отца, я сразу бы тебе все выложил, — с огорчением заметил Ондра.

— И я тоже, факт, — поддержал друга Иван.

Пристыженный Лацо решил открыть товарищам часть своей тайны.

— Я думаю, что твоему отцу помогали… коммунисты.

— Факт, — согласился Иван. — Без посторонней помощи дело не обошлось. Здесь тоже действовала какая-нибудь команда, вроде нашей. Помните, как мы помогли тому рабочему у школы?

Ондра грустно склонился над фотографией отца. Лацо был в очень затруднительном положении. Ведь Сернка обязательно рассердится, узнав, что дети проникли в его тайну. А вдруг это и в самом деле отец Ондры? Ведь он похвалил их за то, что они занимаются вместе с Ондрой и помогают товарищу не отстать от класса.

— Я думаю, — неуверенно начал Лацо, — что твой отец убежал, раз его ищут…

— Совсем заболтался! — нетерпеливо махнула рукой Зузка. — Ведь мы уже об этом говорили. Чего же ты выставляешься: «я думаю, думаю»!.. Слишком много о себе воображаешь, а толку никакого.

Лацо обиделся. Зузка по-прежнему несправедлива. Но как ей объяснить? Разве он может вот так, с бухты-барахты, все им выложить? Ведь это важная тайна!

— Отец, наверно, не надеялся, что выиграет процесс, и потому убежал, — предположил Ондра.

— Конечно, так оно и было, — кивнули в ответ дети.

— Если бы я хоть знал, где он теперь! — горевал Ондра.

— Должно быть, это тайна. Смотри, какие деньги обещают тому, кто донесет на твоего папу, — прошептала Зузка.

— Неужели найдется негодяй, который его выдаст? — беспокоился Ондра.

— Коммунисты ни за что его не выдадут! — с горячим убеждением сказал Лацо и облегченно вздохнул, точно с его сердца свалилась непомерная тяжесть.

Пусть он и мал, но он тоже коммунист и никогда не проболтается. Да ведь он ничего в точности не знает, только догадывается. Ночной гость уже уехал, а Ондреев на свете сколько угодно. Да, коммунист должен уметь молчать. Отец не говорил ему, где находится Якуб. Так и Лацо ничего не скажет о своих догадках. Все равно ведь он этим никому не помог бы.

— А вдруг кто-нибудь прочтет объявление и захочет получить награду? — робко заметил Иван.

— И правда, какой-нибудь гардист может позариться на деньги, — присоединилась к его мнению Зузка.