Длиннющий, как жердь, – он такого, наверное, и не встречал, – Латнер только так и говорил: «мамочки» да «папочки». Когда умирал, просил позвать свою «мамочку», да только она была далеко, за тысячи миль, и, может, молилась за него, как будто это могло помочь. Ему дали наркотики – от боли, и он уже плохо соображал, не понимал, где находится. Думал, что дома, в Ларедо. Ему сказали, что мамочка уже едет, и он так и умер, веря в эту ложь.

Они собирали куски металла и расплющенные банки, делали себе бронепластины. Потом они снимали бронежилеты с убитых иракцев. Те, что приезжали позже, были экипированы лучше: наколенники, защитные очки, солнцезащитные очки «Уайли-икс», даже карточки с ответами на возможные вопросы репортеров, потому что к тому времени все полетело к чертям собачьим, как говаривал его старик, и было нежелательно, чтобы кто-нибудь ляпнул что-то не то.

Душевых поначалу не было – мылись из касок. Жили в развалинах, позже – по пять человек в комнатушке без кондиционера при жаре в 50 градусов. Ни поспать, ни помыться, неделями в грязной форме. Потом будут и кондиционеры, и жилые блоки-контейнеры, и нормальные сральни, и рекреационные центры с игровыми станциями и большими телевизорами, и гарнизонные лавки, где продавались футболки с надписями «Кто твой Баг-дэдди»[7] и «Бургер-Кинг». Будет Интернет, круглосуточный телефон, но когда кого-то убивали, это все отключалось до уведомления семьи. Будет и бетонный бункер – чтобы не чувствовать себя на открытой местности.

Трудности его не смущали. Поначалу. В армию не для того записываются, чтобы оставаться дома и отбывать время в Штатах. В армию записываются, чтобы идти на войну. Как там сказал министр обороны Рамсфельд? На войну идут с той армией, которая есть, а не с той, какую хотелось бы иметь. Но, опять-таки, у Рамсфельда все на месте, руки-ноги целы, так что ему легко говорить.

У него были тату на руках – мальчишеские глупости, но ничего бандитского. В Мэне, наверное, и банд таких не было, чтобы ради них наколки делать, а для реально крутых парней, вроде «Бладс» и «Крипс»[8], татушки ничего не значили. В армии свои наколки: армейские жетоны на боку, «мясные жетоны» с личными данными – даже если тебя разорвет на куски, опознать все равно смогут. Штаб-сержант обещал дать поблажку насчет тату. Обещал даже подчистить бумаги, убрать кое-какие криминальные мелочи; у него самого даже ВВС[9] не было. Хорошая жизнь была ему обеспечена: подписной бонус, оплачиваемый отпуск и при желании – учеба в колледже по завершении срока. Он набрал более 80 процентов в отборочном тесте на профпригодность и мог записаться на два года, но записался на четыре. Заняться все равно было особенно нечем, а четырехлетний контракт означал гарантированное место в конкретном подразделении. Он хотел по возможности служить с земляками, ребятами из Мэна. Ему нравилось быть солдатом. У него хорошо получалось. Поэтому и продлил. А не продлил бы, и все было бы по-другому. Второй раз – это круто. Просто убойно.

Но до него было далеко. Сначала его послали на подготовку в Форт-Беннинг на три с половиной месяца, и уже на второй день он думал, что протянет ноги. После прохождения базовой подготовки дали две недели передышки, а потом записали во вспомогательную программу вербовки на военную службу в родном городе. Ему полагалось вербовать приятелей в армию, да только приятели не покупались на обещания. Вот тут он и познакомился с Тобиасом. Тобиас уже тогда был ловкачом: умел задружиться, договориться, оказать услугу, за которую потом приходилось расплачиваться. Тобиас взял его под свое крыло.

– Не сечешь ты в этих делах, – сказал ему Тобиас. – Держись меня – я научу.

И он держался. Тобиас приглядывал за ним, как он позже приглядывал за Дэмиеном Пэтчетом. Но потом роли поменялись. Засвистели пули, и он подумал:

«Я – наживка. Я – живой щит.

И меня убьют».

