– Я был плохим, плохим мальчиком…

Прошли годы, а Карен Эмори все еще просыпалась по меньшей мере раз в месяц с убеждением, что это Кларенс Баттл, тот «плохой, плохой мальчик», приходил, чтобы забрать ее с собой в ливневую канализацию и попросить поиграть с ним.

Но теперь кошмары, связанные с Кларенсом Баттлом, уступили место другим. Карен слышала голоса, шепчущие что-то на своем непонятном языке, вот только – так она считала – они не пытались обратиться к ней. Более того, она ощущала их полное равнодушие и даже пренебрежение. Они с нетерпением ожидали прибытия другого, того, кто ответит на их мольбы. Ожидание затянулось, и нетерпение нарастало. На этот раз Карен увидела во сне Джоэла – он входил в подвал, спускался во тьму, и голоса приветствовали его громогласным хором.

Но Джоэла здесь не было. Перед уходом он положил на подушку небольшую коробочку.

– Собирался подарить тебе на день рождения. А потом подумал, зачем ждать?

Наверное, он так извинялся, решила Карен. Извинялся за то, что ударил ее, что делал ей больно. Она открыла коробочку. Сережки были тусклого золота, но тонкой работы и такие изящные, что казались кружевными, а не металлическими. Еще не дотронувшись до них, Карен поняла, что украшение древнее. Древнее и ценное.

– Где ты их взял? – спросила она и, едва сказав, поняла, что отреагировала неправильно, что в ее голосе прозвучало не то, что хотел услышать Джоэл – восхищение и благодарность. Карен даже подумала, что он выхватит коробочку у нее из рук или в нем проснется гнев, но увидела лишь обиду.

– Это подарок. Думал, тебе понравится.

– Нравятся, – сказала Карен дрожащим голосом и взяла сережки из коробки. Они оказались тяжелее, чем выглядели. – Чудесные, – добавила она, пытаясь спасти ситуацию. – Просто чудесные. Спасибо.

Он кивнул.

– Ну вот и хорошо.

Джоэл смотрел, как она надевает сережки, но ничего не сказал, когда она повернула голову, чтобы они поймали просачивающийся через шторы солнечный свет. Она огорчила его. Разочаровала. Что еще хуже, Карен чувствовала, что своим поведением укрепила его сомнения в ней. Убедившись, что Джоэл ушел, она сняла сережки, убрала их в коробочку, укрылась простыней и постаралась уснуть. Так хотелось отдохнуть и не видеть снов. Полежав немного, Карен проглотила полтаблетки амбиена, и сон пришел. А с ним голоса.

Она проснулась ближе к вечеру и не сразу поняла, где находится. Кружилась голова. Она уже хотела позвать Джоэла и, вспомнив, что он уехал, пожалела, что осталась одна, и никого нет рядом. Джоэл сказал, что его не будет сутки или, может быть, двое, и обещал позвонить. Намечалась большая сделка, и они могли бы подыскать местечко получше. Может быть, даже отправиться куда-нибудь ненадолго, туда, где красиво и спокойно. Карен сказала, что с удовольствием поедет с ним, но ей хорошо везде, если он рядом. Она будет счастлива, если только он будет с ней, и у него все будет хорошо. Тобиас сказал, что вот этим она и нравится ему, тем, что не просит дорогих вещей, что у нее простые вкусы. Но она имела в виду другое, и ее раздражало, что он не так ее понял. Он покровительствовал ей, а она терпеть не могла, когда ей покровительствовали. А еще ей не нравились его дурацкие секреты и то, что он прятал что-то в подвале, не нравилось, что он не все рассказывал о своих поездках и грузах, которые перевозил.

И вот теперь сережки. Карен повернулась и открыла коробочку. И впрямь красивые. Антикварные. Нет, даже не антикварные. Антикварные – это как мебель или драгоценности примерно с 1800 года или примерно так. А вот сережки… Они были из древнего мира. Она почти ощутила их возраст, когда впервые к ним прикоснулась.

Карен поднялась и стала набирать ванну. День почти закончился, и она решила, что одеваться уже не стоит. Можно провести вечер в халате, посмотреть телевизор, заказать пиццу. Пользуясь отсутствием Джоэла, она свернула самокрутку из небольшого запаса «травки», который держала в своем ящике, и выкурила ее в ванной. Джоэл не одобрял наркотики и, хотя никогда не пытался запретить ей курить марихуану, ясно дал понять, что ничего не хочет знать об этом. Поэтому она позволяла себе оттянуться, только когда его не было рядом, или с подругами.

