В «Завтра» очень веселые редколлегии, и особенно любопытно, что в этом веселье принимают участие люди нескольких поколений. Все происходит в кабинете Проханова, без церемоний.

Четверо отцов основателей — условно шестидесятилетние — производят впечатление занимательных московских оригиналов, на которых непременно обратил бы внимание современный Пыляев. Неброско и немарко одетая молодежь — условно тридцатилетние — все, как на подбор, хохмачи. Все начинается с комической переклички, и тотчас выясняется, что ключевых фигур, несмотря на все железные договоренности, нет и не предвидится, кто-то запил, уехал на чью-то свадьбу, что-то пообещал написать, а еще куда-то запропастился младший Брежнев. Тут же кстати вспоминают виденный на какой-то ноябрьской демонстрации транспарант — «Откопаем Брежнева — будем жить по-прежнему»; разыскивают военкора капитана Шурыгина, который рапортует по телефону, что только что вылетел в Ханкалу, чтобы с первой возможностью выдвинуться в Аргунское ущелье; вечером он обнаруживается в ближайшем ресторане с кружкой светлого. Авторы аналитических статей снабжают главного редактора политическими анекдотами, балагурят про чеченцев, пытающихся приобрести у Анжелики Варум права на песню «Ах, как хочется ворваться в городок». Тут же кто-то начинает читать Блока и Волошина — часами, очень серьезно. Проханов подхватывает. Затем все поют; ну хорошо, не совсем «затем», но вечером, а темнеет зимой быстро, Татьяна Филипповна, мисс Манипенни газеты «Завтра», приносит чаю, кто-нибудь бежит в гастроном за «нарезкой» и алкоголем, редакция поет. Поздние прохожие с подозрением косятся на открытые окна первого этажа, кто-то останавливается и слушает.

В последние годы среди читателей «Завтра» редко встретишь хрестоматийную русскую бабушку; обездоленные, разочаровавшиеся слои отошли от газеты, у них есть другие органы вроде «Дуэли» и «Я — русский». «Мы вели эту яростную борьбу, которая отнимала у нас много сил, но наполняла газету остервенением. Газета такого типа, как наша, держится вспышками ярости. Когда раздражающий фактор исчезает, она начинает увядать, провисать. Это же газета особого типа, не информационная; она замышлялась как газета-прокламация, газета провокация, и когда обстоятельства побуждают нас на такую провокацию и прокламацию, нам хорошо, мы все наполнены гемоглобином».

Кроме пресловутых «бабушек», исчезли и другие читатели, — и Проханов отдает себе отчет в этом. «Во многом исчезла скрытая элита патриотическая, которая в 90-е оказалась пролетаризирована властью. Они ушли во власть, стали компонентами другого уклада, я думаю, что они все больше и больше читают „Коммерсант“ и „МК“. Исчезли спецслужбисты, военные постсоветской поры — а новые, пропрезидентские, у них совсем другие интересы и другие идеалы. Раньше спецслужбы тосковали по тому, что разрушился СССР, что они не смогли уберечь его от краха, а эти новые спецслужбы с удовольствием отлавливают лимоновцев. Для них красный флаг является флагом враждебным. Это люди, которые служат своему Президенту, а получают конверты от корпораций, выполняя их поручения и услуги».

Впрочем, уверен Проханов, «я знаю, что газету „Завтра“ кладут на стол президенту. Не всю газету, а выжимки…».

— Прежде всего колонки «Жили-были» и «Душа неизъяснимая»…

— Несколько раз видели президента плачущего, никто не мог понять, откуда эти слезы. Но я вижу качество слез, и сразу могу сказать, какую рубрику он прочитал.

С другой стороны, газету читают и недоброжелатели; «я думаю, половина наших интернет-заходов из Израиля».

