— Пусть будет так. На все воля Божья. Я совершил смертный грех и должен понести кару.

— Это не ты совершил грех. Это я тебя ввергла в пучину греха, едва не погубив твою душу… Но я и спасу ее. Ведь у меня души все равно нет.

— Не говори так. У каждого человека есть душа.

— Я не человек.

— Ты — человек, — я подошел к Летиции и взял ее за руку. — Ты самая прекрасная женщина, которую я когда-либо видел. И я тебя люблю. Пусть я безумен, мне теперь все равно.

Какое-то время мы оба молчали. В камине негромко потрескивали дрова. Я держал свою любимую за руку и невольно, в который раз, удивлялся тому, какая она горячая.

— Хорошо, — заговорила Летиция. — Если ты меня любишь, ты должен сделать то, что я скажу. Поклянись.

— Но…

— Никаких "но"! Клянись памятью своей матери.

В ее голосе прозвучало такое отчаянье, что я уступил:

— Клянусь.

— Тогда слушай. Сейчас ты потеплее оденешься и немедленно уйдешь в монастырь. Иначе тебя схватят. Не стражники, так клозы. Какой в округе есть ближайший монастырь?

— Я учился в школе монастыря Святого Лаврентия. Это совсем неподалеку.

— Какому ордену принадлежит монастырь?

— Францисканцев.

— К ним тебе нельзя. К тому же, там тебя знают. А тебе лучше исчезнуть или, хотя бы, на время затаиться, пока стихнет шум.

— В Вальядолиде есть монастырь Святого Креста. На лошади туда можно добраться за пару дней. Этот монастырь принадлежит доминиканцам.

— Это очень хорошо. Доминиканцы враждуют с францисканцами, и там клозы тебя не достанут.

— Но… А ты?

— Не спрашивай. Мы должны расстаться с тобой навсегда, иначе мы погибнем оба. И не смей мне возражать. Я допустила ошибку, влюбившись в тебя, и я за нее заплачу. Если хочешь мне помочь — молись в монастыре за мою душу. Раз уж ты считаешь, что она у меня есть… И еще. Если вдруг тебя найдут и спросят об отце, говори, что ничего не знаешь. Говори, что ты давно собирался уйти в монастырь, и вчера это сделал… А теперь — пора, Каетано. Ты должен выбраться из селения, пока люди еще сидят по домам.

Мы вышли во двор. Уже рассвело. Ночью выпал легкий снежок, припорошивший землю. Я разглядел отчетливые крупные следы человека, уходящие к сеновалу. Летиция перехватила мой растерянный взгляд и мрачно усмехнулась.

Мы вместе дошли до конюшни, где я по-быстрому запряг коня.

Проводив меня до калитки, Летиция нежно, как сестра, поцеловала меня в лоб.

— Вот еще что, Каетано. Запомни эти слова: Анхиль, Шамхун, Иштар…

— Зачем? Что это такое?

— На всякий случай. Это пароль, который используют клозы. Если когда-нибудь услышишь эти слова — сам поймешь, что делать.

— А другие приметы? Существуют ли такие, с помощью которых можно распознать клозов?

— Не так много. Ты говорил, что у меня всегда горячие тело и руки? Это правда. У всех клозов тело горячей, чем у обычных людей, но, особенно, перед полнолунием. Мы и холод не так чувствуем. И еще, у женщин… ну, в те дни, когда у нас идет месячная кровь. У женщин-клозов крови больше, чем у обычных женщин. Вот так. Так что, опасайся людей с горячими руками. Особенно женщин.

Возможно, Летиция так пошутила? Но мне было не до шуток.

— Я больше не притронусь ни к одной женщине. Клянусь тебе, никогда!

Наверное, в моих словах, против воли, прозвучали испуг и злость. Летиция отшатнулась, по бледному, как снег, лицу прошла судорога. Но я уже жалел о сказанном.

— Ты не так поняла, Летиция. Я… я всегда буду любить только тебя.

Она молча кивнула головой. Провела ладонью по шее лошади:

— Все. Тебе пора.

— Я тебя еще увижу?

— Нет. Твоей Летиции больше нет. Считай, что это случилось в другой жизни. Но… молись за меня, Каетано. Кто знает, может, Господь и услышит твои молитвы.

Я сел на лошадь и, прежде чем тронуть удила, взглянул в прекрасное лицо, обрамленное темно-рыжими кудрями. Больше я его никогда не видел, но память моя навсегда сохранила черные, изогнутые луком, брови, зеленые, словно изумруды, глаза и, полуоткрытые в немом призыве, алые, как ягоды дикой малины, губы.

