Отец со злостью стукнул костылем о землю.

— Подойдя к сеновалу, я услышал такие вскрики и стоны, что и похотливые кошки не издают. И это были вы: мой сын и женщина, которую я собирался назвать женой… В бешенстве я сначала хотел убить вас обоих. Но потом подумал: как я оправдаю это убийство? Кто мне поверит, что я убил невенчанную жену, которая прелюбодействовала с моим сыном? Меня самого казнят в воскресный день на площади, как нечестивого преступника. И я решил подождать…

Каждую следующую ночь я не спал и слышал, как вы прокрадываетесь друг к другу, чтобы предаваться разврату и похоти. Я сжимал в руке нож и молился, дабы Господь удержал меня от жестокой мести. И Господь удерживал меня несколько ночей…

Наконец, я придумал, что делать. Я решил, что в следующую ночь, когда вы займетесь развратом, я выгоню вас со двора голыми на мороз, и будь что будет. Или замерзайте, или стучитесь в дома добрым людям и рассказывайте им, что делаете ночью в таком виде на улице. Так я решил отомстить, чтобы не брать на душу тяжкого греха убийства. Но в тот день нашли труп Игнасио и ночью вы не прелюбодействовали. А сегодня…

Сегодня я услышал, как ты, Каетано, вышел во двор, и спустился за тобой следом. Я подумал, что вы опять заберетесь на сеновал, чтобы там предаваться утехам, не сдерживая похоти. Но ты отправился на улицу. А я направился за тобой следом. И вот, что я вижу?

Отец повел рукой.

— Кто мне это объяснит?! Что это за бесовщина? Что вы творите? Зачем раскапываете могилу? Молчите?!

Я молчал. А что я мог сказать? Я и сам ничего не понимал. А уж объяснить что-либо отцу… Я посмотрел на Летицию. Она стояла на том же месте и только поводила растрепанной головой. Глаза ее поблескивали в свете луны, как у волчицы, желто-зелеными огоньками.

— Я пойду сейчас и разбужу священника, пусть он станет свидетелем ваших богопротивных деяний, — с отвращением произнес отец. — Я не знаю, что вы вытворяете. Надеюсь, с этим разберется святая инквизиция… Чертова ведьма! Чего пялишься на меня своими бельмами? Ненавижу тебя, потаскуха!

С этими словами отец внезапно сделал шаг вперед и ударил Летицию по голове костылем. Она покачнулась, но не упала, а, отчаянно взвизгнув, бросилась на отца и впилась ему зубами в ладонь. Вскрикнув от неожиданности, отец выпустил костыль. Затем схватил освободившейся рукой Летицию за шею и опрокинул в наполовину раскопанную могилу. Через несколько мгновений отец подмял Летицию под себя и начал душить.

Не знаю, что со мной произошло дальше. До этого я находился в ступоре. Но когда Летиция захрипела, я сорвался с места, схватил что-то с земли, первое, попавшееся под руку, и с размаху ударил отца по спине. Затем ударил еще и еще раз. Я наносил удары в каком-то безумном бешенстве, пока не свалился с ног, полностью обессилев.

Придя в себя, я привстал на колени и лишь тут увидел, что натворил.

Спина и шея отца была вся искромсана лопатой. Он лежал поверх Летиции, не шевелясь, и не издавая ни звука. Я взял тело за плечи, приподнял и перевернул вверх лицом на краю могилы. Отец был мертв.

Почти ничего не соображая, я оттащил его тело по земле к орешнику и вернулся к могиле. Наклонившись над Летицией, я увидел, что она находится в беспамятстве, но дышит. Я поднял ее на руки и понес домой.

Когда я добрался до дома, то силы оставили меня. Я даже не смог подняться на второй этаж. Положил Летицию на полу у камина, лег рядом и то ли заснул, то ли потерял сознание.

Очнулся я от стона Летиции. Камин почти прогорел, и по полу тянуло холодом. Я принес из кухни дров, подбросил в камин, затем намочил водой полотенце и склонился над Летицией. Лоб у нее был разбит, очевидно, ударом костыля. Несмотря на глубокую ссадину и грязь, лицо любимой показалось мне прекрасным. Я осторожно обтер кровь и, не выдержав искушения, поцеловал Летицию в губы. Она вздрогнула, снова застонала и открыла глаза.