Как главный редактор представляет себе типичного читателя? «Типичный читатель очень похож на меня. Человек, по-прежнему увлекающийся серьезной политикой, но не впадающий в экстатические, часто шизофренические состояния, свойственные нам в 90-х годах. Все, кому нравятся передовицы газеты „Завтра“, — мои читатели. Я думаю, своей экстравагантностью они нравятся и молодым людям, которые могут вовсе не разделять мои убеждения, хотя я думаю, что у молодых людей убеждения все меньше и меньше значат, у них все больше значит форма, в которой эти убеждения излагаются. Значит, это человек, повторяю, может быть патриотических представлений, достаточно эстетизированный, достаточно толерантный, сканирующий спектр патриотических чаяний и представлений, спектр, в котором присутствуют и красные аспекты, вплоть до радикального — не анпиловского, а лимоновского толка, и правые, православные катакомбы, радикальнее Патриархии, альтернативная, ищущая, огненная православная Россия, которая скептически относится к тяжеловесным золотым иерархах, ко всем этим официальным водосвятиям. Такой синтетический тип человека, он чрезвычайно распространен в нашем обществе. Ты ходишь в майке с Че Геварой, с большим православным крестом, читаешь „Financial Times“, запускаешь китайского змея, с большим интересом относишься к тибетской медицине, но при всем этом твой портрет пишет князь Илья Глазунов».

У Проханова были иллюзии, что «Крейсерова соната» — которую он задумывал как «оруэлловскую аллюзию» и которая должна была появиться в период думских-президентских выборов 2003–2004 годов — станет событием не только литературной, но и политической жизни. Вместо этого гвоздем сезона стал «Диггер» Трегубовой, а «Соната» у тех, кто все же прочел ее, не вызывала ничего, кроме неприязненного недоумения. К счастью, обошлось без судебных исков, и едва ли потому, что это художественное произведение, не подпадающее под юрисдикцию судебных органов. Основные персонажи «зашифрованы» — и даже встречаются со своими прототипами: так, про Плинтуса сказано, что при встрече с Примаковым он не снял котелок. Но есть основания предположить, что Проханова просто никто не воспринял — ни всерьез, ни даже в шутку.

Александр Андреевич был уязвлен, что в битве за звание политического бестселлера его шедевр всухую проиграл журналистской поделке. Реваншист по природе, он в частной беседе с Г. Зюгановым предложил использовать для продвижения романа ресурс КПРФ — благодаря чему партия, по его мнению, могла бы приобрести дополнительные очки. КПРФ, испытывающая острейший кризис идей, который через год приведет ее к предложению своим сторонникам рассылать антипутинские SMS, уже тогда готова была хвататься за все что ни попадя. За что ни попадя — потому что, думаю, даже такие широкомыслящие члены КПСС, как С. Л. Доренко, едва ли согласятся назвать «Крейсерову сонату» типичной партийной литературой.

25-го августа 2004 года Зюганов публикует статью «Еще раз о „партийной литературе“».

В результате лидер КПРФ несколько раз засветился в газетах и на телевидении, но на популярности романа — нулевой, к сожалению, — это никак не сказалось. «Сегодняшнему контингенту компартии это не по зубам, — с горечью комментирует Проханов. — Они не справляются даже со своими текущими задачами».

После «Господина Гексогена» он начинает переделывать свои старые романы, «подмалевки», и они переиздаются в апдейт-версии, один за другим, опять, как и во времена критика Матулявичуса, создавая иллюзию конвейерного производства.

Язвительная Анна Козлова упоминает о «12 романах в год» — и ведь это ближе к литоте, чем к гиперболе. Достаточно сказать, что за то время, пока я лихорадочно строчил эту книгу, Проханов под сурдинку, совмещая писательскую деятельность с журналистской и политической, сочинил и издал не то четыре, не то шесть романов, не меньше чем по 600 страниц каждый.

Зюганов, читающий Проханова. Иллюстрация из газеты «завтра».

Не очень понятно, где проходит граница между понятиями «писатель» и «писатель, пишущий слишком много», но интуитивно кажется — в данном случае это мнение общественности, — что Проханов перешел эту границу и приобрел, особенно в нулевые годы, несколько анекдотическую репутацию, похожую на ту, которой обладали русские литераторы-графоманы допушкинской эпохи Хвостов и Бобров. Соответственно, именно с писательской плодовитостью связано мнение о том, что Проханов — графоман: будучи не в силах переварить так много текста и понять, каким образом можно сочинить все это, общество предпочитает третировать автора.