Я скакал, почти не останавливаясь, лишь переночевал у добрых людей в небольшом селении, и к вечеру следующего дня достиг ворот монастыря Святого Креста. Меня провели к приору. Я протянул ему кошель с золотыми монетами, который нашел в комнате отца и сказал, что хочу поступить в монастырь послушником. Приор ни о чем меня не расспрашивал, только взглянул пронзительно из-под кустистых бровей и спросил:

— Истинно ли веруешь, сын мой?

— Верую, святой отец, — ответил я, опускаясь на колени.

— Так пребывай же в истиной вере во веки веков. Аминь.

Вскоре я стал помощником брата Назарио, библиотекаря, коему приглянулся своею грамотностью и знаниями языков. А примерно через год в монастыре остановился на постой бродячий монах и рассказал о загадочных делах, сотворившихся в местечке Аревало. О том, как к священнику явилась утром некая девица по прозванию Летиция и сообщила о смерти своего любовника, владельца постоялого двора. Девица призналась, что ночью жестоко убила несчастного мужчину в пылу ссоры, а труп спрятала на кладбище, находясь в помутнении рассудка. Преступницу взяли под стражу и долго держали в тюрьме Аревало, пока не казнили.

В то же время, там же, в Аревало, произошло еще одно жуткое и необъяснимое событие. Поздним вечером сельчане встретили на улице недавно убиенного и похороненного на кладбище старика Игнасио, деда той самой Летиции. Старика схватили и посадили на цепь в подвале дома управителя Аревало. На следующий день Игнасио намеревались отвезти в палату Святой инквизиции в Сеговии — уж больно подозрительные и богопротивные обстоятельства сопутствовали его невероятному воскрешению. Да и верно — не может обычный человек, аки только по бесовскому наущению, выбраться из заколоченного гвоздями гроба и засыпанной могилы.

Прослышав о происшествии, к управителю явились двое бродячих монахов-францисканцев, оказавшихся в те дни в Аревало. Они попросили разрешить им провести ночь в подвале вместе со стариком — дабы, в непрерывном бдении, изгонять молитвами из ожившего мертвеца нечистую силу. А то, что она там обитала, сомневаться не приходилось. Напуганный управитель с благодарностью согласился принять содействие Божьих людей, восхищаясь их смелостью и бескорыстием. Устроив монахам сытную трапезу с мясом, сыром и вином, управитель вручил францисканцам ключ от подвала, благоразумно предпочтя держаться на расстоянии от ожившего трупа — явного порождения Сатаны. Монахи велели никому до утра не спускаться в подвал, кроме мальчика-сироты, находившегося в услужении у хозяина дома. Мальчик должен был в течение ночи менять прогоревшие свечи.

Утром монахи вышли из подвала и объявили, что старик отдал Богу душу, перед смертью покаявшись в грехах и исповедовавшись. Францисканцы вели себя как настоящие святые люди. Не желая ничем утруждать управителя, они самостоятельно, взяв в помощь лишь мальчика-слугу, отвезли труп Игнасио на кладбище. Там монахи захоронили тело в ту же яму, откуда оно, двумя днями ранее, каким-то образом выбралось при помощи дьявола.

— Чего токмо не творится на сем свете, — заметил Назарио, пересказывая мне, услышанные от монаха, новости. — Ты что так побледнел, брат Каетано? Бывает и похлеще. Про мертвецов, выходящих из могил и пьющих кровь невинных людей, мне еще бабушка сказывала. Но как бы не мутил воду нечистый, на все воля Господа и его Божественный промысел.

— А какой казни предали злодейку-девицу? — сдерживая дрожь в голосе, как бы невзначай поинтересовался я.

— Закопали живьем в землю, — вздохнув, ответил Назарио, человек не только высокого ума, но и добрейшей души.

Так минуло три десятка лет. И все эти годы скрывал я свою страшную тайну, не доверяясь даже исповеди. Но ничего не утаишь от Всевидящего. Ведь только с его ведома мог попасть мне в руки древний пергамент с начертанными зловещими словами, от коих содрогнулась душа моя: "Знающий не узнает, помнящий не вспомнит. Только посвященному откроется путь туда, откуда начинается вечность. Назови три имени, положивших начало, и произнеси три слова, отворяющих вход: Анхиль, Шамхун, Иштар. И ты найдешь то, что ищешь, в горах Синая. Имя нам — легион…"