— А кто бы удержал, Фома Саввич! С медведем столкнулись нос к носу… Малина у самой дороги обсосана.
— Так, так… — Фома Саввич отвернулся и, искоса глядя на Матвея Петровича, тихо спросил: — А жив хоть? Что-то больно смурной ты.
— Жив. Что ты, Фома Саввич! Это же герой! Он почти до самой усадьбы добежал — версты три! — людей звать мед собирать, а сам побитый, израненный.
В бороде Фомы Саввича появилась улыбка.
— Наш… Ануфриевский…
Он весело повернулся к Матвею Петровичу.
— Вот и хочешь ты, Матвей, мальчонку выгородить? Чтобы не попрекали: «Не довез, мол..» Так?.. Где, говоришь, случилось-то?
— Отсюда ехать — первый лог.
— Федор! — закричал вдруг Фома Саввич.
— Здесь я, — отозвался из-за плетня густой грубый голос.
— Хворост готовь на подкладки под ульи, — понял?
— Кочевать будем, что ли? — спросил тот же голос.
— Как солнце зайдет, поедем за Рокинские хутора. Две поездки будет, двенадцать ульев отвезем дня на два.
— Что ты хочешь сделать, Фома Саввич? — воскликнул Матвей Петрович, светлея от радости.
Он и сам вдруг всё понял. Фома Саввич смеясь глядел на него.
— Добро поедем подбирать. Ты не сделаешь, я не сделаю, а пчела сделает. Дня за два весь медок пчелки подберут, еще и в лесу прихватят. И медок готовый, немного только росой разведенный. Через пару дней и откачаем.
Он тоже встал, бодрый, подвижный, провел рукой по бороде.
— Герой, значит, Сенька-то?
— Герой, герой!
— Ну, раз герой, так и пчелки на него по-геройски поработают… Поедешь на село, так и скажи там. Сеньке, главное, скажи, пусть зря не убивается парень… Мильон помощников будет. Всё соберем, до капли.
И. Ринк
Водолаз
Над водою, где из стали
Стенка сварена,
Водолаза одевали,
Как боярина.
Сапоги-то не из кожи,
А свинцовые,
И манишку клали тоже
Двухпудовую.
Дали в руки ключ разводный
Вместо посоха,
И пошел товарищ по дну,
Точно по суху.
Вдоль трубы шагает парень,
Словно сушею,
Он ключом трубу ударит,
Звон послушает.
По частям неторопливо,
Как положено,
Смотрит, нет ли где обрыва
Как уложено.
Только Волга рвет и мечет
Лезет на стену
И, схватив его за плечи,
Валит на спину…
Наверху качают долго.
Просят роздыха,
А герой кричит из Волги:
«Больше воздуха!»
Н. Полякова
Скачки в Лихне
Над крутизной стремительно и ловко
На Лихну мчатся пыльные машины.
Пестрят плакаты буквами большими:
«Спортивный праздник.
Скачки.
Джигитовка».
А на равнине говор тише, тише.
Умолкли заводилы жарких споров.
Десятки смуглых лихненских мальчишек,
Как воробьи, уселись на заборах.
Сигнал.
Взметнулись конские копыта.
Пригнувшись к гривам, словно от погони,
Привстав на стременах, летят джигиты,
И в мире — только всадники и кони.
И я гляжу с волненьем незнакомым,
Как юноша в малиновой рубашке
Взмахнул рукой — летят пучки соломы
От точного удара острой шашки.
Итоги скачек объявляют в рупор.
И вот бегут мальчишки друг за другом
Похлопать потных лошадей по крупам
И поводить их под уздцы по кругу.
Поодаль, тенью грузовой машины
От зноя нестерпимого укрыта,
Абхазка слезы утирает сыну:
Он мал, а тоже просится в джигиты.
Ю. Клименченко
Валька
Над Одессой раннее летнее утро. Солнце не успело еще накалить камни города. Ветра нет. В синем небе — ни облачка. Лениво взлетают чайки, покружатся, покричат и снова сядут на зеркальную гладь гавани.
У одного из многочисленных причалов порта стоит, вызывая восхищение моряков и особенно мальчиков, теплоход «Адмирал Макаров». Это мощный морской буксир, только что спущенный со стапелей. Светлосерый обтекаемый корпус, ослепительно белые надстройки, низкая, скошенная вверху труба и тонкие стройные мачты делают судно действительно красивым.
Капитан теплохода, Алексей Никитич Муров, не старый, начинающий полнеть мужчина, с выгоревшими на солнце каштановыми волосами и бровями, с загорелым лицом, стоит на передней палубе «Макарова».
Придирчиво оглядывает он белоснежные надстройки, палубу, поднятый на гафеле флаг. Нигде ни пылинки. Всё блестит. Хорошо смотрят за судном боцман и старпом.
Алексей Никитич довольно улыбается. Всё предвещает хорошую погоду, а при буксировке тихая погода — самое главное. На другой стороне порта стоят новые колесные пароходы, предназначенные для работы на Волго-Донском канале.
Пять пароходов на буксире поведет завтра Муров из Одессы до самого Ростова.
Капитан постоял еще несколько минут на палубе и направился к себе в каюту. Там он сел в кресло и принялся перелистывать вахтенный журнал.
В дверь тихо постучали.
— Да, да! — откликнулся Алексей Никитич, поворачиваясь в своем вращающемся кресле.
На пороге стояла молодая женщина в белом платье.
— Можно к вам, товарищ капитан? — робко спросила она, не решаясь войти в каюту.
— Прошу вас. Заходите.
Женщина несколько замешкалась, обернулась и тихо сказала кому-то:
— Валентин, ну входи же. — И тотчас же, опережая ее, в каюте появился мальчик в длинных брюках, парусиновых туфлях и белой рубашке с ярким пионерским галстуком. Он был гладко причесан, только какой-то непокорный вихор, видимо не уложенный даже стараниями матери, торчал, как перо у вождя индейцев.
Сразу было видно, что визит носит официальный характер. Женщина присела на край широкого кожаного дивана.
— Здравствуйте. Меня зовут Марина Григорьевна Нестеренко, а это мой сын Валентин.
— Муров Алексей Никитич, — представился в свою очередь капитан. — Чем могу быть полезен?
— Алексей Никитич, мне очень неудобно беспокоить вас такими нелепыми просьбами, но поймите мое положение. Мальчик бредит морем. Во всех играх — он капитан корабля. Его стол завален моделями всевозможных судов. Он — лучший ученик кружка ДОСФЛОТа при школе. Несколько дней тому назад я отобрала у него ручной компас и мешочек с сухарями, с которыми сын собирался пуститься в плавание со своими друзьями. Понимаете, в плавание, в море, на лодке.
