Иоганн Штраус набрался всяческой храбрости, залез в кладовку своей матери, нашел там полбуханки хлеба и принес ее господину Байеру. По тот хлеба не взял.

— Откуда это у тебя? — сказал он.

— Это вам мама послала, — отвечал мальчик.

— А ты не врешь? — спросил господин Байер.

— Вру, — отвечал Иоганн Штраус. — Я взял это у мамы из кладовки.

— Так верни это ей, — сказал бывший пенсионер. — Сейчас же отнеси… Как тебе не стыдно!

И добавил:

— После школы заходи, я тебе расскажу о том, что будет, когда ты вырастешь.

А Иоганн Штраус горел внутренним огнем, и его желание помочь другу было всепожирающе, как пламя. То, что он придумал, было очень просто, даже нельзя сказать, что это придумано, потому что оно пришло само собой, точно так же, как после дождя приходит солнце, а после ночи день. Это пришло из глубины сердца. Всё произошло оттого, что Иоганн Штраус услышал по радио, что в детскую республику имени Эрнста Тельмана приехали две новые делегации: китайских пионеров и пионеров Чехословакии. Сообщение он прослушал с кажущимся спокойствием, но семя, брошенное в его сердце, взошло стремительно и бурно. И однажды, в тихую ночную пору, маленький Штраус отправился в дорогу.

Город был громадный и шумный. Он подхватил мальчика, как подхватывает осенний ветер мелкие листья. Ночь дышала августовским теплом, небо было усеяно звездами. Шуршали по асфальту длинные и стройные американские лимузины, неоновые лампы переливались тысячью огней на больших улицах, а на маленьких улочках мигали тусклые огоньки, предостерегая прохожих от свалок с неубранным мусором. Ходили полицейские с покачивающимися дубинками, а под землей грохотали поезда. Иоганн Штраус шел и шел, и никто бы не подумал, что он сможет пройти такой долгий путь.

Только к утру он достиг цели своего путешествия. Но цель казалась несколько загадочной. Это было озеро, искрящееся серебряным отсветом, и под ним длинные ряды белых палаток. И хотите верьте, хотите нет, но над озером шумела лесная чаща, и в этой чаще щелкал соловей. А Иоганн Штраус не имел ни малейшего понятия о соловьях. Единственная птица, которая вызывала его внимание и почтение, была канарейка их старой соседки, которая брала из рук корм и после пела благодарную песню.

У входа никого не было, и мальчик прошел по аллее с высокими тополями, которая вела к озеру. Тополи шумели, стояла предутренняя мгла, и только сероватый свет висел на деревьях, как паутина, да последний ночной ветер покачивал ветви тополей, и Иоганну Штраусу стало вдруг грустно. Он был один, такой маленький, в этом мире ночи.

Потом он заметил скамейку со спинкой, сел на нее и тут же уснул.

Ему снилось, что он сидит с господином Байером в парке под каштаном и оба они едят булки и попивают молоко. Сказать правду, наш герой, после всех своих ночных потрясений, проголодался, и булки и молоко снились ему не случайно. Но всё-таки это был прекрасный сон, — шелестели ветви каштана, и господин Байер вдруг вытащил флейту и заиграл на ней…

Это совпадало с действительностью, потому что у здешних пионеров в это время была побудка. Они обнаружили Иоганна Штрауса, совершенно иззябшего; хотя солнце светило ему в лицо, но во всех суставах он еще ощущал трудности ночи и ее прохладу. Когда его спросили, что ему нужно, мальчик сказал:

— Если господин Байер столько терпел и он такой хороший, то они всё-таки не смели отнять у него..

— Что отнять? — спросили пионеры.

И между ними был настоящий китаец в голубой блузе и с красным галстуком.

— Ему нужны булки, — говорил Иоганн Штраус. — Он просто улегся в постель и лежит. А ведь он был и в Бразилии и в Перу. И на баррикадах сражался! А теперь ему нечего есть!

Никто ничего не разобрал, да и сам Иоганн Штраус тоже.

Несмотря на то, что момент был чрезвычайно серьезный и решительный, он подошел к китайскому мальчику и спросил, нет ли у него китайской марки.

— Такой зеленой, с солнцем..

— Не понимаю, — отвечал китаец.