После ванны и «косячка» Карен почувствовала себя так хорошо, как не чувствовала давно. Посмотрев еще раз на сережки, она решила их примерить. Убрала наверх волосы, завернулась в чистую белую простыню и встала перед зеркалом, представляя, какой могла бы быть в некие другие времена. Глупо, конечно, но, надо признать, выглядела она элегантно, и сережки в свете лампы отбрасывали желтые отблески – как будто на лицо падали золотые пылинки.

Позволить себе такой подарок Джоэл никоим образом не мог, если только не врал ей о своих заработках еще больше, чем она подозревала. Вывод следовал только один: он занимается чем-то нелегальным, и сережки – часть этого нелегального бизнеса. В таких обстоятельствах украшение теряло свою привлекательность. За всю свою жизнь Карен никогда ничего не украла, даже конфетку или какую-нибудь дешевую косметику, на что обычно нацеливались мелкие воришки времен ее школьной юности. В ресторане она ни разу не брала больше, чем разрешалось по условиям продовольственного рациона. В любом случае этого хватало за глаза, и Карен просто не видела причин жадничать, хотя и знала парочку официанток, которые, пользуясь щедростью хозяина, уносили продукты домой и не только объедались сами, но еще и кормили своих бойфрендов и, возможно, всех подряд, кто заглядывал на огонек.

Но сережки были такие красивые. Ей никогда не дарили ничего столь изящного, старинного и ценного. Надев их, она сейчас не хотела их снимать. Если бы Джоэл убедил ее, что приобрел украшение честно, она могла бы оставить сережки и носить их, но солги он, она бы поняла. Но если Джоэл выберет ложь, их отношения окажутся под угрозой. Карен уже решила, что простит ему пощечину – простит, потому что любит, но пришло время быть честной с собой и, может быть, с ним тоже.

Карен села на кровать и включила телевизор. Подумав, махнула рукой – а какого черта! – и забила еще один «косячок». Показывали какую-то туповатую комедию. Карен видела фильм раньше, но теперь, будучи слегка под кайфом, смотрела его с бо€льшим интересом. За комедией последовал боевик, и ее стало клонить ко сну. Глаза закрылись… В какой-то момент она проснулась от собственного храпа. Карен устроилась поудобнее, положив голову на подушку. Голоса пожаловали снова, но на этот раз пришло странное ощущение, что этот сон и кошмары, связанные с Кларенсом Баттлом, слились воедино, потому что во сне она почувствовала чье-то присутствие.

Нет, не во сне.

В доме.

Карен открыла глаза.

– Джоэл? – Может быть, он вернулся раньше, чем рассчитывал? – Это ты?

Ответа не последовало, но ее слова отозвались реакцией где-то в доме: движение сменилось неподвижностью, звуки – тишиной.

Карен села. Потянула носом. Запах был незнакомый: заплесневелый, несвежий, но с легким ароматом, как бывает со старой церковной одеждой, которая и по прошествии лет отдает ладаном. Она нащупала халат, набросила на плечи, прикрывая наготу, и уже собралась выйти из спальни, но в последний момент остановилась, вернулась к прикроватному столику и выдвинула ящик. В ящике лежал «Леди Смит 60» 38-го калибра. На том, чтобы иметь в доме оружие, настоял Тобиас, и он же научил ее пользоваться им. Она держала револьвер только ради Джоэла, чтобы он не волновался, но сейчас была даже рада, что не беззащитна в его отсутствие.

Остановившись на верхней ступеньке, Карен прислушалась, но ничего поначалу не услышала. Потом что-то донеслось.

Шепот. Снова шепот. И теперь она слышала его уже не во сне.

Карен подошла к двери подвала и прислушалась. После снотворного, двух «косяков» и дневного сна она чувствовала себя сомнамбулой. Все как будто разбалансировалось. Когда она повернула голову, глаза словно отстали на долю секунды, и в результате «картинка» смазалась. Карен положила ладонь на ручку двери, осторожно опустилась на колени и приблизила ухо к замочной скважине. Странно, но голоса ничуть не изменились и звучали на том же уровне, хотя она и не сомневалась, что шепот идет из-за двери. Голоса были одновременно и внутри, и вне ее, и это порождало сдвиг в восприятии, который Карен визуализировала почти математически: равносторонний треугольник, одной вершиной которого была она сама, другой – источник голосов и третьей – транслируемый звук. Разговаривавшие не догадывались о ее присутствии или, точнее, не принимали ее присутствие в расчет как значимый фактор. Что-то подобное происходило, когда она была маленькой девочкой: друзья отца собирались в солнечный день, сидели за столом в саду и пили пиво, а Карен устраивалась в тени дерева, смотрела на них и ловила отдельные слова и фразы, но в полной мере суть их разговоров не понимала.