— Моим пером водил какой-то космический хохмач: рот до ушей, желтые зубы и непрерывный такой хриплый хохоток Высоцкого. Что я там набредил? Я писал эстетику распада, тело кита, выбросившегося на берег. Через неделю эта великая огромная целостность, абсолют, лопается, распадается на тысячи фрагментов и из него вылезает грандиозное количество всевозможных демонов. Я видел этих китовьих трупоедов: какие-то разноцветные жучки, перламутровые червячки, улиточки, странные птички, личинки, все копошится в мертвом тулове, и кажется, что оно еще живо в этом копошении.
«Крейсерова соната» — любимая прохановская работа из «галлюцинаторных», «сделанных в босхианской эстетике»: «она, мне кажется более целостной, более метафизической работой, в которой исчезает обнаженная, голая политика, она закрыта этими разноцветными оболочками, кабелями, она вся сверкает, и весь роман похож на такую елку новогоднюю… Это притча, которая может быть облачена и в лубок, и в евангельский миф, и в восточное сказание».
— При атаке на балет «Лимонов» почтальонша Анна Серафимова со сцены исполнит песню «Я в роще гулял, пруточки ломал»; до того ее споет у вас сам Саровский.
— Это любимая песня Саровского в раю, записанная теми, кто там побывал, а потом вернулся на землю. В раю есть целые художественные коллективы, такая самодеятельность праведников, святых, которые исполняют очень интересные песни, много частушек веселых.
«Крейсерову» можно принять за большой фельетон, гигантскую передовицу (да и сам Проханов в ответ на вопрос, чем отличается «Соната» от большой колонки, ответит: «Примерно тем, чем отличается мизинец моей левой ноги от меня самого в целом»); и тут самое время вновь вернуться к феномену газеты «Завтра».
Безусловно, это один из самых ярких проектов в истории отечественной журналистики — и долгоиграющих, что любопытно. Здесь есть несколько очень квалифицированных — и двое-трое прямо-таки выдающихся писателей, в том числе автор книг «За Родину! За Сталина!» и «Гении и прохиндеи», запечный сверчок — и одновременно боевой питбуль — оппозиции фельетонист Бушин; это единственный человек, который на равных конкурирует в газете с главным редактором.
Главная особенность авторов «Завтра» — «балансирование на грани политической провокации». Прохановские аналитики то гоняются с плетьми за «оранжевыми», то подталкивают оппозицию к тактическому с ними альянсу, то пугают исламом, то вытаскивают из-за кулис какого-нибудь моджахеда-ваххабита в тюрбане и представляют его в качестве единственного стратегического союзника России. Сейчас, впрочем, «Завтра», по-прежнему эпатирующая читателей иконами Сталина и интервью с Чубайсом, производит скорее впечатление газеты подутихомирившейся: кто помнит «День», тот поймет, о чем речь.
Будущее — вот что более всего занимает аналитиков еженедельника. С азартом и озорством интерпретируя всем известные события, они непременно говорят о перспективе, лихорадочно сканируют варианты, нащупывают возможные ходы, стратегии развития. Многие авторы здесь производят впечатление немного сумасшедших, но исключительно в силу конспирологического мышления, которое «обычным» газетам, в общем, несвойственно. («Конспирологичность» «Завтра», несомненно, связана с особенностями мировоззрения главного редактора: он уверен, что ничто в его жизни не было случайным, все предопределено и все имеет смысл, которому следует изумляться и разгадывать его.) Читать это на первых порах любопытно, но затем утомительно — из-за однообразия этой напористой интонации; хуже всего получается, когда сотрудники пытаются имитировать риторику передовиц Проханова.
Среднестатистическая прохановская передовица представляет собой… нет, лучше представьте себе, что раз в неделю из окошечка газетного ларька на вас выскакивает бешеное существо, брызжущее пеной и гремящее привязанными к хвосту консервными банками. Именно такое ощущение испытывает человек, покупающий газету «Завтра», открывающуюся передовицей главного редактора: полторы-две компьютерных странички текста. Чаще всего миниатюра посвящена событиям минувшей недели, но необязательно — это может быть эпизод из биографии автора, анафема какому-нибудь врагу России, гимн городу Пскову, сатирическая галлюцинация или рецензия на фильм Михалкова или концерт Хворостовского.
