Гениальным биографом романтического направления считается Томас Карлейль (1795–1881), автор «Истории французской революции» (1837), историко-философской книги «О героях, поклонении героям и героическом в истории» (1841), «Жизни Шиллера» (1825), цикла эссе о Гёте, литературных портретов С. Джонсона, Р. Бёрнса, Вольтера и др. Жизнь великого человека Карлейль трактовал как творческий процесс. Уже в ранних работах, посвященных Гёте, он утверждал, что произведения немецкого гения — лишь побочный продукт его духовного роста, направленного на достижение совершенства и гармонического сочетания всех сил и способностей души. В своей героической концепции истории Карлейль настаивал на первенстве религиозно-этического начала, но понимал его в духе романтического плюрализма: для него и скандинавский Один как обожествленная язычниками личность, и Мухаммад, и Лютер в равной мере способствовали духовному росту своего народа.

Вслед за романтиками мыслители ранневикторианской эпохи, стремящиеся воссоздать историю внутренней жизни, ощущают неадекватность религиозной модели развития личности своим устремлениям. Теоретик искусства и социолог, вдохновитель братства прерафаэлитов Джон Рёскин создает автобиографию «Praeterita» (1886–1889) в виде разрозненных, эстетически осмысленных воспоминаний, уклоняясь от религиозной интерпретации событий, а вместе с тем и от целостной интерпретации своего характера и судьбы. При этом он отрицает опыт Беньяна, к чтению которого пытались его в юности приохотить родители, и использует опыт Байрона, создателя Чайльд Гарольда.

Ближе к концу XIX в. философия позитивизма и дарвинизм предложили новый, опирающийся на научные достижения способ интерпретации человеческого опыта. Речь шла о том, как под влиянием жизненных обстоятельств, физических и социальных причин проявляются и развиваются заложенные от природы способности личности. Первой эту смену идеологической ориентации отразила в «Автобиографических очерках» (1869) Гарриет Мартино, чей полный «Автобиографический мемуар» был опубликован посмертно в 1877 г. Будучи удачливым популяризатором научных достижений и переводчицей О. Конта, она рассказала, как произошел в ее жизни поворот от юношеской религиозности, воспитанной родителями, к научному образу мышления. Другим любопытным образцом «переходной» биографии было документальное произведение Эдмунда Госсе «Отец и сын» (1907), в котором рельефно продемонстрирован конфликт поколений на примере семьи, где отец-священник, делая все для традиционного религиозного воспитания сына, получает результат, обратный ожидаемому. Но Госсе не всецело воспринял новое научное мировоззрение, он, подобно Тургеневу в «Отцах и детях», постарался показать, что своя правда есть и у той, и у другой стороны. Госсе первым в истории английского литературоведения, дав научное определение жанра автобиографии, поставил успех жизнеописания в прямую зависимость от того, насколько точно переданы «индивидуальность» личности и «актуальность» окружающего мира.

В 1876 г., следуя своему научному методу, практически закончил автобиографические заметки Чарльз Дарвин (изданы во фрагментах его сыном в 1887–1888 гг., а полностью — внучкой в 1958 г.; рус. пер. — 1959 г.). Он построил их как собрание многочисленных фактов, иные из которых не поддавались научному объяснению. При этом автор всячески избегал «спекуляций», то есть пространных и абстрактных рассуждений и объяснений, выходящих за пределы точно доказуемого. Более концептуальной получилась «Автобиография» одного из родоначальников английского позитивизма Герберта Спенсера. Опубликована она была лишь в 1904 г. Спенсер попытался на своем примере проследить «естественную историю личности», описать психофизические особенности и черты характера своих предков, показать, как его индивидуальность формировалась под влиянием факторов наследственности и среды.