На следующее утро чуть свет я был у дома Джоэла Тобиаса. На случай, если у Тобиаса после вчерашнего возникли подозрения, что за ним следят, я взял «Мустанг» вместо «Сатурна», на котором вел наблюдение вчера. Неприметным «Мустанг» не назовешь, но я припарковался за каким-то грузовиком на стоянке «Биг скай брэд компани» на углу Диринг-авеню, устроившись так, чтобы видеть дом Тобиаса на Ревире и самому не быть при этом на виду. Когда я припарковался, «Силверадо» по-прежнему стоял на подъездной дорожке, а окна наверху были занавешены. В начале девятого Тобиас в черной футболке и черных джинсах вышел через переднюю дверь. На левой руке у него я заметил татуировку, но рассмотреть издалека не смог. Он сел в грузовик и поехал направо. Я подождал, пока грузовик скроется из виду, и последовал за ним.

Дорожный трафик позволял держаться на расстоянии и в то же время не выпускать его из вида. В Бедфорде я едва не потерял Тобиаса на перекрестке, но уже через пару кварталов догнал. В конце концов он въехал на территорию складского комплекса чуть в стороне от улицы Франклина. Я проехал мимо, потом попал на соседнюю стоянку и уже оттуда наблюдал, как Тобиас паркуется рядом с тремя огромными фурами около проволочной ограды. Следующий час у него ушел на профилактическое техобслуживание, после чего он забрался в «Силверадо» и вернулся домой.

Я заправил «Мустанг», выпил кофе в «Биг скай» и попытался определить, что делать дальше. Пока известно только, что у Тобиаса что-то не так с финансами, и, возможно, как предполагал Беннет, не все ладно с подружкой, но меня не оставляло чувство, что все это, как ни крути, не мое дело. Теоретически, я мог бы оставаться рядом, пока он не соберется в Канаду, потом проследовать за ним за границу и посмотреть, не прояснится ли что, но шансы остаться незамеченным на таком долгом маршруте очень невелики. Как-никак, если Тобиас занимается чем-то нелегальным, вопрос безопасности для него на первом месте, а чтобы вести наблюдение правильно, нужны две, а еще лучше три машины. Можно было бы привлечь Джеки Гарнера, но Джеки бесплатно не работает, если только ему не гарантировано попутное развлечение и возможность подраться, не опасаясь уголовного преследования. К тому же слежка за идущей в Квебек фурой вряд ли совпадает с представлениями Джеки о приятном времяпрепровождении. И даже если Тобиас и впрямь возит контрабанду, что тогда? Я же не Таможенная служба Соединенных Штатов.

Другой вопрос, бил он свою подружку или не бил. Но я не представлял, как мое вмешательство могло бы улучшить ситуацию. У Беннета Пэтчета было гораздо больше возможностей осторожно заняться делом Карен Эмори через кого-нибудь из сослуживцев. Появление незнакомца с вопросом, не бил ли ее в последнее время бойфренд, вряд ли расположило бы ее к нему.

Я позвонил Беннету на сотовый, попал на голосовую почту и оставил сообщение. Не оказалось его и в «Дюнах»; снявшая трубку женщина сказала, что не ждет Пэтчета сегодня. Я убрал телефон. Кофе остыл. Я опустил стекло и вылил его на землю, а пустой стаканчик бросил на заднее сиденье. Скука и досада. Я достал из бардачка роман Джеймса Ли Берка, сел поудобнее и стал читать.

Книгу я дочитал через три часа, изрядно отсидев при этом задницу. А кофе проделал свой путь через весь организм. Как любой хороший детектив, я держал в машине пластиковую бутылку – на крайний случай, – но острой стадии ситуация пока не достигла. Еще одна попытка дозвониться до Беннета завершилась той же голосовой почтой. Минут двадцать спустя на перекрестке появился зеленый «Субару» Карен Эмори с хозяйкой за рулем. Она уже была в синей форменной футболке «Дюн». Больше никого в машине не было. Я остался на месте.

Через полчаса появился «Силверадо» Тобиаса и проследовал в сторону автострады. Я покатил за ним. В Портленде он купил билет на комедию в театре «Никелодеон». Я прождал минут двадцать – он не вышел. Все указывало на то, что в Канаду Джоэл не собирается, по крайней мере, не сегодня. Даже если он готовился к ночному маршу, последовать за ним в одиночку я не мог. К тому же в ближайшие два вечера меня ждали в «Шатуне», а подвести Дейва Ивенса я не мог. В общем, день прошел впустую, мне нечего было сообщить Беннету – по крайней мере, того, что стоило бы его денег. Часы показывали пять, в бар мне к восьми, но сначала я хотел принять душ и сходить в туалет.