Можно относиться к Проханову как угодно — нахлобучить ему на голову венок Лучшего Летописца Эпохи или шутовской колпак Обладателя Неизменно Дурного Вкуса, но его компетентность в качестве историка пока что недоказуема, а вкус — неочевидная категория; непреложна лишь зрелищность аттракциона. «Стоило Собчаку умереть, как он стал распадаться на множество отдельных частей, — Хакамад, инфузорий, мафиатропов, антропофагов, путинофилов, либералококков, скуратофобов и прочих простейших».
Разумеется, 12 рублей еженедельно за этот бред выплачиваешь вовсе не из-за его оппозиционной специфики. «Ельцин поймал на крючок ваххабита», «Лукашенко — великан, Явлинский — пигмей», «Курс доллара „семь-сорок“ рухнул», — вроде бы десять лет подряд тех же щей да пожиже влей, но все равно: не надоедает. Что это — стиль? Жанр? Злоба? Беснование? Единственное, что объединяет гневные филиппики, кроткие проповеди и заунывные иеремиады, — остроумие автора. Его юмор может быть очень разным — от тонкого подначивания Путина, неосторожно отметившего в книге посетителей Владимиро-Суздальского музея-заповедника «Шикарно, как и все на Руси», до площадных острот: «Ельцин в Шуйской Чупе совсем ошуел и очупел». Этот юмор отмечает даже такой угрюм-бурчеев, как генерал Макашов, припомнивший недавно прохановское mot про «дерево-антисемит» — по поводу липы, сваленной бурей и раздавившей сходку возле синагоги; и смешно ведь. Даже в самых шизофренически-напыщенных прохановских передовицах — «По молитвам старцев сгорело Останкино» — всегда рано или поздно обнаружится ироническая подоплека: это пафос через смех, правда через абсурд. Именно этим, кстати, отличаются прохановские тексты от тех, что пишут «под него» коллеги: вроде бы тот же кимвал бряцающий, но без атмосферы остроумия звук мгновенно гаснет в вакууме. Вовсе не босхианские уродцы — главные герои этих передовиц, но, как у Гоголя, — смех. «А ведь это не общие слова, не пустые призывы, — заметил однажды про передовицы критик Бушин, — а трепещущие сгустки ума и сердца». Читая передовицы, понимаешь природу ненависти Проханова к «телеюмористам»: это ведь падшие ангелы, конкурирующие с ним существа-наоборот.
Сам жанр — «передовица» — Проханов унаследовал из советских газет, однако стилистически его прямой предшественник — поп Аввакум, также сочинитель гневных энциклик, которые до сих пор вызывают смех и считаются уникальным литературным явлением. Прохановская передовица точно такой же уникальный феномен культуры, как тургеневское стихотворение в прозе, конструктивистский шрифт или новгородская икона. Человек придумал целый жанр и написал в нем около пяти сотен текстов. Шикарных, как и все на Руси, — да, да, именно так; и тыкая пальцем в скомороха-экзорциста, почему бы не припомнить слова критика Писарева: «Где нет желчи и смеха, там нет и надежды на обновление. Где нет сарказмов, там нет и настоящей любви к человечеству».
Проханов меньше всего похож на восточного царька, но в «Завтра» процветает откровенный непотизм, немыслимый в западных редакциях. Здесь работают оба сына Проханова, Андрей и Василий. Зарегистрирована газета на Александра Худорожкова, зятя Проханова, который одновременно является кем-то вроде гендиректора издания. «В этой газете трудно установить пределы моей персоны. Она разлита по всей газете. Это персональная газета, газета вождистского типа, многие говорят, что если я уйду из газеты, газета потеряет массу своих качеств, характеристик».
— Останутся «Жили-были».
— Останутся «Жили-были» и «Душа неизъяснимая». Это будет уже другая газета, напоминающая статую на носу каравеллы такую, с выточенными золотыми грудями. А пока на носу стоит скорее не статуя, а такой бушприт, который окован сталью и пробивает галеры и галеоны противника.