Итак, развитие автобиографии, как и других документальных жанров Нового времени, шло от религиозной интерпретации духовной жизни личности к чисто светским попыткам ее «научного» объяснения; от общеобязательной морально-религиозной проблематики к ее постепенной редукции, а затем к открытому бунту против «ханжества» и «морализма»; от представления о единой и неизменной религиозной истине к интеллектуальному плюрализму. Герберт Уэллс, подключившись к этой традиции, выступает как убежденный «прогрессист» и даже революционер, стремящийся иногда самым радикальным образом порвать с традиционной культурой прошлого.

Уэллс во многом ориентируется на опыты научных автобиографий Ч. Дарвина и Г. Спенсера. Он в полной мере осознает новизну этого типа автобиографической прозы. Ему хочется «научно» и «экспериментально» постичь на своем примере человеческую личность в ее биологических и социологических истоках, в ее развитии (прежде всего интеллектуальном), в ее отношениях с людьми. Уэллс пытается как можно объективнее оценить свои природные способности, а также описать привычки и традиции той мещанской среды, в которой вырос. Тот факт, что ему удалось вырваться из нее и стать интеллигентом, он приписывает случайности — «двум сломанным ногам», своей и отцовской: полученная в семилетнем возрасте травма пристрастила будущего писателя к чтению, а несчастный случай с отцом стал причиной денежного кризиса семьи, из-за которого Уэллс, выбирая жизненный путь, не пошел по стопам старших братьев.

Однако замысел автобиографии Уэллса шире рамок научно-позитивистской автобиографии. В отличие от Ч. Дарвина и Г. Спенсера, он осмыслял свою жизнь на фоне предшествующего развития английской культуры, встраивал повествование в контекст развития европейской цивилизации. Поэтому у него мы находим отголоски всех важнейших этапов и направлений развития английской автобиографии.

Активное неприятие беньяновской традиции слышится в постоянном и настойчивом подчеркивании автором своего антирелигиозного бунтарства, в ироническом описании неразмышляющей веры его малообразованной матери, в настоятельных усилиях доказать, что «тупая» вера ничем в жизни не помогла этой женщине. Многое в собственном духовном облике унаследовавший от Просвещения, Уэллс, подобно Джонсону, полагал, что преимущество автобиографии — в истине, полученной «из первых рук», и автор, что бы ни говорили, в частности, фрейдисты (а впоследствии — представители «новой критики»), способен высказать правду о себе. Развивая идеи Джонсона о преимуществе биографического жанра перед литературой художественного вымысла, Уэллс утверждал: «Я сомневаюсь, что в будущем роман станет играть такую уж важную роль в интеллектуальной жизни <…>, он изживет себя и место его займут более глубокие и честные биографии и автобиографии» (с. 264 наст. изд.[163]).

Уэллсу был не чужд байронический дух бунтарства, неприязнь к консервативности английского общества, желание взрывать устоявшиеся стереотипы, эпатируя благополучного обывателя, плывущего в жизни «по течению». Уэллс унаследовал от романтиков нелюбовь к быту, даже некоторый страх перед ним. Во вступлении к автобиографии он поведал о мечте освободиться от повседневных забот и всецело отдать себя творчеству на пользу человечества. А рассказывая о том, как устраивалась его совместная жизнь со второй женой Эми Кэтрин, Уэллс приводит стишки и картинки, юмористически отражавшие и преображавшие бытовую реальность. Он занимается своего рода жизнетворчеством и, так же как и романтики, привносит творческое начало в «прочнеющий» быт, который без этого был бы невыносим.

Что же касается осмысления своей жизни в ее целостности, то Уэллс честно признается, что стремился и стремится вырваться из бедности и добиться успеха в жизни, однако не любой ценой; у него есть два важных условия: первое — то, что он делает, должно быть интересно; второе — нужно непременно приносить пользу людям и работать на благо человечества. Уэллс, подобно Карлейлю, утверждает идеал единства жизни и творчества и стремится показать, что его романы вырастали из его внутренних противоречий, из потребностей собственного духовного развития, и, стало быть, их можно рассматривать как «побочный продукт» его личностного роста.