Несколько секунд Летиция смотрела на меня ничего не выражающим взглядом, затем ее веки снова закрылись. Я начал негромко читать молитвы. Так минуло, может быть, полчаса или час.

Вдруг я услышал, как кто-то звонит в колокольчик у ворот. Я сделал шаг к двери, но нехорошее предчувствие остановило меня.

Кто бы это мог быть? Свет сквозь ставни не пробивается, значит, еще очень рано. Неужели кто-то нашел на кладбище труп отца и пришел к нам? Но кого понесет в такое время на кладбище?

Я поднялся на второй этаж в комнату отца, выходившую окном на улицу, и осторожно отодвинул ставень изнутри. Я не ошибся, было еще очень рано. Но, судя по положению месяца, висевшего над самым горизонтом, вот-вот должно было начать светать. Я еще отодвинул ставень.

Около калитки стояло двое монахов, я видел их головы в черных капюшонах. Этих бродячих монахов-францисканцев я встретил вчера утром в лавке, когда покупал черное сукно для гроба Игнасио. Они очень внимательно посмотрели тогда на меня, но ничего не сказали. Чего им теперь надо? Ночью даже монахи спят. Или молятся. Но не шастают по улице.

Монахи снова позвонили в колокольчик.

Если они попросятся на постой, нельзя отказывать святым людям. Но внизу, в зале трактира, лежит Летиция. Нет, гости мне сейчас ни к чему.

И что-то еще настораживало меня. Я старался вспомнить: закрывал ли я калитку на запор, когда вернулся? На руках я держал Летицию. Вряд ли я мог закрыть запор, не опустив девушку на землю. Если калитка открыта, монахи могли и сами войти. Хотя не обязательно. Они же не знают, есть или нет у нас во дворе злые псы.

Так или иначе, я ничего толком не помнил.

Наклонив голову и прищурив глаза, я попытался разглядеть положение щеколды, и в это время услышал какой-то скрип внизу, почти прямо под окном. Я опасливо вытянул шею, заглядывая за край подоконника, и замер от ужаса. Сердце мое застучало у самого горла, норовя выскочить из груди.

На крыльце, у входной двери, переминался с ноги на ногу Игнасио. Его долговязую и худую фигуру трудно было не узнать. К тому же, Игнасио обладал, пока не умер, конусообразной лысой головой. И именно эта примечательная лысина сейчас торчала внизу, перед моим ошалелым взором.

Мне показалось, что я схожу с ума. Даже по сравнению с тем, что я уже видел сегодня ночью, оживший Игнасио выпадал за всякие пределы понимания. Я перекрестился и тихонечко направился вниз, стараясь не скрипеть половицами, как будто меня могли услышать во дворе. Внизу, в зале трактира, висела в углу икона Святой Екатерины, покровительницы и заступницы нашего селения. Мне оставалось уповать лишь на ее помощь и поддержку. Но когда я спустился вниз, то услышал слабый шепот Летиции:

— Каетано, подойди ко мне.

Я подошел и присел рядом с ней на полу.

— Возьми меня за руку. Спасибо. Кто там?

— Где?

— У дома.

— Откуда ты знаешь?

— Я чувствую. Там… там Игнасио, верно?

— Да, там Игнасио и еще монахи.

— Двое францисканцев?

— Да. Но откуда…

— Подожди, — Летиция легонько сжала мне пальцы. — Не открывай им. Тебя убьют. Но монахи сейчас уйдут, потому что светает. И Игнасио спрячется. Ему нельзя находиться на солнечном свете. Помоги мне сесть и принеси воды.

Я усадил Летицию на скамейку около стены и принес ковш с водой. Она пила жадно, едва не захлебываясь. Потом тяжело вздохнула:

— Что со мной было? Меня пытался убить твой отец?

— Да, он едва тебя не задушил.

— А что с ним?

— …Я убил его. И оставил на кладбище… Видишь, Летиция, что я натворил из-за тебя? Скоро труп найдут и тогда меня повесят.

Летиция долго молчала, потом заплакала. Я ничего не говорил. Наконец она немного успокоилась.

— Я никогда не верила в любовь. Я думала, что люди все врут и выдумывают. Но теперь я вижу, как ты меня любишь.

— А ты меня любишь?

— Не знаю. Узнаю через несколько дней. Ведь я — не человек.

— Что?! Что ты хочешь сказать?.. Я не понимаю. Ты — не человек?

— Нет.

— Что за ерунда? Ты не человек? Тогда кто? Ведьма?