— Посмотри, вон там солнце, — стал объяснять Иоганн Штраус. — Вон там наверху… Как светит…

Но маленький китаец вежливо, улыбнулся, и все были совершенно сбиты с толку: что может быть общего между булками и зеленой маркой с солнцем и что это вообще за чудной мальчик.

Потом его позвали пить чай с пирожками, и хорошо сделали. Просто ничего лучшего и придумать не могли.

Он сидел в большой комнате, где был только стол, два кресла, диван и карта с красными флажками — это была карта пионерской республики. И, конечно, была еще большая статуя молодой женщины с белым голубем на руке. В этой комнате с Иоганном Штраусом разговаривал юноша с голубыми глазами, которые были так прозрачны, что в них можно было заглянуть, как в окошко.

— Откуда ты? — спросил его юноша.

— Из Веддинга, — сказал Иоганн Штраус. — А вы откуда?

— Я здешний, — отвечал юноша.

— Значит, вы здесь как президент?

— Что-то в этом роде. Если ты думаешь. А пирожки тебе нравятся?

— Нравятся, — признался мальчуган, но вдруг ему стало стыдно, потому что он вспомнил о господине Байере.

— Господин президент, — начал он, полный отваги, но «президент» его прервал:

— Да нет же… — сказал он, — «господином президентом» ты меня звать не будешь.

В конце концов обо всем договорились и всё разъяснилось. О булках, о молоке, о господине Байере, о том, как он возил кофе из Индии в Гамбург, как дрался на баррикадах, как был в концентрационном лагере и как продал свою флейту.

— А почему ты пришел к нам? — спросил юноша с прозрачными глазами, но дожидаться ответа не стал. Он вызвал кого-то: — На двенадцать часов созвать пионерский совет. Разошлите связных. И без опоздания!

А Иоганна Штрауса он уложил на диван. Немного посидел возле него, но слов между ними уже не было. Мальчик с минуту еще глядел на статую с белым голубем, и вдруг ему почудилось, что голубь заворковал, засеменил ножками и расправил крылья, будто хотел улететь. И впрямь он стал кружить над диваном и сел Иоганну Штраусу на лоб. Иоганн Штраус хотел погладить голубя, но не мог поднять руку. Тогда он сказал голубю:

— Ты меня щекочешь…

И тут же подумал, что это, наверно, почтовый голубь, он мог бы отнести господину Байеру письмо с сообщением, что Иоганн Штраус пришел сюда.

Всё это он видел, хотя глаза его были закрыты.

Но когда он их открыл, голубь уже снова был на руке женщины, и у него был такой вид, будто ничего не произошло.

А в помещении уже собрался пионерский совет. В совете было пять человек: Гюнтер Ян из Лейпцига, Моймир Тршештик из Праги, Альберто Малапарте из Падуи, девочка Хеи из Ханькоу и Ядвига Замойская из Лодзи.

Пионерский совет собрался ровно в двенадцать. Когда большая часовая стрелка прикрыла маленькую, распахнулись двери и все вошли в комнату.

Хотя это был совет, но члены его не сохраняли должной серьезности, поэтому юноша с прозрачными глазами приложил палец к губам и сказал:

— Потише, вы разбудите нашего гостя…

Но разбудить его всё равно пришлось. Это поручили китайской девочке Хеи, и она пощекотала нос Иоганна шелковым платочком.

— Ты меня щекочешь. — проговорил Иоганн Штраус. Но говорил он вовсе не с девочкой Хеи, а еще с голубем.

Он немного пришел в себя, когда выступил «президент»:

— Сейчас я вам представлю Иоганна Штрауса из западного Берлина, из рабочего квартала Веддинг. Он хотел нам кое-что сообщить. Да, Иоганн?

— Да, — прошептал Иоганн трясущимися губами, хотя он и не был трусом.

Но пионерский совет есть пионерский совет.

И он только сказал:

— Если вы кому-нибудь сбросите с головы фуражку, — что он вам сделает? Ведь выдерет вас за уши? Выдерет. А если не выдерет? Значит, он добрый… А они от него отняли последний кусок булки.

Всё это было бессвязно.

Но пионерский совет очень скоро разобрался в этой бессвязной речи о фуражке, о булках. И единогласно решил, что господину Байеру нужно оказать помощь.